Он добьется победы, и будут помнить Скилура, как Иданфирса или Атея… Впрочем, потерпит поражение — тоже забудут не скоро.

Один из стражников у городских ворот заметил приближающегося царя и сказал что-то остальным. Стряхивая с себя сонное оцепенение и одновременно отлипая от стены, они старательно принимали бравый вид. Скилур остановился и вдохнул предутреннюю прохладу. Как только откроют ворота, сюда хлынет столько народу, что площадь не вместит всех. Нет, казнь надо проводить за стенами города. И быстрее, а то подохнут раньше времени, и даже голодные собаки, которых специально для этого зрелища выдерживают в загоне, не станут их жрать.

Четыре обнаженных тела в скрюченных позах лежали на земле. К ноге каждого привязан тяжелый камень, чтоб не смогли убежать. Но если три дня назад, когда их только привезли, эта мера предосторожности и имела смысл, то сейчас уже нет. Никто из них почти не подавал признаков жизни. Особенно женщина. Скилур брезгливо пнул ее носком в бок. Женщина застонала. Царь сделал знак страже, чтобы подошли ближе.

— Приведите их в чувство, чтоб могли идти.

Их приволок из Ольвии эллинский купец, который часто наведывался в скифскую столицу. Они сами пришли к греку в его богатый ольвийский дом и предложили купить у них золотые вещи, не подозревая, что судьба заманивает их в смертельно опасную ловушку. Тот с первого взгляда понял, что перед ним скифское золото, украденное из царской гробницы, и хитрый план в его торгашеской голове созрел мгновенно. Велев задержать охотников за древностями, он решил выдать их Скилуру, который жестоко и публично карал осквернителей могил предков. Как предателей. Смекнул грек, что потом извлечет немало выгоды из царской благодарности! Ольвийские власти тоже не прочь были послужить Неаполю Скифскому — слишком давил последнее время, требуя увеличения дани. Купца даже охраной обеспечили, и въезжал он в Скифию не простым закупщиком хлеба, а послом дружественного государства.

Преступников бросили на площади под палящим солнцем. Женщину Скилур сразу объявил доступной любому возжелавшему ее скифу и подивился на огромную толпу мужчин, жадно ждущих спаривания. Грязное голое существо со спутанными космами и камнем на ноге вызывало небывалое оживление. Они шумно обсуждали, оставить ли ее на земле или пристроить на повозку, чтобы манящее доступной близостью лоно гостеприимнее распахнуло свои недра перед их дрожащими от нетерпения фаллосами.

…Скифы надолго запомнят и похотливое зрелище, и саму казнь, и голодных собак, дорвавшихся до еды. Пусть знают, какое наказание ждет посмевших потревожить дух предков!

Скилур видел, как стараниями стражников стали оживать почти бездыханные тела. Неумолимое солнце превратило их кожу в багровый иссушенный лист, который лопался от малейшего движения, а кровянистая жидкость, вытекающая из трещин, поблескивала на свету, делая их похожими на гигантских червяков. От мерзкой картины Скилур поморщился, но взгляда не отвел. Да, он должен быть жестоким! Только так можно покончить с могилокопателями. Несмотря на публичные казни, презренное занятие в последние годы превратилось в настоящий промысел, а греческие торгаши, нимало не заботясь происхождением золота, с удовольствием его скупали.

Стражники пытались дать женщине воды, но рассудок у нее, видно, совсем помутился, и она остервенело мотала головой из стороны в сторону.

Город нехотя просыпался. Уютно запахло дымком и печеными лепешками. С тех пор как на площадь привели преступников, там каждое утро собирались дети. Прижавшись плечом к плечу, забыв про игры и еду, они вставали вокруг них плотным кружком и с жадным вниманием вглядывались в заживо гниющие тела. Зрелище было захватывающим, но не шло ни в какое сравнение с восторгом, пережитым во время публичного насилия над женщиной. Бесстыдство и похоть, витавшие тогда в воздухе, словно привели детей в вакхическое исступление. Громко выкрикивая что-то бессвязное, кривляясь и повторяя движения мужчин, совершающих половой акт, смутно ощущая властную силу темной страсти, в безудержном веселье носились они по площади.

Скилур перевел взгляд на топтавшихся поодаль ребятишек, боязливо притихших в его присутствии и с интересом смотревших то на царя, то на умирающих людей. Скилур улыбнулся, подошел ближе, темноволосого подростка погладил по голове.

— Всегда помни, что ты скиф!

Парень смутился оттого, что с ним заговорил царь, и, не зная, как себя вести, стал ковырять болячку на локте. Скилур ободряюще похлопал его по плечу. Пусть знает, что царь хороший и добрый, но беспощадный к предателям. Если все пойдет так, как он задумал, если помогут боги, то именно их, сегодняшних мальчишек, он поведет в поход на Херсонес. Он вернет скифам славу непобедимого народа!


