Нина Колчина - Золото скифов

Мать Альбинка нашла в столовой. Она сидела одна за огромным столом и расправлялась с остатками обеда.

«Зачем мама стала так много есть!» — досадливо подумала Альбинка, заметив множество уже опустошенных тарелок и вазочку с мороженым, ожидающую своей очереди.

— Ой, ты меня испугала! — воскликнула Татьяна. — Что так рано? Садись, я как раз собиралась кофе попить. Возьми себе чашку в буфете. Знаешь, сегодня в столе заказов такие сливки вкусные! Просто чудо!

Альбинка смотрела на мать, и от чувства острой жалости к ней к глазам вдруг подступили слезы. Обреченная на одиночество и сытую жизнь на этой большущей даче, мать общалась в течение дня только с официанткой и придурковатой, не совсем здоровой соседкой, и круг ее интересов постепенно сузился до местных сплетен и ассортимента стола заказов. Что имел в виду отец, когда говорил о вине перед женой? Ее однообразную жизнь или шалости, которыми, как казалось Альбинке, он уже пару лет разнообразил свою?

— Мам, отпусти официантку домой. Прямо сейчас. Скажи, что посуду мы сами помоем… Выйдем на улицу! Поговорить надо…

Татьяна никак не могла взять в толк, что произошло. Невзирая на предупреждение дочери, рвалась к телефону, чтобы от мужа узнать, в чем все-таки дело. Дочери пришлось даже прикрикнуть на мать, чтобы она сосредоточилась и не делала глупых шагов.

— Вообще забудь про это золото, если хочешь облегчить участь отца! — нашла Альбинка самый весомый аргумент.

С медной решеткой она справилась быстро. Тяжелый черный пакет, замотанный скотчем, оттягивал руки. Для Альбинки именно он стал средоточием всех зол и несчастий, которые, как она уже представляла, неминуемо рухнут на ее голову. Ни на миг она не ощутила соблазна посмотреть, что скрывает целлофан. Велев матери собираться в Москву, она взяла пляжную сумку, положила туда черный пакет, бросила сверху купальник, полотенце и пошла на речку. Теперь, если кто спросит, куда ходила, — ответит: на Десну, купаться. Этот план созрел еще в машине. Дорога на речку шла мимо замка. Именно в нем Альбинка собиралась спрятать золото, а если не удастся — даже и не знала где.

Вокруг замка, как всегда, не было ни души. Проникнуть внутрь удалось без всяких препятствий. Благодаря забывчивой уборщице гостеприимно распахнулось окно. Секунда-другая — и Альбинка уже ступала по сверкающему, начищенному паркету. Обойдя оба этажа в напрасных поисках подходящего места, она очень пожалела, что не взяла отвертку, поэтому нельзя воспользоваться отцовской идеей. Возвращаться на дачу не хотелось — неизвестно, сможет ли проникнуть незаметно в замок еще раз.

Она переходила из комнаты в комнату. Взгляд скользил по стенам, нишам, мебели… Все не то, не то… На первом этаже в холле увидела чучело медведя и улыбнулась ему, как доброму знакомому. Сашка рассказывала, что около этого мишки ее первый раз поцеловал Глеб. Рука сама потянулась потрепать когда-то живую и теплую шкуру. Проведя рукой по шерсти сверху вниз, она заметила, как глубоко чучело мишки задвинуто в угол. Попка плотно-плотно прижалась к стене. Альбинка попробовала рукой, насколько плотно, и сразу поняла — именно здесь спрячет золото.

«Все утихнет — заберу как-нибудь! — подумала она. — А украдут — туда ему и дорога!»

Дальнейшие события она помнила плохо. Пережитое во время обыска на Большой Бронной унижение погрузило ее в какое-то замороженное состояние. Из дома забрали тысячу рублей и все ценное, включая женские украшения и Татьянины шубы.

— Вы не имеете права, — взбунтовалась было она. — Это мои личные вещи!

— На какие, позвольте узнать, средства вы приобрели свои «личные вещи»? — не отказал себе в удовольствии покуражиться небольшого роста брюнет с жадными глазками, которого Альбинка сразу окрестила Джеком-потрошителем.

После обыска Татьяне стало плохо. Ночью Альбинка вызывала «скорую», а потом до утра утешала мать. Утро тоже не принесло успокоения. Мать еще лежала в постели, когда снова явился Джек-потрошитель. В присутствии Альбинки он осмотрел ее машину и попросил «проехать» вместе с ним на дачу. Около проходной их ожидала вчерашняя бригада. На даче, видимо, искали деньги, так как снимали зеркала с деревянных оснований и поднимали паркет. Отвинтили все вентиляционные решетки, какие были в доме.

Альбинку замучили вопросами относительно прошедшего дня. Особенно интересовал конверт, который привез Большаков. «Другой записки не было… Нет, денег тоже не было», — монотонно твердила Альбинка.

Домой она приехала лишь поздно вечером. Опухшая от слез мать сидела в кухне перед телевизором и одну за другой поглощала шоколадные конфеты.

— Тебе Игорь звонил и Сашка.

— Что ты Игорю сказала?

— Что я могла сказать? — ответила мать, жуя конфету. — Если, говорю, не приедешь поддержать дочь, не выдержит она…

— А он?

