– А ты давно там учишься?

– Давно…

На лужайке смеялись, разговаривали громко, как никогда не говорят в городских квартирах, только если ругаются, как моя мама.

– Эй, детеныши, – крикнула нам Катя. Очень смешно, она вообще смешная. – Идите фрукты есть!

Я посмотрела на Андрея, он поморщился, но пошел к матери. Я тоже вернулась на лужайку, присела на стул рядом с Женей.

В бокалах было разлито вино. Мне предложили глоточек. Хотелось попробовать, я не отказалась. Взрослые пили вино, заедали его фруктами и шоколадом, говорили о каких-то своих делах, общих знакомых, работе. Андрей ничего есть не стал, буркнул, что хочет пройтись.

– Леру возьми! – напомнила Катя.

Он кивнул.

– Сходите на реку, – крикнула вслед Ира.

Андрей отворил калитку и исчез в высоких зарослях кустарника. Я замерла, но потом смело шагнула следом. И правильно сделала, он протянул мне руку. Там дальше была чуть заметная тропинка, круто сбегавшая вниз к заболоченному ручью.

– Как в сказке, – шепнула я.

Андрей неопределенно хмыкнул. Он шел впереди, помогая мне, чтоб не оступилась. Мы благополучно перебрались через ручей, вышли из зарослей и оказались в поле.

Слева была дорога, по которой мы приехали, а справа – лес. Мы пошли к нему.

– Сколько тебе лет? – спросил Андрей. Я так обрадовалась, что на этот раз он заговорил первый.

– Шестнадцать скоро будет. А тебе?

– Через две недели семнадцать…

– Ты уже заканчиваешь?

– Ага… а ты в десятом?

– Да.

– Ну и как? – равнодушно спросил он.

Что надо отвечать, если парень спрашивает: «Ну и как?»? Меня раньше не спрашивали. Не знаю, мне казалось, раз спросили, надо рассказать подробно. Человек же интересуется. И я начала рассказывать: о нашей школе, классе, учителях. Он не перебивал. Шел чуть впереди и смотрел себе под ноги. У него были такие смешные кроссовки из черной кожи с оранжевыми шнурками.

Мы поднялись на холм, а я все говорила и говорила. Внезапно он оглянулся и сказал:

– Стой где стоишь.

Я замерла, удивленно уставившись на него. Андрей отступил на несколько шагов и сфотографировал меня.

Вот это да! Значит, я ему понравилась?

– Это у тебя телефон такой? Можно посмотреть?

Он показал мне свой навороченный мобильник с фотоаппаратом, камерой и плеером; кучей каких-то непонятных функций, о которых Андрей говорил с очень умным видом. Я смотрела на дисплей телефона, где едва узнавала себя в худенькой девушке с грустными глазами.

– А почему снимок не цветной? – решилась спросить.

– Мне так больше нравится, – ответил Андрей и снова пустился в объяснения о возможностях своего телефона.

Он еще несколько раз снимал меня: на фоне осеннего леса, со спины, в профиль, сидящей на каком-то бугорке. И каждый раз это были странные снимки: то как негативы, то снова черно-белые, а то вообще зеленые.

– Ты красивая, – ни с того ни с сего вдруг заявил Андрей, рассматривая то, что у него получилось.

– Спасибо, – я немного растерялась.

– Не за что…

Он снимал и себя. Тоже как-то странно: свои ноги в черных кроссовках с оранжевыми шнурками, лицо среди сухой травы, для этого ему пришлось лечь. Хорошо, что давно не было дождя и земля сухая.

Я снова попыталась рассказать о себе, но Андрей вдруг заявил, что надо возвращаться.

– Солнце садится, – он ткнул пальцем в небо, – скоро начнет темнеть.

И мы пошли обратно.

Пока мы бродили, взрослые успели покататься на лошадях, а отец Андрея приготовил шашлык.

Нас позвали за стол. Шашлык был вкусный, но Андрей ел вяло, потом пожаловался на головную боль. Мама дала ему таблетку и велела подремать. Он ушел в дом, а я осталась сидеть и совершенно не знала, что мне делать.

Начало темнеть. Все немного замерзли, но в дом идти не спешили, решили развести костер. В другое время я, наверное, с удовольствием послушала бы их разговоры о судьбах русской литературы. Да, именно так, взрослые говорили о судьбах русской литературы. Правда, они все время подшучивали. Я слышала, как они упоминают имена людей известных и не очень, как они рассуждают о разных модных произведениях, ругают или хвалят авторов. Оказалось, что и Ирина, и родители Андрея тоже люди пишущие. Все это было страшно интересно, но… Мне хотелось к Андрею, и поэтому я спросила:

– Можно мне в дом?

– Ты замерзла? – спросила Женя.

– Хочешь теплую куртку? – предложила Ира.

– Нет, я лучше в дом! – тихо, но настойчиво сказала я.

– Ну иди-иди, – напутствовала Ира, – знаешь, где свет включать? Возле двери, с левой стороны.

– Хорошо…

Я вошла на веранду, на ощупь нашла выключатель. Свет загорелся на первом этаже. Маленькая прихожая с вешалкой. Я повесила куртку и увидела в приоткрытую дверь настоящую печь. Заглянула туда и поняла, что здесь, скорее всего, баня. Так все здорово: деревянные полы, широкая скамья у стены. От печки вверх тянется столб из кирпича. Наверное, труба, догадалась я. Когда внизу топится печь, эта труба обогревает заодно и второй этаж. Свет горел везде: в баньке, комнате, кухонном закутке. Наверх вела деревянная лестница. Я посмотрела, там было темно. Андрей все-таки уснул. Мне стало грустно.