…Скилур стоял на засыпанной пеплом площади полуразрушенного Неаполя и с тоской смотрел на почерневшие от пожара и вывороченные камни домов, на статуи богов, сброшенных с пьедесталов, и смердящую кучу мусора у центральных ворот. Картина упадка некогда богатой скифской столицы была ужасна, но знакома до мелочей. Он уже видел это во сне — страшном и подробном. Глаза вдруг словно обожгло, и Скилур прижал к ним ладони. Горячая влага, заливая лицо, попала в рот, и он почувствовал ее соленый вкус. Многое довелось испытать за долгую жизнь, но, сколько себя помнил, он никогда не плакал. О боги! Сделайте так, чтобы никто этого не видел!

Гром, ударивший вдруг с такой силой, что сотряс землю, словно вытряхнул дождь из облаков, безмятежно плывущих по небу. В одно мгновение Скилур промок до нитки, но капли дождя продолжали бить в лицо и, смешиваясь со слезами, проворными ручейками стекали по рукам и плечам. Земля, впитавшая кровь скифских воинов, приняла и слезы их царя.

1

Глеб отчаянно опаздывал, но длиннющая вереница машин на проспекте Мира не обещала скорого пути. С телевидения звонили уже два раза и умоляли воспользоваться привилегиями депутата Госдумы, чтобы выехать на встречную полосу и выбраться из пробки — срывался прямой эфир. Ошалевший от уличного недвижения гаишник, заметив наконец почетненькую машину с приметной индульгенцией у лобового стекла, начал услужливо расчищать дорогу.

К телецентру Глеб подъехал за несколько минут до эфира. Метавшаяся у входа телевизионщица сразу взяла его в оборот, заставив ракетой пролетать холлы и коридоры. В гримерную уже не успевали. Взмахнув пару раз кисточкой, гримерша на ходу припудрила ему нос и щеки, кокетливо бросив, что и так красивый. Глеб довольно усмехнулся, посмотрел на бойкую девицу одобрительно и бодрым шагом направился в студию.

Он и вправду был красив. Высокий, спортивный, элегантный. Держался спокойно и уверенно. Прямой, чуть насмешливый взгляд нет-нет да пахнёт холодком, но неприятное впечатление быстро уходит, особенно когда улыбнется широкой белозубой улыбкой. И этот жест… немного смущенный, очень изящный — голова слегка опущена, непокорная прядка темных волос падает на лоб, и он неторопливо отводит ее назад правой рукой…

Глеб не стал большим политиком, но уже года три, как мелькал не только на политической арене, по и на телеэкране. Коллеги недолюбливали Глеба, но телевизионщики и журналисты, как российские, так и иностранные, обожали. Он всегда был общителен, словоохотлив и очень обаятелен.

В Думе Глеб сколотил парламентскую группу либерально-патриотического толка, которую назвал «Свобода и Родина». Это позволяло ему обыгрывать разные политические ситуации, ставя во главу угла то свободу, то Родину, в зависимости от конъюнктуры…

— Глеб Борисович! — взволнованно начал ведущий. — Я бы хотел поговорить о приватизации новоорловского фармакологического комбината.

— Я тоже, — улыбнулся Глеб.

— На контрольный пакет акций, как известно, претендует американская фирма, которая, увы, не обладает солидной репутацией. В прошлом году она уже выкупила аналогичный комбинат только для того, чтобы устранить конкурента с внутрироссийского рынка. В результате мы остались без отечественных лекарств, а более десяти тысяч рабочих оказались за воротами. Как же после этого можно иметь с ними дело и отдавать в руки американцев новоорловское предприятие! Что вы об этом думаете?

— Думаю, что вы очень эмоциональны, а любую проблему лучше рассматривать спокойно. Что касается людей… О чем тут говорить? Жалко их, конечно!

Ведущий согласно закивал.

— Но давайте вернемся к новоорловскому комбинату! — продолжил Глеб. — Мы все время говорим об инвестициях, тем более об инвестициях пакетных, которые идут в промышленность. В данном случае приобретение американцами контрольного пакета акций означало бы привлечение по меньшей мере нескольких сот миллионов долларов. Это после нефтянки были бы крупнейшие инвестиции, дающие тысячи рабочих мест! Новоорловск в них очень нуждается, поверьте! Комбинат для него предприятие градообразующее!

— Да, но…

— Далее! — Глеб немного повысил голос и прижал к губам указательный палец. — Далее, — повторил он уже тише. — Между Россией и США установились наконец-то теплые политические отношения. Очевидно, что они нуждаются в реальном экономическом наполнении!

— Смотря каким путем! — вставил все-таки телеведущий, но Глеб его словно не расслышал.

— Кроме того, возможность инвестировать в российскую экономику благоприятно повлияла бы на общественное мнение в США.

— Нет, подождите, Глеб Борисович! При чем тут США? Разве вас не интересует российское общественное мнение?

— Конечно, интересует! — горячо согласился он. — Но оно очень разное, и меня волнует та часть общественности, которая поддерживает мою точку зрения и разделяет мои представления о благе Родины…