— Сказал, выезжает.

— Мам, а почему ты не спрашиваешь про «Архангельское»?

— А я ничего знать не хочу! — Она потянулась за пачкой седуксена, достала таблетку и проглотила, запив остывшим чаем. По заторможенному состоянию матери Альбинка поняла, что это далеко не первая за день. — Что твой папаша с нами сделал? — встрепенулась она. — Как нам теперь жить? На что? Мне полтинник скоро! И снова родителям на шею? А тебе на Тверскую к «Интуристу»?

Татьяна разрыдалась.

Ответа на вопрос «На что теперь жить?» искала и Альбинка. Утром она отправилась в магазин за продуктами и поняла, что ее денег в кошельке хватит дня на три, не больше.

— Что за гадость ты принесла? — брезгливо рассматривая синюшного цыпленка, кусок рыхлого сыра и пачку маргарина, спросила Татьяна.

— Я купила все самое дешевое… — вздохнула Альбинка. — А вообще, мам, давай перетряхнем наши тряпки! Думаю, это самый реальный источник дохода на ближайшее время.

— Не отдам! — злобно выкрикнула Татьяна и растопырила руки, давая понять, что будет стоять намертво.

Для первого похода в комиссионный магазин Альбинка выбрала свою замшевую юбку, привезенную отцом из Швеции.

— Сколько вы за нее хотите? — спросила приемщица.

Альбинка пожала плечами.

— За сто рублей отдадите? Я себе возьму, — предложила девушка за прилавком.

Вслед за юбкой туда же ушел красный лыжный костюм, белая песцовая шапка, короткие сапожки… Жить им с матерью было не на что.

Переправить деньги семье Ульянскому так и не удалось, хотя в служебном сейфе хранилась совсем немалая сумма. Передавать их через Большакова не хотел, а уже через полчаса распоряжаться «накопленным» не смог.

Сразу после ухода Большакова его охватило суетливое нервное возбуждение и отчаянно захотелось позвонить Антоше. Он набрал ее номер из соседнего кабинета. Разговаривать не стал — если слушают его телефон, то, скорее всего, и Антошин.

«Алло! Алло!» — кокетливо пытала она тишину.

На ее милый грудной голос Ульянский отозвался мгновенно и бурно. Ему пришлось сесть за чужой письменный стол, что выглядело немного странно, но, по крайней мере, пристойно.

Игорь примчался в Москву через день после разговора с Татьяной. Встречи с Альбинкой он ждал с таким волнением, что у него пересыхало в горле и то и дело разбирал перхающий кашель. По телефону он не понял толком, что произошло у Ульянских. Ясно одно — Альбинке очень, очень плохо. И ей, и Татьяне Павловне нужна его помощь, его защита. Ответственность за судьбы обеих женщин, которую он ощутил, как только узнал, что они остались одни, нежность и жалость, наполнившие сердце, еще больше усиливались благодаря чувству родной, почти кровной близости с ними. То, что приходит в жизнь двоих любящих людей постепенно, с годами, делая близость такой сердечной и крепкой, словно навеки связывая их в одно целое, рухнуло на Игоря в одночасье и поразило какой-то первозданной правильностью.

Он никогда не думал, что можно ТАК относиться к любимой женщине — желать ее, сходить по ней с ума, но чувствовать такую же родственную привязанность, как к сестре или к матери. С удивлением он вдруг понял, что его новая любовь к Альбинке будет, пожалуй, помощнее самой пылкой влюбленности…

«Альбика, малышка моя!» — повторял про себя Игорь, шагая на Большую Бронную. Он прижал ее к себе, и, не выдержав напряжения последних дней, она разрыдалась у него на груди. Это была единственная живая реакция с ее стороны. Справившись с волнением, она с каменным лицом начала говорить Игорю такое, что у него потемнело в глазах: у их любви нет будущего… за любовь он принимает жалость к ней… зачем ломать жизнь… и его, и свою…

Что она говорит? Да не поверит он никогда, будто Альбинка действительно так думает. Может, она тактично дает ему возможность отойти от семьи, скомпрометированной арестом отца? Господи! Ну какое это имеет значение, если любовь…

— Ты все придумала, чтобы проверить мою преданность? Это глупо, черт возьми! — Он взял Альбинку за плечи и встряхнул вдруг с такой силой, что взметнулась ее золотистая грива. Отчаянным жгучим взглядом он впился в невесту. — Ты меня любишь?

Альбинка отвела глаза. Господи! Как мечтала она об этой встрече! Как хотела от первого до последнего слова запомнить весь их разговор. Знала, что именно об этом, самом важном свидании в жизни будет всегда помнить и рассказывать детям. Их детям! Ее и Игоря!

Она все продумала: какие купит цветы, где будет держать вазу для букета, который принесет Игорь, какие выберет бокалы для шампанского, куда поставит торшер, если Игорек придет вечером… В шкафу висело платье, давно приготовленное для того дня, когда он вернется в Москву, придет к ним домой и попросит стать его женой. Но сначала спросит — обязательно спросит! — любит ли она его. Нет, нет — она ответит не сразу! Помолчит немного, не очень долго, конечно, потом обнимет нежно-нежно и скажет: «Очень люблю! Я жить без тебя не могу, любимый мой, хороший, замечательный, дорогой…»