Вариантов не было. Мы с Володькой переглянулись, одновременно изо всех сил дернулись, вырвались у бабки из рук – и побежали.

Мы перепрыгнули через забор Парасоловых – показывать Володьке свою неприметную лазейку мне было некогда. Промчались наискосок по их территории – причем я с удовольствием растоптала грядку с каким-то экзотическим бамбуком. Черт его знает, что они там такое посеяли, в утренней розовой дымке все казалось чем-то необыкновенным. Страшный с таким же удовольствием наступил на крупный блестящий огурец, который выкатился на дорожку между гряд, – наверное, Парасоловы растили его на семена и каждый день этим огурцом любовались.

В общем, проскакали мы по вражеской территории, перемахнули на следующий участок, оттуда быстренько на улицу – и поминай, бабуля, как нас звали!

По улице мы брели уже медленно. И смеялись.

– А ты говоришь – Железный Феликс! – притворялась обиженной я. – А на самом деле – пожизненно угнетаемая Каштанка!

– Но бабуля твоя – натуральный Малюта Скуратов! – вспоминая стремительное бегство, смеялся Володька.

– Да, вот такая у нас семья, – соглашалась я.

– Серьезные люди.

– Ты еще мою маму не видел.

– А она кто?

– А она просто мама.

– Так чего ж ее тогда бояться?

– А меня чего? – Мне было приятно Володьку подлавливать.

– Ну… Да я тебя и не боюсь. Вот еще…

– Ладно, не бубни.

– Пойдем купаться? А то мне уже скоро, сама понимаешь… Хозяйство – не фиг собачий…

Мы отправились на речку. Кто не знает: купаться утром – это самый большой кайф. Вода гораздо теплее воздуха. Он и сам-то уже не холодный, а вода кажется необыкновенно теплой. И такой спокойной, что просто на какую-то другую реальность все это вместе похоже.

Но сейчас я купаться не стала. Володька полез один. Плескался он недолго – прыгнул пару раз с «тарзанки» и выбрался ко мне на бережок.

– Красота! – потянулся он. – Эх, хорошо быть просто дачником!

– Хорошо, Володька, – согласилась я.

– А ты куда сейчас? – спросил он.

– Не знаю.

– Слушай, а давай я тебе свою футболку оставлю…

– Зачем? – Я испугалась, что он сейчас начнет дарить мне самое лучшее, что у него есть, – вещи любимого брата. И что я с ними буду делать?

Но все оказалось проще.

– Понимаешь, так видно, как над тобой бабуля потрудилась… – С этими словами он осторожно ткнул пальцем мне в спину.

Я оглянулась, насколько смогла, и тоже посмотрела себе на спину. Места бабкиных изуверств превратились в багровые синяки. Было понятно – сейчас они багровые, а скоро станут конкретно синими. Как раз то, что надо девушке для абсолютной красоты. Так вот зачем футболка…

Мне снова стало неудобно перед Володькой. Надо же – мысль уже не поднималась назвать его Страшным. Он ко мне по-человечески, а я все капризничаю…

– А ты?

– А я домой же сейчас, – ответил Володька, поднимая с земли свою здоровенную футболищу и протягивая ее мне. – Там переоденусь.

– Спасибо. Я верну, – просто, без выпендрежа сказала я.

И нарядилась в ставшую уже почти привычной футболку.

Володька нацепил свои тоже не по росту широкие штанища, затянул их как следует на поясе.

– Так что ты делать-то сегодня будешь? – спросил он.

– Придется бастовать, – улыбнулась я. – Бабка нарушает мои права. Угнетает. Причем совершенно ни за что. Вторгается в мою личную жизнь. Так что я буду с этим бороться.

– И на огород не пойдешь?

– Придется не ходить, – ответила я.

А сама подумала: «Тогда надо будет на участке убираться. А там Русланчик. И его маман. И все эти проблемы…»

Утро наступило совсем. Володька щелкнул браслетом своих тяжелых часов, – очевидно, тоже наследство братиково, – посмотрел на циферблат, качнул головой:

– Ох, мать уже, наверное, сама коров выгнала… У нас же две коровы. А еще свиньи – собаки такие… Так что побежал я, ладно?

И взял меня за руку.

Я его тоже схватила за руку. Так не хотелось, чтобы Володька уходил! Очень не хотелось! Но и с ним пойти я не могла. Что я там буду делать – у них дома? Кто я там такая? Или вместе с ним дойти до нашего огорода – и затаиться в собственном бункере? Выспаться бы там как следует… А если с бабулей на огороде столкнусь? Наверняка она уже примчалась, поливает.

Нет, у меня своя жизнь. Где-то в траве у забора растекались мои дрожжи. Которые уже ни на что не годились. Придется покупать новые. Ладно, куплю, не проблема. И заброшу в очко их раздрыги-сортира. Надо бросать туда мою мину замедленного действия, пока жара стоит! Обязательно сегодня сбегаю за дрожжами. И метну. Вот только ночь настанет…

– Пока, Варька, – улыбнулся Володька.

– Пока, – сказала я и вздохнула. Это само собой получилось, вышло как-то из-под моего контроля.

– Но ты пообещай, что бросишь дрожжи только вместе со мной. – Володька поднял указательный палец к моему носу.

– В смысле – и тебя туда же бросить? – удивилась я. – Не буду я тебя в сортир бросать. В крайнем случае, сам придешь и прыгнешь.

