Оказывается, есть. Правда, их немного, но они есть.

…Мать невесты, Сюльгун-эдже, прихватив с собой шерстяной платок, отправилась к одинокой вдове Огульнабат Кандымовой, жившей в скромном глинобитном домике.

Огульнабат была женщина дородная, с лицом румяно-смуглым, еще не утратившим былой красоты. Особенно хороши были глаза: большие, черные, как миндаль, они все еще были яркими, живыми. Свои знания по астрономии и уменье разбираться в удачных днях и месяцах Огульнабат усвоила от отца, а тот — от своего, словом, это был наследственный дар, от предков. Но если бы этими же знаниями обладал мужчина, то к нему пошел бы, конечно, мужчина. Так положено по обычаю.

Усадив гостью на кошму посреди небольшой опрятной комнаты, хозяйка принесла два чайника зеленого чая, свежий чурек, сладости и сама опустилась напротив. Поправив на голове круглый, похожий на обруч, борык, Огульнабат, как старшая по возрасту, подробно расспросила гостью о здоровье, о домашних делах, хозяйстве, о самых близких членах семьи. Сюльгун, не вдаваясь в подробности, на все вопросы отвечала коротко: «Ягши», «Ганимат», «Хорошо», «Терпимо».

— А как твои дела? — спросила в свою очередь хозяйку Сюльгун. — Не скучно?

— Когда нет внуков, детей — скучновато. Когда бывают — ничего: скучать не приходится, — слегка поникнув головой, с грустью отвечала Огульнабат. — Конечно, с мужем было легче. Да ведь аллах не считается с нашей волей: взял да и призвал к себе моего Мурада раньше срока. Вот и приходится пек доживать одной. Бывает иной раз так скучно и грустно… Да некуда деваться, надо терпеть.

Рассказав о своих печалях, Огульнабат слегка посветлела лицом и низким, повеселевшим голосом спросила:

— А вы, я слышала, Эджегыз просватали? Когда же свадьба?

— Ах, милая Огульнабат! К свадьбе уже все готово. Хоть завтра можно начинать, — радостно сообщила гостья. — Да ведь разве без твоего совета начнешь? Помоги нам, соседушка, выбрать для свадьбы такие дни, чтобы все прошло как у добрых людей. А в награду возьми вот этот скромный подарочек. — И Сюльгун подвинула к хозяйке завернутый в газету платок, Огульнабат смущенно опустила глаза.

— Можно было бы и без подарка, — негромко произнесла она. — Ведь мы же — соседи…

— Ничего, милая, возьми. Я ведь от чистого сердца, — настаивала Сюльгун. — Дают — бери, бьют беги…

— Что ж… Это верно, — согласилась вдова и тут не перешла на доверительный тон: — Скажу, подруга, откровенно: для свадьбы сейчас самое время! Хлопок убран. Погода золотая. И много в этом месяце дней удачных. Надо только избегать первого и третьего числа. Это черные, дни поминок. Но они, славу аллаху, уже позади. Зато впереди почти, все до одного дня счастливые. Выбирайте, сестра, любые и справляйте веселый тон.

Свадьба Джумы была назначена на вторую половину месяца, о чем и условились между собой родителе жениха и невесты.

После этого в доме Кичи-ага закипела подготовка к тою. Дел предстояло много. Тут даже мелочи нельзя упустить, если не хочешь оплошать перед людьми. Правда, все подарки для гостей и родственников невесты были закуплены еще летом. Теперь осталось завезти минеральную воду, посуду, напечь чуреку и заколоть несколько баранов.

За несколько дней до свадьбы состоялся большой семейный совет во главе с Кичи-ага. Оказалось, что к свадьбе все готово.

— А кого мы пошлем за невестой? — спросил Кичи-ага.

За невестой, как оолит обычай, послали жену старшего брата Джумы — Марал, а также Муратберды.

На этом же совете Кичи-ага дал каждому родственнику конкретные поручения: кому встречать и устранивать приехавших гостей, кому — почетных стариков-аксакалов, кому — находиться при казанах и следить за приготовлением пищи, кому — при музыкантах, кому — руководить спортивными состязаниями молодежи. Целой бригаде самых расторопных юношей и девушек было поручено обслуживать гостей во время свадебного пиршества, чтобы никто из них — сколько бы их ни было, ни в чем не испытывал недостатка и каждая их просьба выполнялась бы немедленно. Разумеется, днем, как и водится на большинстве современных сельских свадеб, угощение будет скромное: свежий суп из баранины с накрошенным в него чуреком, плов и зеленый чай. Зато вечером, кроме зелени, мясных блюд будет все, чем так богата и славится туркменская земляк изумительный виноград, лучшие в мире дыни, лопнувшие от изобилия сока золотисто-красные гранаты и много других фруктов.

Подготовка к свадьбе закончилась тем, что человек двадцать пожилых людей всю ночь крошили чурек. Целые Гималаи душистых, румяных лепешек были искрошены в ту ночь в расчете на многолюдную свадьбу.

А Джума в это время находился в соседнем доме, у своего родственника в окружении самых близких друзей. Все сидели на кошмах, вокруг скатерти — дастархана, плотно уставленного закусками, аппетитно пахло жареным барашком. Услаждая слух молодежи, под звуки гиджака и дутара, вдохновенно песню за песней пел приглашенный бахши. На правах лучшего друга Джумы здесь же находился первый наставник а бригадир Мамед Кулиев.

