Устав от сборов, я вышла из комнаты и немного пошаталась по дому. На диване я любила учить уроки, думая о Мише. Тут же я ругалась с биохимиком. Я подошла к фортепиано и провела пальцами по его клавишам, они загудели в ответ. А почему бы и нет? Настроение как раз в тему. Я уселась, и пальцы послушно запрыгали по клавишам. Первой в голову пришла песня, которую я уже давно не вспоминала. Она была у меня в плейлисте, но я слушала ее редко. Грустная, со стуком сердца. Я запела, чтобы он остался со мной, не оставлял меня, что я строила свой мир вокруг него, и теперь у меня не получится жить одной. Я стою с твоей фотографией в руках и прошу тебя остаться. Эта история в моей голове — история разбитого сердца. Я стою в темноте и жду…

Пока я пела во весь голос, мне было не так больно, я выпускала свою боль наружу, она была рядом, но не во мне. Стоило песне закончиться, как она со звоном пронзила грудину и ворвалась обратно в сердце.

— Браво! — Я вздрогнула. В дверях стояла мама с тряпкой в руках. Вот уж что в этом доме нельзя увидеть. — Всегда восхищалась твоим голосом. А в детстве ты не любила петь, упиралась, когда отец заставлял тебя заниматься.

— Я и сейчас упираюсь, если он заставляет меня чем-нибудь заниматься. Ты дома?

— У меня отпуск. — Я растерянно смотрела на нее. — Я ведь говорила… ты могла и не услышать, в таком-то состоянии.

— Что ты делаешь? — Мама подошла ко мне, я опустила крышку на клавиши, и она чуть присела на нее.

— Пытаюсь мыть окно. Но, видимо, это мне дается хуже, чем допросы. — Она провела рукой по моей щеке. — Бедная моя девочка… ты ведь просто любишь…

Я с непониманием и изумлением на нее посмотрела.

— Не думай, что я ничего не знаю. Порой я вижу, что происходит в доме. Да и отец рассказывает. Хотя из его уст не все правда.

— И тебе не удивляет мой… выбор? — Осторожно заинтересовалась я.

— Удивляет, конечно, хотя судя по тому, как Леня его костерит, он потрясающий человек.

— Это точно! — Я принялась рассказывать, уже совершенно не стесняясь, маме можно знать, что я чувствую, чего я хотела, и что у меня получилось или нет. Она не перебивала, только улыбалась и качала головой местами.

— Он самый необыкновенный из всех, о ком я слышала. А опыт у меня не маленький, можешь поверить. Такой моральный. А ты… вся в отца! Вот скажи, ты действительно собираешься уехать?

— А что мне делать? Он погубит мишину жизнь!

Мама отмахнулась, слегка сморщив лицо.

— Он и мою маму так выжил, когда они перестали сходиться во взглядах, а потом пригрозил ей своими связями, она была вынуждена оставить меня, отказаться и уехать.

— Я знаю, Агат.

Я сжала свой камень. Это она мне оставила. Мой талисман. Галя — не моя биологическая мать, ее последний раз я видела года в три. Потом появилась Галя. Отец долго ее завоевывал, даже не знаю, как она поддалась. Впрочем, Соколов умеет быть обаятельным, когда хочет. Она стала мне родным человеком, помогала не свихнуться в этой психушке отцовского тиранства.

— Но она могла бы побороться. За тех, кого мы любим, стоит бороться.

— Я так и делаю. Я оберегаю его.

— Если ты уедешь, ему будет плохо. — Резонно сказала мама.

— Но…

— Послушай. Что он хочет сделать? Отнести в ректорат твои наброски? Ты помнишь его положение? Это будет скандал, а скандал твоему отцу может быть и не полезен. Конечно, можно обвинить академию, однако я сомневаюсь, что она не будет защищать своего преподавателя, тем более заведующего кафедрой, тем более невиновного. Да и что собственно случилось? Ты совершеннолетняя, вы не в школе. Я думаю, он тебя просто пугает.

— А если он скажет Лере?

— И кому Лера поверит больше? Мужу, с которым живет столько лет и который для нее идеальный, или какому-то незнакомому дядьке?

Я совершенно растерялась. Мама никогда не вмешивалась в его дела. Она занималась своими, а отец мирно строил планы мирового господства прямо у нее под боком. Хотя раньше все не было так серьезно. Меня не пытались отправить в другой город прицельным пинком. Она изменилась, взгляд стал уверенным, как на допросах, осанка гордой. Львица, королева следственного комитета.

— Я, наверное, не должна одобрять твоего увлечения. Однако твой… дядя Миша проделал столько тяжелейшей воспитательной работы, на которую твой отец постоянно плевал, а я не находила времени. Тебе нужен такой человек, который сможет тебя поддержать. Соколов не лучший отец.

— Зачем ты вышла за него?

— Да кто б его знал! Это так давно было, влюбилась.

— Что ты мне предлагаешь? — Уже более деловито спросила я, чувствуя, как ослабевает петля на шее.

— Остаться. В очередной раз сделать по-своему. Только на этот раз ты будешь не одна. Я буду с тобой. А, если Соколова сорвет с катушек слишком сильно, на нашей стороне будет весь следственный комитет и еще десяток силовых структур.

