Мари-Анжелин молча вышла и вернулась в спальню маркизы десять минут спустя.

— Комиссар Ланглуа будет у нас в одиннадцать часов. Он позволил себе дать нам совет: просит преодолеть предубеждения и перенести телефон в дом. Поставить его хотя бы в вестибюле.

Маркиза ничего не ответила, она искала свои тапочки, собираясь встать, и вдруг… странным образом согласилась принять совет Ланглуа.

— Ланглуа, как всегда, прав. Займитесь телефоном, План-Крепен! В конце концов, не я же буду первой к нему подходить!

Маркиза на секунду задумалась и добавила:

— Раз уж мы будем заниматься телефоном, я думаю, стоит поставить один аппарат в зимнем саду, а второй у вас в комнате. Если вы не возражаете.

И хотя момент мало подходил для веселья, План-Крепен, верный паж маркизы, не могла не улыбнуться притворно простодушному выражению ее лица.

— В самом деле, так и сделаем, — ответила она. — Эта мысль мне кажется очень удачной.

И она снова отправилась в привратницкую.


Ровно в одиннадцать часов Ланглуа появился в зимнем саду маркизы.

Вид у него был хмурый. Обменявшись положенными любезностями с хозяйкой дома, он по ее приглашению опустился в кресло и озабоченно взглянул на План-Крепен.

— Рассказывайте! — попросил он без лишних слов.

Мари-Анжелин постаралась в своем рассказе не упустить ни одной подробности, а когда закончила, обошлась без свойственных ей комментариев, просто замолчала, разглядывая свои руки. Полицейский молчал, потом поднялся с кресла, походил и встал спиной к жардиньерке, что позволяло ему видеть обеих женщин.

— Вы говорите, что он прекрасно себя чувствовал, когда отправился на воказал?

— Великолепно! — подтвердила госпожа де Соммьер. — Как вы знаете, у него еще с войны неполадки с бронхами, но он надел теплое кашне, поднял воротник пальто, в общем, как следует укутался. Так что же вы думаете об этой истории, господин комиссар?

— Ничего хорошего, маркиза, поскольку сказка о любовной истории развеялась. Прошу прощения, что причиняю вам волнения, но не могу скрыть от вас, что мы имеем дело с безусловно преступным деянием.

— Вы думаете?..

— Да, я думаю, что Альдо, то есть я хотел сказать, вашего племянника, похитили.

— Называйте его Альдо, — дрогнувшим голосом произнесла маркиза. — Только его близкие друзья зовут его так. Но я вас прервала. Продолжайте, прошу вас.

— Благодарю. Да, его похитили, и теперь очень важно узнать, случилось ли это до отправления поезда или уже во время поездки.

— Мне кажется, это нетрудно сделать, — заметила План-Крепен. — Альдо не из тех, кто сдался бы без боя, так что, если во время поездки на него напали, проводник и пассажиры непременно узнали бы об этом.

— Ему могли передать телеграмму с требованием выйти в Бриге, угрожая жизни госпожи Белмон, которая тоже сошла именно на этой станции.

— Да, скорее всего, так оно и было. Мне кажется совершенно невозможным, чтобы посреди Парижа исчезло такси вместе с пассажиром!

— О, не говорите! В Париже чего только не бывает!

— Вам, конечно, лучше известно, что случается в Париже, но хочу напомнить, что Альдо сел в поезд, а исчез в Бриге.

— Вы уверены, что в поезд сел именно князь Морозини?

— Вы предполагаете, что в поезде ехал… самозванец? Но, дорогой комиссар, это невозможно! Князь Морозини неподражаем!

— Вы судите пристрастно, маркиза, в вас говорит любовь. Я вынужден вам напомнить, что среди преступников попадаются истинные артисты. Он уехал на такси, не так ли? А не знаете, какой марки был автомобиль?

— Нет, конечно. Но можно спросить Люсьена, он ходил за такси на остановку. Страшно недовольный, нужно сказать. Он никак не может понять, почему член нашей семьи считает нужным обращаться к таксистам, когда в его распоряжении лучший из водителей и лучший в мире автомобиль. Люсьен считает, что его искусство вождения автомобиля уступает только полковнику Карлову, аристократу, разжалованному русской революцией. Позвовите Люсьена, Мари-Анжелин.

Старичок-шофер не замедлил воспользоваться оказией, чтобы высказать все, что он думает на этот счет.

— Это был автомобиль марки «G7», господин главный комиссар. У шофера премерзкая рожа! Вне всякого сомнения, итальянец!

— Люсьен! Думайте, что говорите, — остановила его маркиза. — Напоминаю вам, что князь Морозини…

— Венецианец, госпожа маркиза! А это совсем другое дело! Князь всегда так и говорит. А у этого вдобавок был такой жуткий акцент, что хоть святых выноси!

Люсьен в нескольких словах описал шофера, а потом с самым безразличным видом добавил:

— Если вам интересно, могу назвать и номер автомобиля тоже.

— Что значит, если интересно?! — воскликнул Ланглуа, доставая из кармана черную записную книжку, чтобы немедленно записать в нее номер машины. — Нам это крайне важно! И часто вам случается запоминать номера такси?