Я уселась у стола в глубокое кресло и честно попробовала читать книжку. С этой книжкой тоже вышла история. Когда Женя увидела, что я читаю Хемингуэя, она слегка опешила. А сегодня я укладывала сумку и положила туда именно эту книгу, Сэлинджера решила оставить на потом. Женя не выдержала:

– Ты действительно ее читаешь? – спросила она с сомнением.

– Да…

Она посмотрела пристально и кивнула понимающе. Ну что я должна была ей ответить? Мне нужна была какая-то книга в дорогу. И чтоб сделать маме приятное, я взяла Хемингуэя. Потому что это «прилично читать на людях…» – так мама сказала.

Хотя я и очень старалась – Хемингуэй читался медленно. Приходилось все время возвращаться назад, потому что события, описываемые в романе, никак не запоминались и не выстраивались в логическую цепочку. Промучившись некоторое время, я все-таки отложила книгу и просто сидела, прислушиваясь к звукам наверху.

Не напрасно. Вскоре на лестнице показался Андрей.

– Как твоя голова? – тут же спросила я.

Он посмотрел на меня сонными глазами:

– А… ничего, нормально… прошла. Ты чего здесь сидишь? Где все?

– На улице.

– Я сейчас, – сказал Андрей и вышел из дома.

Мне стало интересно, что там, наверху. И я решила подняться посмотреть, пока никто не видит.

Быстро взобралась по узкой лестнице, огляделась, свет шел снизу, здесь же было темно. Я заметила лампу на тумбочке, нашла выключатель. Все вокруг осветилось мягким светом с причудливыми тенями. «Это из-за абажура», – догадалась я. Огромный полупрозрачный колпак, опрокинутый на лампу. Я так и не поняла, из чего он сделан, то ли пластик, то ли ткань специальная.

Здесь было очень уютно. Комнатка маленькая, с низким потолком, и меня все время не покидало ощущение, что я на чердаке. Так оно, в общем, и было. Ведь выше – только крыша. Низкая кровать пряталась в самом углу, она была как бы в нише. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи, а на них стояли книги, какие-то поделки, компьютер… Все сразу и не рассмотришь.

Я услышала, как внизу хлопнула дверь. Кто-то вошел. Слева от меня стоял диван. Я, не раздумывая, плюхнулась на него и замерла.

Это был Андрей. Он поднялся и сказал:

– Там зовут чай пить… Хочешь?

– А ты? – быстро спросила я.

– Мне что-то влом, – ответил он. – Я бы еще поспал.

– Ты что, ночью не спишь? – Я попыталась рассмеяться, но получилось неестественно.

– Да просидел за компом, – он потер глаза.

– А родители? – удивилась я.

– Что – родители? – не понял он.

– Тебе разрешают?

Он уселся рядом, задумался и ответил:

– Скажем так: не запрещают. То есть мама, конечно, недовольна. Она говорит об этом, делает замечания, рассказывает, что вредно подолгу пялиться в монитор и все такое…

Он откинулся на спинку дивана и забросил на нее руки, так что его пальцы касались моего затылка.

И тогда меня прорвало. Я начала сбивчиво рассказывать о своих проблемах с родителями, о том, что меня никуда не пускают, что у меня нет друзей, что даже невинное катание на трамвае обернулось скандалом. Я рассказала обо всем, не забыв упомянуть о железной двери. Я чувствовала, что обида переполняет меня, что я вот-вот разревусь, но мне так хотелось поделиться с кем-то, кто может меня понять и…

Я разревелась.

Андрей придвинулся поближе и осторожно вытер мои щеки. Потом коснулся их губами. Это было так неожиданно и так… чудесно, что я снова расплакалась, просто от избытка чувств.

Чтоб Андрей не исчез, не растворился в вечернем сумраке, я забралась на диван с ногами и прижалась к нему. Он гладил меня по волосам и спине, вздыхал, ждал, когда я успокоюсь, а потом спросил:

– Для чего ты все это рассказала?

Я растерялась, даже отстранилась от него.

– Мне так хотелось с кем-то поделиться, – робко призналась я в ответ.

– Но ведь ты меня совсем не знаешь, – мягко заметил он.

– Я подумала…

– Знаешь, на будущее, – он приложил палец к моим губам, – не надо рассказывать о себе каждому встречному-поперечному, ладно?

– Почему?

– Почему? – Андрей осторожно положил меня на спину, склонился и быстро впился губами в мои губы. Он меня целовал! По-настоящему!

Я зажмурилась, подалась к нему, обвила руками шею, но он внезапно высвободился и снова сел, небрежно откинувшись на спинку дивана.

Я смотрела удивленно, все еще не понимая.

– Потому, – ответил он, – что ты слишком доверчивая. Нельзя же так!

Я приподнялась, села и, пододвинувшись поближе, положила голову ему на плечо.

– Это плохо? – прошептала ему в самое ухо, его волосы защекотали мой нос.

– Послушай, – он взял меня за плечи и развернул лицом к себе, – ты правда такая наивная или прикидываешься?