Я неожиданно засмеялась. Это было так странно. Она издевалась! Не может же так просто и быстро измениться ситуация. Я остаюсь? Дома? Рядом с Мишей, подругами и академией? Конечно, нет. Вот отец узнает…

— А чего ты еще здесь? У тебя пар, что ли завтра нет?

— Есть…

— Ну, так иди, учи! А то твой дядя Миша будет недоволен.

Я резко кинулась в объятия мамы. Она прижала меня к себе.

— Давно нужно было так сделать.

— Я люблю тебя! — Она повторила мои слова. Камень с сердца свалился в район кишок.

Глава 27. Поднятый занавес

У меня тряслись колени, когда я вернулась в комнату. Я закрыла лицо руками, беспорядочно улыбаясь. Мне словно отменили смертную казнь. Трезвые мысли, говорившие мне о надвигающихся проблемах, отметались на задворки сознания. Я не хотела обращать на них внимание, и весь день проучила гистологию с анатомией. Все так зыбко и опасно, я могу столько всего разрушить из-за минутной слабости. Мне вспомнилось мамино лицо. Я крепко сжала свой камень, висящий на шее. Я буду бороться! За свое счастье, за спокойствие Миши. Здесь уж мне не будет равных.

Еще никогда час трясучки в маршрутке не был для меня таким счастьем, никогда я так не радовалась альбому и карандашам на гисте, милой Алевтине с ее добрыми, почти материнскими, улыбками. И, конечно же, моему Мише…

Увидев его в коридоре, я, совершенно не стесняясь, бросилась ему на шею. Он выглядел настолько удивленным и в то же время счастливым, что ответил лишь спустя несколько секунд.

— Агаточка, не на глазах у всех ведь! — Он ласково отстранил меня. Сколько спокойствия и радости в его ярких глазах, полных света. — Ты сегодня не узнаваема. Все разрешилось?

— Не знаю, насколько разрешилось. Если что…

— Можешь на меня рассчитывать. — Просто сказал Миша, глядя на часы и подталкивая меня к аудитории.

Полушария головного мозга ждали нас. Миша вызвал мою одногруппницу и попросил показать несколько борозд. Поставив ей заслуженную двойку, он отправил девушку на место. Я заволновалась. Она ведь что-то показывала.

— Так… Соколова Агата Леонидовна!

— Во блин! — Не стесняясь, выдала я. Миша спрашивал меня лишь однажды, в начале семестра. Можете представить, как я удивилась.

Я поднялась и, щелкая каблуками по деревянному полу, подошла к препаратам. Миша попросил показать центральную борозду, далее пошли другие вопросы. Я отвечала. Он все это говорил во вторник. Какой бы я не была, я слышала его голос и воспринимала информацию. Хотя на анате я делала сразу две вещи — старалась понять строение ЦНС и мечтала оказаться с ним наедине. А там уже мое воображение улетало фениксом. Почему фениксом? Миша каждый раз сжигал мою надежу своим мамонтовым спокойствием, а я возрождала ее из пепла. Я осознавала его другом, но как любая девушка надеялась, когда-нибудь он не сдержится, и мы станем ближе. Когда это будет, он будет нянчить правнуков… или моих собственных детей.

— Правильно! Молодец! — Миша ярко мне улыбнулся.

Я ответила такой же яркой улыбкой и осталась стоять рядом. Мне можно было находиться около него на опросе, заглядывать в журнал, задавать глупые вопросы, за которые остальных уже давно бы записали в хронические двоечники, и залетать в кабинет со всякими делами и просьбами. А еще, как оказалось, я отвечала за присутствие Миши на кафедре и за его хорошее настроение. После половины пары ко мне подошла Белла и выдала потрясающую вещь. Ее спросили следующей.

— Покажите теменную долю. — Подождав, пока Беллка помашет рукой над мозгом, Миша покачал головой. — А чего вы всей пятерней машете?

Опрос дался тяжело обоим. Он уже перешел на ты, повысил голос, умоляя Беллу не перескакивать с борозды на борозду — «не лезть через забор». С огромными глазами он влепил ей тройку, утверждая, что это огромный аванс и что Белле надо бы сходить к неврологу, а то у нее много непроизвольных движений. Подруга заверила, что обязательно сходит. А вот что выдала Белла:

— Агат, ну ты бы его хоть удовлетворила перед парой! А то он злой такой!

— Я не могу сейчас! — Она посмотрела на меня как на дурочку.

— У тебя, что рта нет?

— Иди ты, Белл!

Она улыбнулась и увернулась от моего косого удара. Потом она повисла у меня на локте и начала допрос, чего я такая счастливая, не изменил ли дядя Миша своего мнения и не предложил ли мне сдать коллоквиум под столом или даже роль штатной любовницы. Я не тратила силы на ее переубеждение. Смысл? Она все равно продолжит выдавать потрясающие мысли, я имею отличную возможность посмеяться.

Вторая половина пары прошла под темой «Базальные ядра».

— Скорлупа, putamen, мальчики не путать на экзаменах с похожим словом.

Мы немного похихикали, после общего рассказа, Миша показал нам все на препаратах:

— Вот хвостатое ядро, на сперматозоида похоже. Видели сперматозоида? — Мы закивали. — Это его головка, а на срезанной части тело и хвост.