— Когда такси приезжает к нам, всегда! Разумеется, исключая те случаи, когда приезжает полковник Карлов. Вы, конечно, не знаете, но я вам скажу: я с детства обожаю цифры.

— Обожайте и дальше, голубчик! Ваш талант может оказаться крайне полезным. Честное слово! Я вам очень благодарен, — улыбнулся комиссар, записав номер такси.

Ланглуа собрался уходить, но с порога вернулся.

— Чуть было не забыл попросить у вас фотографию вашего племянника. При теперешних обстоятельствах я предпочитаю обращаться к вам, а не к журналистам, чтобы не привлекать к событиям лишнего внимания.

— С удовольствием, сколько угодно! От младенческих до вырезок из газет. План-Крепен, принесите фотографии из моего секретера.

Фотографий в самом деле был целый ворох. Комиссар Ланглуа задержался взглядом на свадебных.

— Чудесная пара, ничего не скажешь, — заметил он.

— Очень жаль, что находятся люди, которые из кожи вон лезут, желая разрушить этот союз, — с горечью заметила План-Крепен. — И порой к ним присоединяется сам Альдо!

Комиссар со смущенным видом кашлянул.

— Кстати… Простите, если это покажется вам бестактностью, но нет ли у вас фотографии госпожи Белмон? Я, конечно, мог бы обратиться в какой-нибудь модный журнал вроде «Вог», но это все равно пресса, пусть и не газетная. Мне не хотелось бы в нашем деле никаких журналистов, вы сами понимаете.

— Если вы соизволите задержаться еще на несколько минут, выпив капельку того, чего сами пожелаете, я попробую вам помочь, — сообщила Мари-Анжелин, поднявшись со своего места. И, не дожидаясь ответа, она направилась к двери.

— Что она имеет в виду? — заинтересовался комиссар, когда План-Крепен вышла.

— Я, кажется, догадываюсь, — ответила маркиза. — Кроме феноменальной памяти наша План-Крепен обладает бездной самых разнообразных талантов. Не последний среди них — умение рисовать. Не подумайте, что речь идет об акварельных цветочках, чему обучают в монастырях и пансионах благородных девиц. Держу пари, она принесет вам портрет Полины Белмон.

— Но портрет требует времени! Будет лучше, если я пришлю за ним своего помощника.

— Не трудитесь. Выпейте со мной бокал вина, и в самом скором времени получите портрет.

— И он будет схож с оригиналом? Мне кажется, нужно хорошо изучить человека, много с ним общаться, чтобы нарисовать его портрет по памяти.

— Общаться? Ни за что! План-Крепен ненавидит Полину, видя в ней угрозу для Лизы.

— И… Она ошибается? Что вы на этот счет думаете, мадам?

— И ошибается, и нет. Одно могу сказать, Альдо глубоко привязан к Лизе и ни за что не захочет ее потерять.

— Но он любит играть с огнем, если мне позволено будет сделать вывод из нашего последнего разговора.

— Дело не совсем в этом. Он увлечен госпожой Белмон чисто физиологически. К несчастью, она его страстно любит и…

Возвращение Мари-Анжелин помешало маркизе закончить фразу.

— Прошу, — проговорила План-Крепен, протягивая комиссару два рисунка пером, сделанных словно бы одним росчерком. На одном было изображено лицо, на другом — силуэт, оба как живые.

— Потрясающе! — с изумлением похвалил комиссар. — Как вам это удается?

— Нет ничего проще, — весело отозвалась Мари-Анжелин. — Использую метод Сирано де Бержерака: бумага и память, остается только зарисовать.

Ланглуа не мог удержаться от смеха.

— В самом деле, проще некуда! Если однажды госпожа де Соммьер оставит вас без работы, не забудьте навестить меня. Вы самый изумительный физиономист, какого я встречал в своей жизни! Бесконечно вам благодарен.

Комиссар допил свой бокал вина и встал с кресла. Художница, секунду поколебавшись, отрывисто спросила:

— А нет ли у вас знакомых… или друзей в лондонской полиции? Например, в Скотленд-Ярде?

— Я когда-то встречался с суперинтендантом Гордоном Уорреном, но Альдо Морозини и Адальбер Видаль-Пеликорн знают его куда лучше меня. А почему вы спросили об этом?

— Речь как раз об Адальбере Видаль-Пеликорне. Он уехал в Лондон и собирается там жить, чтобы быть ближе к этой негодной Торелли. Связь между нами потеряна. А между тем нам сейчас так нужна его помощь!

— В самом деле, я что-то давно не видел Адальбера Видаль-Пеликорна. Так вы говорите, он поехал вслед за этой певицей?

— С чемоданами и вещами. Он поселил ее в своей лондонской квартире, а сам живет в гостинице, и для него больше никого не существует, кроме соперника, славного господина Уишбоуна. Квартира в Париже заперта на замок, а своего верного слугу Теобальда он забрал с собой, сказав, что тот будет служить не ему, а этой мадам. Бедный Теобальд пришел в отчаяние и согласился поехать только с тем, чтобы в Лондоне взять расчет.

— Подобное поведение не в духе Адальбера Видаль-Пеликорна!