— Я не стану молчать, папа, — спокойно произнесла Александра. — Этот вопрос напрямую меня касается. И я имею право высказать свое мнение.

С минуту она ожидала его реакции. Интересно, что он сделает? Отец застыл на месте как вкопанный и изумленно уставился на нее. Она не шелохнулась и даже взгляда не отвела.

— Что такое? — Голос его прозвучал странно спокойно. — Чего это ты нахваталась в этом рассаднике разврата и беззакония, Александра? Или забыла, что с отцом разговариваешь? И как ты вообще смеешь смотреть мне в глаза, выказывая неповиновение? Рекомендую тебе отправиться в свою комнату и на коленях вымаливать прощение у Господа нашего, пока тебя не позовут вниз. Я извинюсь за тебя за обедом.

— Нет, — отрезала Александра, — я не стану делать этого, папа. Никогда не буду снова молиться вашему Богу наказания и мести. И если наш разговор с его светлостью откладывается, я поеду на утес. Я взрослая женщина, папа. Мне уже двадцать один. И я решила взять свою жизнь в свои руки. Не знаю, что я буду с ней делать. Скорее всего найду место гувернантки или что-нибудь в этом роде. После решу, когда мы уедем отсюда.

— Это я буду решать, что с тобой делать, когда мы уедем отсюда! — взорвался лорд Бекворт, в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и уставился на дочь, испепеляя ее взглядом. — Похоже, мне придется снова взять на себя ответственность за твою бессмертную душу, Александра. Ты катишься прямо в лапы дьявола.

— Папа, неужели нам обязательно быть такими? Разве мы не можем просто любить друг друга? Я была так рада вашему приезду. И поняла, как сильно я люблю вас. Вы мой отец, и я всю жизнь провела с вами. И вы всегда заботились обо мне. Я знаю, что вы любите и меня, и Джеймса. Но вам так страшно признаться в этом, так страшно показаться слабым и греховным. Любить не грешно, папа. Бог — это любовь.

Лорд Бекворт ушам своим не мог поверить. Одна его рука судорожно сжималась и разжималась.

— Ты осмеливаешься читать мне мораль? — прошипел он.

— Мне просто хочется обнять тебя, папа, — покачала она головой. — И просто любить тебя.

— Никогда в жизни такого бреда не слыхивал, — ответил отец. — Нисколько не сомневаюсь, что ты любишь меня, Александра. Иначе твоя душа обливалась бы слезами. И я тоже люблю тебя. Разве я не провел все эти годы, пытаясь спасти тебя для рая небесного?

— Папа, — чуть слышно прошептала Александра, — я люблю тебя.

— Хм. — Его рука по-прежнему конвульсивно сжималась и разжималась. — Не понимаю, что нашло на тебя, Александра. Видно, ты приболела немного. Иди к себе, девочка моя. Полежи часок-другой. Надо будет показать тебя врачу, когда мы вернемся в город.

Александра сделала шаг вперед, чмокнула отца в щеку и вылетела из комнаты.

— И что нашло на эту девчонку! — успела услышать она, прежде чем закрыла за собой дверь.

Лорд Эмберли стоял перед матерью в ее комнате и держал ее за руки.

— Милый мой Эдмунд, — говорила она. — Я была так счастлива за тебя, сын мой. Александра очень мне нравится, она как будто специально для тебя создана. Я уже думала, что жизнь вознаградила моего сына за потерянные годы юности и неустанное служение ближним. Моего первенца, Эдмунд. Ты даже не представляешь, насколько ты мне дорог.

— Ты говоришь так, словно вся моя жизнь состояла из одних трудностей и несчастий, — улыбнулся он ей в ответ. — Но это не так. У меня есть ты, и Доминик, и Мадлен. У меня есть этот дом, и деньги, и уют. Многие бы позавидовали подобным страданиям. Не надо делать из этого трагедии — что случилось, то случилось. Мы с Александрой не подходим друг другу. Только и всего. Нам обоим будет лучше друг без друга.

Леди Эмберли внимательно вгляделась в его смеющиеся глаза.

— Лжец! — вынесла она вердикт. — Какой же ты лжец, Эдмунд. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в это. Ты ведь любишь ее, я права?

— Да, мама, — признался он. — Я люблю ее. Она для меня дороже жизни.

Леди Эмберли пораженно уставилась на сына, еще сильнее сжав его руки.

— И надежды нет? Никакой, Эдмунд?

— Нет, мама. Я подарил Александре свободу, потому что она больше всего на свете хотела этого, но всю жизнь была ее лишена.

Леди Эмберли коротко кивнула.

— Ты подарил ей свободу, — проговорила она. — Да, Эдмунд. Вот и весь сказ. Не стану тебя задерживать. Тебе, наверное, не терпится отправиться по своим делам. Для тебя подобные беседы в тягость, так ведь? Увидимся за обедом, дорогой мой.

Она подставила сыну щеку для поцелуя и молча проводила его взглядом. Временами он так походил на отца, что у нее сердце на части разрывалось. Но он гораздо ранимее отца, хотя мало кто подозревает об этом. По опыту она знала — чем сильнее он страдает, тем мягче и шире его улыбка.

Как ужасно быть матерью, выносить ребенка, выкормить своей грудью, наблюдать, как он превращается в мужчину, и быть не в состоянии защитить его от горя и страданий.

Леди Эмберли вздохнула и вернулась к своему рукоделию.

Лорд Эмберли не собирался отступать. Он знал, что она уехала из дома. Уехала за несколько минут до того, как он покинул часовню, сообщил ему дворецкий. И он успел увидеть, как она поднимается вверх по холму — наверняка к утесу поехала. Вот куда направилась Александра нынешним утром. И он непременно поедет следом. Быть может, она ищет уединения. Но времени практически не осталось. Вполне вероятно, это последний шанс побыть с ней наедине. Ни в коем случае нельзя упускать его.

Лорд Эмберли медленно въехал на холм. Может, лучше развернуться и оставить ее в покое? Им и вправду нечего больше сказать друг другу, что тут поделаешь. Лучше навсегда сохранить в памяти их волшебное утро и тихое, удивительно безмятежное возвращение к дому. Зачем портить впечатление неловкой встречей при свете холодного дня?

Но граф упорно продолжал свой путь. Он должен последний раз побыть с ней наедине. Еще раз увидеть ее, заглянуть ей в глаза, может, даже коснуться ее. Он запретил себе думать о том, что случилось в его хижине на рассвете. Слишком много предстояло ему сегодня сказать и сделать, надо быть в форме. У него еще будет время перебрать сокровищницу своей памяти, когда она уедет — завтра или послезавтра.

И все же воспоминания и образы невозможно изгнать из сознания целиком и полностью. Вот Алекс без всякого стеснения стоит перед ним, нагая и прекрасная. Он даже представить не мог, что на свете может существовать подобная красота. Вот Алекс сгорает от страсти в его объятиях. Алекс над ним, уловила ритм его движений, смотрит на него своими черными горящими глазами, роскошные волосы волнами спадают вниз. Алекс открывает ему свои влажные нежные женские глубины, отдается ему без остатка, и они сливаются в экстазе.

Алекс!

Он увидел ее издалека. Она стояла на обрыве и смотрела на море. Шляпки на ней не было. Лошадь лениво щипала редкую травку на безопасном расстоянии от края утеса.

Александра обернулась. Она не пошла ему навстречу, но и уходить тоже не собиралась. Граф оставил своего коня рядом с ее лошадью и направился к ней. Она не улыбнулась ему и не отвела взгляда.

Граф выдавил улыбку и остановился поблизости.

— Как тихо сегодня. — Он поглядел на простиравшееся под ними море.

— Да.

— Алекс, ты не станешь жалеть о сегодняшней ночи?

— Нет.

— И не забудешь ее?

— Никогда. Как можно?

— Я очень рад.

Что еще они могли сказать друг другу? Он стоял рядом с ней, заложив руки за спину, и смотрел на воду, но ничего не видел.

— Завтра уезжаешь? — спросил он. — Да.

— Ты будешь счастлива, Алекс? Не начнешь сожалеть о своем решении?

Последовала пауза.

— Нет.

Лорд Эмберли кивнул и уставился вдаль.

— А ты? — неожиданно развернулась она к нему. — Расскажи мне о себе, Эдмунд. Что ты чувствуешь? Что думаешь по поводу прошлой ночи? Ты будешь счастлив? Не жалеешь ли ты?

Он повернул голову и посмотрел на нее. Глаза его улыбались.

— Я обожаю тебя, Алекс, так что нет никакой нужды говорить тебе, что я думаю насчет прошлой ночи. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Если наше решение принесет тебе счастье, тогда и я буду доволен. Никаких сожалений, дорогая.

Александра несколько мгновений смотрела на него.

— Нет, — сказала она наконец. — Этого недостаточно, Эдмунд. Я не хочу знать, что ты должен думать, чувствовать или делать. Ты так много дал мне, Эдмунд. Ты всегда был бескорыстен. Но себя ты мне не отдал. Тело — да. Но не себя самого. Я совсем тебя не знаю.

Освещавшая глаза улыбка заиграла на его губах.

— Здесь главная — ты. Я всю жизнь жил счастливо, Алекс, мне сильно повезло. А тебе — нет. И если я могу хоть что-то сделать для твоего счастья, я с радостью сделаю это. Уже сделал. Я подарил тебе свободу. Ты ведь этого хотела, правда?

— Покажи мне свою душу, Эдмунд. Дай хоть одним глазком взглянуть. Тебе больно? Хоть чуточку? Я ранила тебя? Сними с себя доспехи. Покажи, что ты тоже человек, способный чувствовать и страдать. Прошу тебя, Эдмунд. Расскажи, что я сделала с тобой и что продолжаю делать. Если вообще есть о чем говорить. Или, может, ты рад моему уходу? Тогда скажи мне это.

Улыбка его словно приклеилась к лицу. И потом пропала, как она и ожидала. Девушка не сводила с него горящего взгляда.

— Я люблю тебя, — произнес он. — У меня сердце на части разрывается, как подумаю, что потеряю тебя навсегда. Я отдал тебе все, что мог, Алекс, потому что дороже тебя у меня нет никого на свете. Мне будет ужасно больно смотреть, как ты покидаешь меня, и боль эта неизбывна. Умом я понимаю, что жизнь на этом не кончится и я по-прежнему буду заниматься делами, смеяться и шутить, и однажды наступит день, когда я ни разу не вспомню о тебе, но сердце отказывается верить в это. Вот так. Теперь ты довольна?

В глазах его блеснули слезы, и он снова улыбнулся ей.