– Умная очень… – буркнул Володька, но все равно лишился своего покровительственного пафоса. – Я имею в виду…

– Да поняла! – Я рассмеялась. – Договорились, Володька. Операция назначается на сегодняшнюю ночь. Заходить будем с той стороны – в смысле не с нашей, а со стороны других соседей Парасоловых. Встречаемся в половине первого ночи на…

– Я тебя раньше найду! – заявил Володька.

Ну и ладно. Я же поняла – он специально перебил меня, чтобы за ним, а не за мной осталось последнее слово. Ну, в смысле решающее слово, установочное. Я не стала оспаривать. Все-таки я сообразительная.

– Хорошо. Тогда счастливо, Володька. И спасибо тебе.

– За что?

– Ну, за футболку, например. То есть за заботу. – Я говорила искренне. Так искренне, что даже заплакать захотелось. И откуда вдруг такая плаксивость привязалась?

– Да ладно тебе…

– Правда, спасибо. Это так приятно. – Я пожала обе его руки и помчалась вон с нашего пляжа.

9 Полтора центнера с гектара

Бабули не было дома. Ушла трудиться. И я тоже взялась за работу. Вылизала участок так, что можно телевидение вызывать и устраивать съемки образцово-показательной передачи: «Лучшая дача сезона! Смотрите и учитесь! А лучше – приезжайте к нам, платите деньги! И вам обеспечат такой же прекрасный сервис!»

И только я успела отволочь все пакеты с мусором к далекой помойке и вернуться, как, конечно же, наткнулась возле нашего с бабкой домишки на Русланчика. Тот сидел на пороге. И ждал. Меня.

Точно.

– Здравствуй, – сказал он, поднимаясь.

– Привет, – нейтрально кивнула я.

– Я тебя жду.

– Понимаю.

Мне было интересно – ну, как именно он от меня «отказался» и как теперь планирует общаться.

– Тут это… Мать с тобой поговорить хочет, – проговорил Руслан.

– А ты?

– Что – «я»?

– Поговорить не желаешь? – Я саркастически усмехнулась. – Хотя о чем теперь нам с тобой говорить-то? Я теперь только со Страшным разговариваю. С твоей легкой руки. И любезного разрешения.

– Ты все неправильно поняла! – Русланчик аж подпрыгнул.

Ну чего вот я его довожу? Он же мне совершенно не нужен! Или нужен? Но зачем? Опять же – доводить? Дел я с ним иметь больше не желаю. Вот не могу и все, если кто меня один раз разочаровал, вернуть к нему то отношение, какое было раньше. Хоть ты тресни, не могу! Хоть Руслан ни в чем совершенно и не виноват, а – все… Вот смотрю на него и понимаю – не вернется то, как я относилась к нему вчера. Обидно – и никак по-другому…

А-а! Вот же что я хотела от Русланчика – узнать, как именно он от меня, так сказать, «отказался»! Правда… а оно мне надо?

– Варечка, ну это же наши с Володькой дела, понимаешь?! – заволновался Руслан. – Это наш чисто пацанский разговор. Ну, в смысле, ничего интересного!

– Да ладно, ладно…

– Ну, я просто… Вы же давно тут живете. Давно знакомы. А я… Вот мне и пришлось…

– Все, Руслан, все, не волнуйся ты… – заговорила я. – Мы действительно все забыли. Я только не поняла, чья мать-то со мной поговорить хочет?

На Руслана жалко было смотреть. Он мучался. Ну а нечего со мной было связываться! Связываться – а потом «отказываться». Что это за друг такой? Никогда я этого не пойму, по-пацански об этом будут разговаривать или по-обыкновенному. Значит, не так уж он нашей типа того «дружбой» дорожил. Да и какая там дружба – два дня! Хотя я бы и такой короткой дружбой дорожила. Но кто меня знает… Ведь не такой уж я подарок, чтобы от меня «не отказываться». Так, поехали думать то же самое по третьему кругу… Стоп, машина!

Все, пусть Руслан мучается. Его проблемы.

– Ну, Руслан, о чем?

– Не знаю, – ответил Руслан. И даже оживился – ведь разговор сошел с неприятных рельсов. – Пойдем в дом.

Ого!

– Ну, пойдем.

И мы пошли. Взошли на второй этаж, миновали девушку-няньку, что усаживала в детский стульчик Тимофеечку, который ломался, как гороховый блин. Интересно, и что из него вырастет? Наверное, особо редкий капризный фрукт.

На диване в гостиной восседала гранд-маман. Я понимаю, что никакая она еще не гранд-маман, потому что это по-французски значит «бабушка». Но больно уж она была «гранд» – значительная такая женщина, полтора центнера с гектара, как называет таких моя бабулька, сама старушонка тощая до засушенности и мумифицированности, но зато быстрая и шустрая.

– Здрась-сь-сьте.

Я решила дать прощальную гастроль. Пусть знает, что мы, простые люди, тоже за свою честь о-го-го как постоять можем. Это вам не история про барыню, Му-Му и ее забитого Герасима. Я-то, Варвара Тобольцева, не Му-Му и уж точно не Герасим. А всех не перетопите!

Поэтому я и начала прикалываться, поэтому шаркнула ножкой и поздоровалась самым тупообразным способом.

– Варя, доброе утро, – очень даже миролюбиво заявила гранд-дама, Русланова мама. – Проходи, садись.

– Премного благодарны, – голосом подлизы прошелестела я, глупо кивнула, еще глупее хмыкнула (надеюсь, на лице у меня было выражение абсолютной дебильности). Но не сделала ни шагу.