– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробормотал принц, покрывая поцелуями ее лицо, глаза и шею. – Ты сделала все, чтобы я потерял голову, так что теперь пеняй на себя!

Взявшись обеими руками за воротник рубашки принца, Хани потянула ее вниз, освобождая его плечи и напряженные бицепсы.

– Я знаю, что я делаю, – шепнула она, целуя его в плечо. – Я знаю это очень хорошо!

Ланс дышал часто, хрипло, а бешеные удары сердца, казалось, сотрясали все его тело.

– Ты должна обещать мне только одну вещь, Медок, – пробормотал он, повалив Хани на песок и расстегивая ее зеленовато-синие шорты. – Никаких абортов! – Его лицо стало суровым. – Что бы ни случилось, никаких абортов, договорились?

Хани нежно улыбнулась в ответ. Именно эти слова она и мечтала услышать от него! Но, Боже, как же плохо он ее понимает… Сколько еще ему предстоит узнать о ней и о ее великой любви!

– Договорились, – негромко шепнула Хани, прижимая его к себе. – Что бы ни случилось, любимый…

6

Ветер налетел на остров с утра, но вначале он лишь развевал волосы Хани и показался ей легким бризом. Однако вечером, по дороге в усадьбу, она почти не могла дышать. Последние несколько ярдов они с Лансом преодолели с огромным трудом и наконец, задыхаясь, поднялись на каменное крыльцо. Входную дверь Ланс распахнул, даже не постучав; втолкнув Хани внутрь, он быстро захлопнул ее и привалился спиной к тяжелым дубовым филенкам – словно для того, чтобы помешать ветру взломать эту преграду и ворваться в усадьбу следом за ними.

Тщетно пытаясь пригладить пришедшие в беспорядок волосы, Хани повернулась к Лансу и весело поглядела на него.

– Похоже, ты прекрасно знаешь, когда следует вспомнить о вежливости и благосклонно принять приглашение на обед, – сказала она. – Еще немного, и этот ураган мог бы унести нас в море! Должно быть, я выгляжу ужасно…

– Мне нравится, – негромко ответил Ланс, с любовью оглядывая ее растрепавшиеся светло-золотые волосы и кремово-белую блузку, выбившуюся из-за пояса облегающих шоколадно-коричневых брюк. – Сейчас ты похожа на дикую, необъезженную лошадку, – добавил он, приглаживая свои собственные взлохмаченные волосы. – Пожалуй, я немного изменю твой портрет. Валькирия должна выглядеть особенно уместно на фоне бури!

– Хорошо хоть, ты не стал изображать меня в рогатом шлеме и с голой грудью, – заметила Хани, делая строгое лицо.

Принц с улыбкой покачал головой.

– Признаю, пытаться рисовать тебя полуобнаженной было роковой ошибкой: для меня это слишком большое искушение.

Глаза Хани озорно сверкнули.

– То-то мой портрет совсем не продвинулся! Но я считаю, что ты просто ленишься, – с напускной строгостью упрекнула она его. – Мне всегда казалось, что великие художники должны относиться к своим натурщицам целомудренно и объективно. А ты что устроил?

– Что-то я не припомню ни одного такого художника, – ухмыляясь, проворчал Ланс. – Во всяком случае, когда натурщица – ты. Медок, относиться к тебе целомудренно выше моих сил. Впрочем, лет через пятьдесят я, может быть, и научусь смотреть на тебя хладным взором, но не раньше.

Хани глубоко вздохнула и слегка порозовела от удовольствия. За те две недели, что они провели на острове, Ланс впервые намекнул, что их увлечение друг другом не является чем-то мимолетным, преходящим. С самого начала она старалась не обманывать себя и не питать надежд на то, что Ланс сделает ей какое-то более или менее серьезное предложение. И теперь его шутливые слова застали ее врасплох.

Прошедшие недели были, несомненно, самыми счастливыми в жизни Хани. Она чувствовала, что принц Руби стал ей по-настоящему близким человеком. И дело было не только в том, что он оказался ее первым мужчиной, что обжигающая страсть каждый раз потрясала обоих до глубины души. Между ними возникли поистине родственные отношения товарищества и доверия. И это было вдвойне удивительно, если учесть, в каких разных условиях росли и воспитывались принц крови и маленькая сирота. Как бы там ни было, Хани нисколько не сомневалась в том, что и Ланс чувствует связавшие их золотые сияющие нити, однако впервые он почти в открытую сказал о том, что их островная идиллия может иметь какое-то продолжение.

Должно быть, Ланс заметил проступивший на ее щеках румянец, потому что лицо его внезапно стало напряженным, а глаза сузились.

– Медок! – шепнул он, порывисто шагая к ней. – Давай вернемся в коттедж! Наплевать нам на этот ветер…

– Как?! Еще не успев поздороваться, вы собираетесь покинуть меня?

Голос Алекса Бен Рашида развеял жаркий туман чувственности, который начал обволакивать обоих любовников. Двоюродный брат принца стоял в высоком стрельчатом проеме двери и гостеприимно улыбался.

