— Юленька, хоть и не успели наши молодые обвенчаться, навсегда вошла в нашу семью, мы полюбили ее всем сердцем, — сказала она в своем поминальном слове. — Видит Бог, как мы хотели, чтобы она стала женой Пети, не сомневались — будет ему верной подругой жизни и подарит нам прекрасных внуков.

— Все-таки это ужасно… нелепо, когда гибнут молодые люди, такие замечательные, как Юля! — волнуясь, заговорила Тата, полненькая как пышечка, с милыми ямочками на щеках, несостоявшаяся подружка невесты на свадьбе. — Ну как после этого верить в Бога и высшую справедливость?

— Не богохульствуй! Не суди о том, что нам неведомо. — Строго посмотрела на нее Анфиса Васильевна. — Издавна Бог забирает к себе самых лучших, и, как знать, — может быть, наша Юлечка вместо земных радостей обретет вечное блаженство…

— И я все время думаю об этом, — неожиданно отозвалась несчастная мать. — Наша доченька слишком чиста для нынешней порочной, грязной жизни. Меня в моем горе утешает единственная надежда — что Юленька обрела царствие небесное и, быть может, скоро мы с ней там соединимся.

Глядя на измученное горем и болезнью, но все еще красивое лицо Раисы Васильевны и сердечно сочувствуя, профессор Розанов счел нужным подбодрить ее.

— Христианское учение обещает нам это, дорогая Раечка. Вы заслужили, чтобы исполнилась ваша мечта. Но у вас есть еще обязанности на грешной земле! Кто позаботится о вашем муже — ему не менее горько и тяжело.

Он помолчал немного и заключил:

— Вам необходимо мобилизовать все свои силы, чтобы выдержать трудную поездку в Германию и поправить здоровье. Нужно жить и до конца выполнить свой долг.

— Вот видишь, Раечка, и наука говорит то же самое, — благодарно на него посмотрев, оживился немного Лев Ефимович. — Как ни тяжело, как ни одиноко нам теперь без доченьки, но жизнь продолжается и тебе надо поскорее окончательно выздороветь!

— А когда ты, сестричка, поправишься, — подхватила Анфиса Васильевна, — то, чтобы не ощущать одиночества и пустоты после безвременной утраты Юлечки, вам с Левой, может быть, стоило бы взять на воспитание, а еще лучше удочерить девочку-подростка из детдома.

Перевела дыхание и убежденно добавила:

— Думаю, Юлечка, если сможет это видеть, не обидится, а, наоборот, будет рада.

— Но для того, чтобы это стало возможно, тебе нужно обязательно вылечиться, — заметив интерес в глазах жены, дополнил ее мысль Лев Ефимович. — А осуществить это несложно — я ведь постоянно помогаю детдому, из которого вышел сам.

Поминки и дальше проходили очень тепло, по-семейному; обычай этот явно сказался благотворно на моральном состоянии неутешных родителей. Особенно это заметно было по Раисе Васильевне: к концу, когда все расходились, она настолько оправилась, что смогла проводить гостей.

На следующий день Петр с отцом и матерью на Белорусском вокзале провожали Яневичей, отправлявшихся, вместе с Анфисой Васильевной, поездом до Берлина. Раиса Васильевна уже выглядела вполне сносно и держалась по-деловому. Только при прощании, когда все присели в купе «на дорожку», снова опечалилась.

— Наверно, если Бог даст, увидимся еще с вами в Москве — когда будем возвращаться. Но я уже твердо решила: столица не для меня, жить будем на родном Алтае. Слишком много она нам принесла горя.

С мольбой подняла на Петра такие же, как у Юли, яркие голубые глаза.

— Зная твою порядочность, надеюсь, ты обеспечишь должный уход за ее могилкой в наше отсутствие. А потом… я позабочусь об этом сама, — голос у нее дрогнул, — если мне суждено поправиться.


После признания сына, что он замешан в убийстве, и его бегства из дома Любовь Семеновна совсем упала духом и разуверилась в будущем. Продолжала топить свое горе в вине, и беспробудное пьянство пошатнуло ее психику — все представлялось ей в черном цвете.

— Какая ужасная, бездарная у меня судьба! — пьяно бормотала она, валяясь на смятой постели и проливая обильные слезы. — Молодость свою я погубила… Ну зачем вышла замуж за нелюбимою?! Альфонсы меня только использовали, никто не любил! Неужели я так провинилась перед тобой, Господи?

Перебрав свои любовные связи и не вспомнив ничего стоящего, совсем уж пожалела себя, запричитала:

— За что же ты так наказал меня, Боженька, дав мне сына — морального урода? Ведь с детства вел себя как подлец, а теперь дошел до убийства! Разве я его этому учила? — Подвывая, она глотала пьяные слезы. — Ну в кого он такой негодяй? У нас все родственники — честные люди!

Ощущая внутреннюю пустоту и разочарование в жизни, совсем отчаялась.

— Ну зачем мне такая никчемная жизнь?! Мужа убили, сына посадят в тюрьму… Деньги скоро кончатся. Никто меня не любит, никому я не нужна! Да еще черти преследуют…

Любовь Семеновна в страхе накрылась с головой одеялом — в таком состоянии у нее начинались галлюцинации. Не сразу она расслышала, что настойчиво звонят во входную дверь… Очнувшись, откинула одеяло, набросила халат, босиком пошла в прихожую; заглянула в глазок — человек в милицейской форме… «Ну вот, пришли за Кириллом!» — мелькнуло в ее затуманенном мозгу, и она не ошиблась.

