— Нет, для меня это слишком сложный вопрос. Но ведь я вовсе не христианка, я — еврейка.

— Ах вот как, — сказала Чинлинг, хотя лицо ее выразило при этом некоторое смущение. — Это тоже есть хорошая религия. Благодарю вас, что пришли сюда. Я раньше думать, что вы есть мой враг, но я разговаривать с Иисусом, и он говорить мне: «Будь благорасположена к Кинсолвинг-тайтай». Я надеюсь, мы будем дружить?

Эмма улыбнулась.

— Конечно, почему бы нет?

— Крейн, возьми у тайтай пальто. Очень хороший пальто, и мне также нравится ваш платье. Это есть из магазин «Де Мейер»?

— Да, это платье сшито графиней Давыдовой.

— Я любить ее платья. Я иногда носить европейский стиль, иногда китайский. Хотите сейчас взглянуть мой ребенок?

— Пожалуйста.

Хозяйка сказала юноше несколько слов по-китайски. Крейн поклонился и торопливо вышел. Чинлинг приглашающим жестом указала Эмме на плетеное кресло.

— Крейн[14] — мой слуга. Его так называть в честь птицы, потому что журавль в Китае считаться символ долголетия. Крейн есть очень талантливый мальчик. Он прошел курс военный искусство, у него прекрасный тело. Он сирота, сын девушка Синсонг…

— Чей сын?

— Той девушка, что продает радость мужчинам. Она умирать, когда Крейну было девять лет. Перед тем как отправиться в Китай, моя мать нанять его, чтобы защитить меня. Он есть очень преданный мальчик, очень преданный.

Тут Эмма услышала плач ребенка. Возвратился Крейн, держа на руках Стар, и показала ее Эмме.

— О, она изумительна! — воскликнула Эмма.

— Красивый папочка, красивый мамочка — ребенок должен быть красивый тоже, разве нет?

— Да, она просто восхитительна.

— Вам нравится ребенок?

— Очень.

Вновь Чинлинг сказала что-то Крейну по-китайски, и тот стремительно, как и принес, унес ребенка. Чинлинг уселась рядом с Эммой.

— Мы будем пить чай со специальный пирожные, которые я сама делать. Не желать ли трубочка ah pin yin?

— Что?

— Опиум. У меня есть самый лучший — «патна», из самой Индия. После «патна» не будет никакой головная боль, одни только сладкий сны.

Эмма была несколько шокирована. Хотя ей и было известно о широко распространенной среди «поднебесников» привычке курить опиум, но ей как-то и в голову не приходило, что Чинлинг тоже употребляет это зелье.

— Я… гм… думаю, нет, спасибо.

— А Скотт, он все еще курить?

На этот раз Эмма была не просто «несколько шокирована».

— Мой муж? Он курил опиум?

— Ну конечно! Не всегда, однако достаточно часто.

— Нет, теперь он больше не курит.

Чинлинг улыбнулась.

— Вы так удивлены? Я могу рассказать про Скотт немало такого, что вас шокировать. Но, может быть, вы не хотеть слушать про это?

У Эммы внутри все напряглось: так ей хотелось узнать.

— И что, например? — спросила она после некоторой заминки.

Но как раз в эту минуту вновь вошел Крейн, держа в руках серебряный поднос, на котором стояли серебряный чайник и серебряные чайные принадлежности. Поставив поднос на восьмиугольный столик напротив Чинлинг, он бросил быстрый взгляд на китаянку.

— Я пью чай на английский манер, — сказала Чинлинг, наливая в изящную чашку сначала из одного чайника, на носике которого было укреплено ситечко, потом из другого.

— Молоко или лимон?

— С молоком, пожалуйста.

Чинлинг со знанием дела добавила молока, после чего Крейн подал Эмме чашку. Чинлинг передала слуге также блюдо, на котором были разложены маленькие пирожные белого цвета.

— Попробуйте мой рисовый пирожные. Они очень вкусный.

Эмма откусила от одного пирожного. У него был какой-то странный, но сладкий привкус.

— Очень необычный вкус.

— Нравится?

— Да.

— Тогда возьмите еще, пожаласта.

Эмма взяла с блюда еще пирожное.

— Спасибо.

— Мне рассказывали, будто у вас в спальня рассыпался на кусочки чи линг, что это делать злой дух, — доверительно сказала Чинлинг и поинтересовалась: — Это оказать влияние на то, как Скотт заниматься любовью?

И опять Эмма была шокирована.

— Простите?

Чинлинг засмеялась.

— О, я забыть, что круглоглазые люди не любят разговаривать о счастливом времени в постели.

— А как вы узнали о собачке Фу?

— О, это есть очень просто. Я послала злой дух, чтобы он разбить ее. Злой дух в обличье Крейн, который принял обличье трубочист.

Эмма взглянула на юношу, который едва заметно улыбался. Только теперь она припомнила молоденького трубочиста, который приходил перед самым Рождеством прочищать в доме трубы. И сразу же лицо Крейна стало более знакомым.

— Стало быть, у вас крепкие нервы! — воскликнула она, обратившись к Чинлинг.

— О, совсем нет! Я хотеть навести порча на ваш со Скотт счастливое время в постели, потому что вы отняли Скотт у меня. Конечно, теперь-то я понимать, насколько это было неправедно с моя сторона так поступить. Иисус сказал мне, что я плохо поступить. Чинлинг хотеть извиниться. Я надеяться, мы друзья?

Эмма недоумевающе уставилась на хозяйку.

— Ну… Я, собственно, даже не знаю…

Чинлинг подалась чуть вперед и, понизив голос, сказала:

— Чтобы загладить нанесенный зло, Чинлинг рассказать все любовные секреты, все особенный штучки, которые Скотт любит делать в постели. Вы знать о секретах и особенных штучках при занятии любовь?

— Я понятия не имею, о чем вы сейчас говорите.

— Разве Скотт никогда не пытался любить вас по-другому? Он ведь так быстро делаться усталый от однообразия. Мне приходилось много работать, много выдумывать, книги очень помогать.

— Какие еще книги?

— Книги, которые моя мать мне давать. Их написать очень умные люди две тысячи лет назад. Они называются «Учебник женских таинств», «Секретные законы Нефритовой комнаты», «Искусство в спальне». В них рассказано про самый разный позиции, чтобы мужчина был счастлив в постель. Например, есть позиция «Белый Тигр Прыгает» — это когда мужчина брать женщина сзади.

Эмма едва не поперхнулась чаем.

— Сзади?!

— О да! Скотт не раз проделывать это со мной. Есть еще позиция «Поворот Дракона» — это когда женщина поднимать зад и так вот держит. Еще бывает «Приближение к Зарослям Благоухающего Бамбука» — когда мужчина и женщина любят друг друга стоя. А вот что и на самом деле очень прекрасно, так это «Нефритовая Девушка Играет на Флейте» — это когда женщина берет в свой рот большой мужской игрушка…

— Довольно! — крикнула, вскакивая, Эмма. — Я никогда в жизни не слышала о таких отвратительных… Вы… вы порочная женщина! Я ни за что не поверю, будто мой муж проделывал все эти возмутительные вещи!

Чинлинг улыбнулась.

— О, вы есть очень неправы, тайтай! Но я прошу прощений за то, что так расстроить вас свои слова. Пожалуста, не уходить! Мы ведь с вами остаться друзьями, разве нет? Иисус желать, чтобы мы дружить. Он так мне и говорить.

Эмма уставилась на китаянку: не сошла ли она с ума? Внезапно Эмма скользнула взглядом направо. Странный слуга, стоявший возле камина, смотрел на нее так пристально, что Эмма, непонятно почему, вдруг ощутила страх. Этот страх и вовсе перерос в настоящую панику, когда благовонный дым, поднимавшийся с колен Будды, проник ей в ноздри.

— Не знаю уж, что говорил вам Иисус, — сказала она. — Я, например, никогда не имела случая поговорить с ним лично… Правда, в конце концов это понятно, ведь я не христианка. Пожалуй, сейчас я пойду домой.

— Тайтай сердитая есть, — сказала Чинлинг, поднимаясь со своего места. — Чинлинг очень жаль, очень жаль…

— Что-то говорит мне, что Чинлинг вовсе не жаль — ответила Эмма. — Было очень интересно познакомиться с вами. До свидания. — Она повернулась к Крейну. — Пальто, пожалуйста.

Юноша поклонился и поспешил через комнату, двигаясь с подлинно кошачьей грацией. Он открыл дверь, приподнял штору и вновь поклонился, когда Эмма проходила в узкий холл. Проскользнув рядом, он опередил Эмму, первым добежав до вешалки. Помог Эмме надеть пальто, открыл ей входную дверь и снова поклонился.

Когда она ушла, Крейн бегом отправился обратно в гостиную.

— Ушла? — спросила его Чинлинг.

— Да.

— Через день будет мертва.

На лице Крейна выразилось явное удивление.

— То есть как?

Чинлинг подошла к изображению Иисуса, висевшему над камином. Глядя на полотно, она мягким голосом пропела:

— «Иисус любит меня, и я знаю это. Библейской любовью душа согрета…» — Чинлинг сняла картину с крючка, повернулась и ударила ее о голову каменного Будды.

— Ненавижу Иисуса! — крикнула она. — И ненавижу эту женщину, которая украла моего Скотта!

Сорвав обезображенное полотно с головы Будды, китаянка швырнула его в угол комнаты, затем закрыла лицо руками и разрыдалась. С выражением грусти и смущения наблюдал Крейн эту сцену.

— Что вы наделали? — спросил он наконец.

— Я положила отраву в ее рисовые пирожные, — спокойным голосом сказала она. — Я знаю, что за это я должна умереть. И ты, Крейн, поможешь мне приготовиться.

— Зачем вы так поступили? — спросил Крейн, сдерживаясь, чтобы самому не расплакаться, потому что он любил хозяйку, как свою старшую сестру.

— Как только Скотт бросил меня, я почувствовала, что устала от жизни. Ты наверняка можешь меня понять.

— Я ненавижу капитана Кинсолвинга, — прошептал юноша, и темные глаза его недобро сверкнули. — Круглоглазый подонок!

Чинлинг сокрушенно покачала головой.

— Поздно теперь ненавидеть. Скотт поступил так, как и должен был поступить, наверное. Я же лишь отплатила ему, убив его тайтай, поэтому ты не должен его ненавидеть. Кроме того, деньги, которые Скотт дал мне, теперь твои. Я полюбила тебя, как своего собственного сына, Крейн. Я вписала тебя в свое завещание. Ты получишь все, что сейчас принадлежит мне.