– Я не мог выманить вас из любовного гнездышка, которое вы свили на берегу, с тех самых пор, как мы сюда приехали! – с укором добавил он и двинулся им навстречу. – Понадобился целый ураган, чтобы вы наконец вспомнили обо мне. Уж не знаю, чем я заслужил подобное отношение. – Алекс покачал головой. – Признаться, мне вас очень не хватало. Я устал быть один.

Бен Рашид был одет в черные хлопчатобумажные брюки и такую же черную рубашку. Двигался он с ленивой грацией пантеры, и Хани невольно подумала, что этот человек выглядит слишком самодостаточным и независимым, чтобы по-настоящему в ком-то нуждаться.

Выражение лица Ланса, на которого она бросила быстрый взгляд в поисках подтверждения своих мыслей, тоже было довольно скептическим. Обхватив Хани за плечи, он движением собственника привлек ее к себе и улыбнулся.

– Приятно слышать, что мы еще кому-то нужны, – сказал он насмешливо. – Вот только я что-то не припомню, чтобы ты пришел и постучался в нашу дверь. Должно быть, это врожденная скромность и чувство такта помешали тебе навестить нас… Но что-то подсказывает мне, все это время ты крутился, как белка в колесе, заключал новые выгодные сделки, подписывал контракты и напрочь позабыл о нашем существовании! Признайся, Алекс, так было дело?

– Ни в чем подобном я никогда не признаюсь! – надменно ответил Алекс, но губы его запрыгали от сдерживаемого смеха. – Можешь считать, что именно безукоризненное воспитание помешало мне совершить faux pas* и прервать ваш медовый месяц без достаточных на то оснований. Вам, художникам, все сходит с рук, а вот я не могу ссылаться на свой порывистый артистический темперамент каждый раз, когда совершаю бестактность. И, как ни печально, этого пресловутого темперамента у меня действительно нет…

* Промах, ложный шаг (фр.).

– Совершенно с тобой согласен. У тебя вообще ничего нет, кроме этой вашей знаменитой бенрашидовской наглости и напористости, – пробормотал Ланс с самым невинным видом. – Ничем иным я не могу объяснить то, что ты победил в себе остатки совести и прислал к нам Ната с письменным приглашением – приглашением, которое выглядело как высочайшее повеление незамедлительно явиться ко двору.

– Поверь, я руководствовался одним лишь отчаянием! – воскликнул Алекс, состроив соответствующую мину. – Одиночество я еще как-то смог бы пережить, но мне пришлось сражаться не только с ним, но и с Тевтонским Кошмаром! А это, согласись, не по плечу обычному человеку. Мадам Беттина звонила мне три вечера подряд и весьма недвусмысленно намекала, что хочет поговорить с тобой. В последний раз она сказала, что будет звонить сегодня в девятнадцать тридцать по нашему времени. Это значит… – Алекс бросил быстрый взгляд на часы. – Это значит, что тебе остается ровно три минуты, чтобы перепоясать чресла и подготовиться к битве. Ты ведь знаешь ее немецкую пунктуальность.

Ланс бросил на него взгляд, исполненный крайнего неудовольствия.

– Бог мой, Алекс, неужели ты не мог сказать ей, что я умер? Хотя нет, – тут же поправился он, – это разбило бы ее нежное сердце… а кроме того, она примчалась бы на похороны, чтобы срезать на память локон с моей головы. Надо было сказать ей, что я срочно выехал в Седикан. Уж Кленси сумел бы с ней сладить: у него богатый опыт по этой части. Что же мне теперь делать?

Алекс покачал головой, но глаза его довольно сверкнули. Очевидно, он получал немалое удовольствие, наблюдая за растерянностью брата.

– Она все равно выследит тебя: Беттина умеет быть настойчивой, как гончая, идущая по кровавому следу, – сказал он. – Это ее качество меня по-настоящему восхищает! Думаю, она заслуживает того, чтобы ты сказал ей хотя бы несколько слов.

– Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен, – мрачно заметил Ланс, рассеянно ероша свои рыжие волосы, которые он только что с таким трудом пригладил. – Ты настоящий друг, Алекс! Когда-нибудь я отплачу тебе той же монетой.

– Что такое Тевтонский Кошмар? – отважилась спросить Хани, которая все это время стояла молча и только переводила взгляд с Ланса на Алекса и обратно. – О ком вы говорите?

– О баронессе Беттине фон Вельтенштайн, – машинально отозвался Ланс, продолжая хмуриться.

Хани не успела задать следующего вопроса, который уже вертелся у нее на языке: одна из дверей отворилась, и в холл вышла Хустина.

– Звонит баронесса фон Вельтенштайн, – объявила она. – Мадам хочет говорить с принцем Руби.

Алекс бросил еще один взгляд на часы. :

– На тридцать секунд раньше обещанного, – заметил он. – Какая предосудительная неточность! Не забудь должным образом попенять ей, Ланс. – Он махнул рукой в направлении уже знакомой Хани комнаты. – Можешь поговорить с ней из библиотеки, а я пока отведу Хани в гостиную и предложу ей чего-нибудь выпить.

В ответ Ланс процедил сквозь зубы какое-то ругательство и быстрым шагом пересек прихожую. Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась за ним, и Хани не осталось ничего иного, кроме как последовать за Алексом в гостиную. Он подвел ее к бару и, пока она устраивалась на высоком кожаном табурете, снял с зеркальной полки два узких зеленоватых бокала.