— А его нет дома! — перепуганная, сообщила она не отпирая двери. — Мой сын, видно, ждал вас — взял чемодан и куда-то уехал.

Милиционер строго потребовал:

— Открывайте дверь! Мы это проверим и заодно с вами побеседуем.

Когда Любовь Семеновна трясущимися руками отперла все дверные замки, вслед за ним в квартиру ворвались еще двое в бронежилетах с автоматами в руках. Бесцеремонно обыскали всю квартиру и, убедившись, что хозяйка сказала правду, ушли; милицейский офицер в чине капитана (он предъявил документы) пригласил ее на кухню для беседы.

Чувствуя необходимость срочно подкрепиться, Любовь Семеновна поставила на стол бутылку джина, два стакана, налила себе и жестом предложила ему сделать то же самое. Капитан не удивился — видел в ее комнате батарею пустых бутылок; вежливо отказался:

— Не могу, я на службе. Вы лучше скажите мне, Любовь Семеновна: куда мог направиться ваш сын? Мы ведь все равно его разыщем, но для него же лучше, если сделаем это быстрее. А лучше всего ему явиться с повинной!

После выпитой порции джина в хмельной голове несчастной женщины немного прояснилось.

— Вы сначала скажите мне, что он натворил? — Она опустила голову. — За что хотите арестовать?

— Ваш сын разыскивается, как соучастник двух убийств. Насчет него дал показания подельник, который уже задержан. Но нам это придется еще доказать.

— Боже! Кого же убил мой негодяй? — еле слышно выговорила она, ничуть не сомневаясь, что это правда.

— Двух молодых женщин. Свою старую приятельницу Инну и беременную невесту своего бывшего друга Петра Юсупова. — Капитан уперся в нее взглядом. — Вы их, наверно, знаете?

От ужаса у Любови Семеновны буквально поднялись волосы на голове.

— Не может быть!.. Конечно, знаю! И Инночку… с детства… и Петю… — задыхаясь, пробормотала она и подняла на него безумные, вытаращенные глаза. — За что же он… Инну… и эту… беременную?

— Тот, другой, утверждает, что Инне они мстили, а вторую убили по ошибке, вместо Петра, — объяснил капитан.

Но, обезумевшая, Любовь Семеновна его уже не слышала. Ее больная фантазия нарисовала ужасную картину: вот подонок сын безжалостно душит несчастную Инночку… а теперь, с знакомой злобной ухмылкой, хватает за горло ее, мать…

— Помоги-ите! — закричала она, срывая пуговицы на вороте халата, теряя рассудок. — Хочешь убить и меня, негодяй? Мало того, что оскорбляешь… даешь волю рукам… теперь задушить решил… родну-ую ма-ать?!

Несчастная повалилась на пол и забилась в нервном припадке; на губах ее выступила пена. Капитан испугался за ее жизнь: явно психически нездорова, а это известие ее совсем доконало; достал из футляра мобильник и стал вызывать «скорую помощь».


Кирилл неплохо устроился в уютной квартирке у стриптизерши казино Лолы. Пока не раздобудет фальшивые документы, ему лучше прятаться в таком мегаполисе, как столица. До того, после крупных выигрышей, два раза у нее ночевал, сорил деньгами. Лола, пышногрудая жгучая брюнетка, охотно согласилась его временно приютить, стоило ему выложить перед ней кругленькую сумму зелеными.

Чтобы не рисковать, Кирилл никуда без крайней нужды не выходил, а для связи использовал Лолу. Объяснил ей, что скрывается от своих кредиторов («кинул» их на солидные бабки), и сразу смоется за бугор, как только ему сделают ксиву. Лола должна ему в этом помочь: поддельный загранпаспорт, с греческой визой, как они оба знали, может раздобыть бармен казино.

— Ну, совсем оборзел! — разозлился Кирилл, когда Лола назвала ему двойную цену против той, что запросил бармен. — Пользуется, гад, моим безвыходным положением. Да что поделаешь, — вынужденно согласился он, доставая деньги, — шкуру-то надо спасать!

Лолите никогда не нравился Кирилл, но она ценила его как щедрого клиента и поначалу охотно взялась выполнять поручения, рассчитывая на этом хорошо заработать. Через несколько дней зашла в бар узнать, готов ли паспорт; молодой, красивый армянин Левой, промышлявший поддельными документами, наклонился к ее уху:

— Ничего не смогу сделать. Пусть достает ксиву в другом месте.

— Ты шутишь, Левончик? Почему? — надула губки Лола, расстроенная, что от нее уплывает «навар», уже оприходованный.

— Слишком опасно! — сделал он большие глаза и объяснил: — Твоего друга разыскивают за двойное убийство. Прихватят с моей ксивой — сама понимаешь, что будет.

«Ах ты, гад!.. — мысленно возмутилась Лола, прибавив крепкое словечко. — Вот почему ты у меня скрываешься! А мне лапшу на уши повесил, побоялся, что выдам. Ну, я тебе покажу, как меня подставлять вслепую! Думаешь, дуру нашел?»

Сгоряча решила просто пойти и выгнать из своей квартиры. Но поостыв и вспомнив, что видела у него большую пачку наличной валюты и шикарные золотые часы, передумала — она поступит хитрее: сдаст своего клиента милиции, предварительно завладев его добром. Вернувшись домой, коварная Лола небрежно бросила: