— Я попытаюсь шевелиться быстрее, мистер Коллингвуд. Тем не менее живописью нужно упиваться, а не поедать ее впопыхах, хотя грубиян вроде вас может не понять, в чем тут разница.

Она шагнула к следующей картине, огромному полотну работы Рубенса, на котором был изображен мускулистый плотоядно ухмыляющийся сатир, бегущий по полю с пышными розовыми наядами на руках; на ягодицах наяд имелись ямочки, а груди были навыкат.

— Это «Изнасилование сабинянок», — сказал Арчер. В данном случае «изнасилование» имеет смысл «похищение», или «захват», в таком примерно духе.

Арабелла окинула его холодным взглядом.

— Вы и впрямь вульгарны и любите паясничать. Искусство — это религия, и потому следует к нему относиться с величайшим уважением. — Взгляд ее вернулся к картине.

— А как вы думаете, о чем Рубенс думал, когда выписывал всю эту плоть? — спросил Арчер. — О религии?

Арабелла взглянула на полотно — сладострастный гимн человеческому телу — и через секунду тихонько фыркнула. Потом виновато взглянула на Арчера, стараясь сохранять строгое выражение лица, и снова перевела взгляд на картину.

Прошло несколько мгновений, и Арабелла громко расхохоталась.

— Вы ужасный человек! — только и смогла произнести она.

Арчер улыбнулся.


Сорок пять минут спустя, когда глаза ее насытились созерцанием самых прекрасных картин, которые она только видела в Америке, Арабелла в сопровождении Арчера спустилась в главный холл. И тут настал черед пировать ее ушам: Арабелла услышала музыку Бетховена.

— Что это? — спросила она.

— Сюрприз, — ответил Арчер, предложил ей руку и повел по мраморному полу к дверям, по бокам которых стояли, в классическом стиле, колонны. Двое китайцев-слуг изнутри распахнули створки дверей, и Арчер ввел Арабеллу в гостиную. Золоченые китайские обои, изображавшие легендарный зимний сад, сверкали при свете свечей. На другом конце комнаты стоял огромный стол, сервированный знаменитым, из позолоченного серебра сервизом Эммы с высокой пирамидкой из фруктов и четырьмя массивными канделябрами. Прекрасная музыка доносилась из алькова, задрапированного голубой бархатной шторой.

— Немного камерной музыки очень полезно для пищеварения, — сказал Арчер Арабелле, подводя ее к стулу. Кан До усадил ее, а сам Арчер обогнул стол и уселся напротив.

— Это первое трио Бетховена, — сказал он, разворачивая камчатую салфетку, в то время как один из слуг проворно наполнил венецианские кубки ледяной водой. — Вам нравится Бетховен?

— Конечно. И мне также нравятся ваши обои. Что это такое?

— Это большая редкость, они сделаны по рисунку, который изображает знаменитый «Юань Минь Юань», что значит «Круглый светлый сад», который был построен в 1709 году Канши, императором Китая. Это был своего рода земной рай, сооруженный неподалеку от Пекина — там были павильоны, озера и сады. Каких только животных и птиц ни поселили в этот дворец! Семнадцать лет назад это архитектурное сооружение было полностью уничтожено английскими и французскими войсками. По-моему, это один из самых постыдных актов, который когда-либо совершил так называемый «цивилизованный» белый человек.

— Почему?

— Почему? Да вы только взгляните! — и он обвел жестом светящиеся в отраженном свете обои. — Это было сооружение невероятной красоты. Не может быть оправдания тем, кто уничтожает красоту.

Арабелла по-новому, с интересом взглянула на Арчера.

— Знаете, мистер Коллингвуд, — сказала она, — я начинаю подозревать, что вы закоренелый романтик, нацепивший на себя личину грубияна.

Он посмотрел на нее.

— Может быть, я немного и то, и другое.

В то время как слуги-китайцы наливали в изящные китайские чашки суп из телячьей головы, Арабелла через стол изучающе смотрела на Арчера. Молодой плейбой с дурной репутацией, оказывается, более сложный — и интересный — человек, чем она представляла. После того как слуги удалились, Арабелла взяла позолоченную ложку.

— Мистер Коллингвуд, — сказала она, — скажите мне, а чего вы добиваетесь?

— Разве непонятно? — улыбнулся он. — Вас.

Она почувствовала легкий озноб. Арабелла не могла понять, то ли от предчувствия, то ли от страха.

А может быть, это просто волнение?


Час спустя Арчер открыл другие двери и пригласил Арабеллу в бальный зал. Когда один из корреспондентов «Бюллетеня» писал в статье о том, что по своим размерам этот зал не уступит Тронному залу Букингемского дворца, то, разумеется, это была гипербола, хотя это помещение, безусловно, поражало воображение. Двадцать футов в высоту и шестьдесят в длину; одна стена представляла собой сплошную череду стрельчатых дверей, откуда можно было попасть на узкий балкон, нависающий над Калифорния-стрит. Остальные три стены были выложены рыжевато-белым сиенским мрамором; поверх мраморных плит висели три огромных гобелена XVII века, изображавшие «Свадьбу в Кане Галилейской». Две огромные хрустальные люстры мягко освещали помещение, отражаясь в паркете. Однако Арабеллу больше всего поразило то, что в дальнем конце зала сидел целый оркестр, в котором она узнала любимца Сан-Франциско — Общественный оркестр Болленберга. В тот самый момент, когда Арчер широко распахнул створки дверей, дирижер взмахнул палочкой, и оркестр заиграл начальные такты «Geshichten aus dem Wienezwald», или, как перевели название этого нового штраусовского вальса в Америке, «Сказки венского леса».