В тот же вечер много девушек-подружек собралось в доме невесты. Нарядные, юные, одна краше другой. На каждой девушке, одетой в красное или лиловое платье, чуть слышно и нежно позванивали серебряные украшения.

Включив проигрыватель, подруги Эджегыз слушали музыку, пели свои девичьи песни. Так до самого утра они и не сомкнули глаз.

Усталые от бессонной ночи, девушки и не заметили, как подоспело время одевать подружку в свадебный наряд: часам к двенадцати за ней должны будут приехать посланцы Джумы. Согласно обычаю, все свадебные дни невеста проведет у родственника жениха, под неусыпным наблюдением и опекой снохи старшего брата.

Утром к Эджегыз зашла мать. Поджав тонкие губы, Сюльгун-эдже с печальным видом наблюдала за действиями девушек, беспечно и весело наряжавших свою подругу. Вот на Эджегыз надели свадебное платье, ярко-красное, как спелые зерна граната, почти до пояса усыпанное круглыми серебряными бляшками. Утро ударило в них солнечным светом, и в комнате стало веселее. Сияние, исходившее от нагрудного серебра, ложилось на ковры, на мебель, на лица девушек, невесты. Ворот ее платья скрепили круглой брошью — гульяка, украшенной сердоликом. Вслед за этим на голову Эджегыз легла усыпанная множеством серебряных сосулек, узорчатая тюбетейка. Потом к тугим косам прикрепили длинные серебряные подвески. Руки ее украсили широкие браслеты, а пальцы — серебряные кольца. Голову невесты накрыли красным халатом-курте. Закрыв губы полоской яшмака — платка скромности и молчания — Эджегыз подошла к стоявшему в углу небольшому зеркалу. Взглянув в него, она не узнала себя — так изменял ее свадебный наряд.

Из-под накинутого на голову курте были видны лишь таинственно и лукаво сверкавшие глаза.

А девушки наперебой:

— Ах, Эджегыз! Какая ты красивая!..

— Роза весенняя!

— Куколка!

И вдруг… эти нежные возгласы были прерваны криками с улицы:

— Едут! Едут!..

По проселочной дороге на бешеной скорости мчалась длинная вереница легковых автомашин. Трепетали на ветру разноцветные шелковые платки и шары, неистово гудели машины. Вскоре они выехали на сельскую улицу и подкатили к дому невесты. Сюда же сбежался народ, чтобы посмотреть на отъезд невесты.

Из головной «Волги» вышли дядя жениха Муратберды, сноха Джумы — Марал и другие его родственники. Они направились к дому невесты, перед дверью которого стояла плотная стена мужчин и женщин.

— Разрешите! — громко, но вежливо попросил Муратберды, пытаясь войти в дом, но его под громкий хохот и крики довольно грубо оттолкнули назад.

— Ишь чего захотел! — смеялись в толпе, — пройти!..

— Ты лучше щедрость свою покажи, выкуп дай, а там видно будет!

— За выкупом дело не станет! — крикнул Муратберды и достал из кармана пиджака пачку так называемых «дверных денег» — «гапы пулы» и каждому, кто стоял на его пути, начал их раздавать. Получивший деньги отходил в сторону. Так мало-помалу посланцы жениха пробились в дом невесты. Они взяли её под руки и вывели во двор, где был расстелен большой темно-вишневый палас. Эджегыз села на него и тут же со всех сторон ее облепили девушки, женщины, показывая тем самым, что они не желают с нею расстаться.

Муратберды вынул вторую пачку денег «палас пулы» — «паласные деньги» и снова принялся раздавать их тем, кто сидел на ковре с невестой. Получив вознаграждение, они поднимались и отходили в сторону. Наконец, рядом с невестой осталась только одна женщина. Крепко прижимая к себе Эджегыз, она всем видом показывала, что ни за что на свете не расстанется с нею. Но Муратберды «сломил» и ее сопротивление, дав ей денег значительно больше, чем другим.

Когда невеста осталась, наконец, одна, Муратберды в прибывшие с ним девушки подняли ее с паласа в усадили в «Волгу». Молодой шофер лихо рванул было машину вперед, но Муратберды тут же охладил его пыл дружеским замечанием:

— Не рвись, Аман. Пусть другие мчатся, а нам торопиться некуда: невеста с нами, а обещанного женихом барана ты получишь в любом случае, если приедешь даже самым последним.

Как только «Волга» с Эджегыз тронулась в путь, все машины двинулись следом и вновь, перебивая друг друга, на разные голоса начали гудеть, словно выражая радость по поводу увоза невесты.

Однако не все в эту минуту испытывали радость. Когда автомашина уже набрала скорость, вдруг раздался отчаянный женский крик:

— Доченька!!

Это был голос Сюльгун. Отъезд дочери так потряс ее и такой нестерпимой болью отозвался в сердце, что она не в силах была заглушить её и закричала. Закрыв лицо руками, Сюльгун стояла на обочине и плечи ее вздрагивали от рыданий. К ней подбежали женщины и тут же, успокаивая, увели в дом.

Следует заметить, что в те времена, когда не было автомашин, невесту в дом жениха отправляли на верблюде. И, конечно, не так торопливо, как теперь. Сейчас что получается… Сядет невеста в машину, не успеет оглянуться, и уже — в доме своего суженого! Весь путь пролетит так, что ничего не увидит и ничего не изведает.