— Потанцуем, мисс Доусон? — предложил Арчер.

— Да, но вы не предупредили, что устраиваете танцы.

— Я не устраиваю их. По крайней мере, здесь больше некого приглашать.

Она взглянула на безбрежный пустой пол.

— Вы хотите сказать, что мы только вдвоем будем танцевать?

— Именно. Итак, потанцуем? — И он протянул ей руку.

— Вы сумасшедший! — воскликнула она, когда они закружились по паркету. — Вы самый настоящий сумасшедший!

— Я сошел с ума от любви, — с улыбкой сказал он. — И сошел с ума из-за вас.

Когда они вальсировали по огромному, дух захватывающему залу, Арабелла подумала, а не снится ли ей все это. Всем отчаянно колотившимся сейчас сердечком она надеялась на то, что происходящее является сном, потому что она, Арабелла Доусон, которую с детства учили ненавидеть Коллингвудов, вдруг почувствовала, что влюбилась.

— Ледяная вода, женщина и музыка, — сказал Арчер. — Разве это не прекрасно?

— Да, — выдохнула она, а перед глазами у нее кружились окна и гобелены. — Это прекрасно, совершенно прекрасно.

Глава шестая

Крейн Канг и Ли Ванг Ю смотрели друг на друга, стоя, сжав кулаки, в боевой стойке. Оба они были без обуви, с обнаженными торсами.

— Хайи! — вскричал Крейн и сильно ударил левой ногой. Ли тотчас же ответил правой. Придвинувшись чуть ближе к противнику, он сейчас продемонстрировал классическое исполнение каты, которую защитным приемом отвел от себя Крейн. Они были в гимнастическом зале на втором этаже особняка Крейна на Грант-авеню, занимаясь ежедневной тренировкой по тэквандо.

Вдруг на улице раздался взрыв, и сразу же после него послышалась стрельба. Крейн и Ли подбежали к окну и выглянули в сад. В городской стене была проделана изрядная дыра, через которую толпой валили и стреляли какие-то люди, в ответ на что охрана особняка Крейна отвечала встречным огнем.

— Хоп Синг! Это они! — закричал Крейн и устремился через спартанский гимнастический зал к двери, крикнув Ли: — За мной!

Дверь открывалась на узкую лестницу, ведущую на крышу дома. Крейн и Ли быстро одолели ее, Крейн открыл стальную дверь и оказался у парапета, который огибал всю верхнюю часть особняка, в том числе и часть пологой черепичной крыши. Был заход солнца. Из пролома в стене все еще валил дым, и две дюжины бойцов из Хоп Синг перестреливались внизу с охраной Крейна. Выстрелы и крики раненых наполнили воздух, пахнущий пороховым дымом.

— Гатлинговская пушка! — крикнул Крейн, устремился по балкону вдоль парапета, рывком сорвал брезентовый чехол с одной из двух пушек, которые он купил у торговца, распродававшего оружие, оставшееся после Гражданской войны. Ли был тут как тут: из-под козырька крыши он извлек деревянный ящик со снарядами, присоединил патронную ленту к орудию — фактически это был первый в истории случай скорострельного ведения огня.

Внизу, в темноте сада, за одним из деревьев прятался и стрелял по дому Чарли Конг. После взрыва охрана ретировалась в особняк и стреляла по нападавшим из окон первого этажа. Эрни By выбежал из гущи рододендронов, петляя, чтобы не попасть под перекрестный огонь.

— Не самое ли сейчас время штурмовать дом? — тяжело дыша, спросил он у Чарли на катонском наречии. Именно Чарли Конг принадлежала идея украсть взрывчатку и с ее помощью организовать нападение на особняк Крейна в отместку за убийство в парикмахерской Вонг Йем Йена. Взрывчатку они прошлой ночью выкрали из складского помещения Южно-Тихоокеанской железной дороги. Китайцы, которые, как известно, изобрели порох, научились самым современным подрывным способам во время строительства тоннелей при прокладке железной дороги через горы Сьерра-Невады.

— Давай, — ответил Чарли, перезаряжая ружье. — Передай команду: как только я дважды выстрелю в воздух, начинаем штурм.

Эрни побежал обратно к кустам, откуда семеро бойцов Хоп Синг обстреливали особняк. За стеной, отделявшей сад от улицы, на Грант-авеню собралась изрядная толпа китайцев, которых привлекали сюда звуки выстрелов. И хотя по городу уже разнесся слух о разразившейся наконец тонговой войне, полицейские из «круглоглазых» держались от места события подальше, полагая, что будет куда лучше, если «китаезы-уголовники» сами перережут друг другу глотки. Однако бесстрашный репортер «Бюллетеня» Дигби Ли прилетел сюда на всех парусах.