– Вполне, – ответила Паолина. – Но, мой дорогой, я надеюсь, вы будете осторожны все это время?

– Да, конечно, – пообещал сэр Харвей. – Я постараюсь ни на мгновение не выпускать вас из вида.

Паолина вздрогнула, вспомнив полные губы герцога и тот ужас, который она испытала, пытаясь спастись от его преследований.

– Слава богу, что его рука все еще на перевязи, – заметила она. – Вам следовало бы ударить сильнее.

– Оказывается, вы еще и кровожадны, – поддразнил ее сэр Харвей. – Вот уж никогда не мог бы предположить.

– Да, я вас понимаю, – отозвалась Паолина. – Но я боюсь его. У меня такое ощущение, словно он что-то замышляет против нас. Может быть, мы и в безопасности, пока находимся в Венеции, но рано или поздно он непременно захочет свести с нами счеты. Он из тех людей, которые по натуре очень злопамятны.

– Он не причинит нам вреда, пока мы остаемся здесь, а затем мы как можно скорее переправимся в Австрию, – успокоил ее сэр Харвей. – Не тревожьтесь. У вас на лбу могут появиться морщинки, и тогда больше никто не будет считать вас красавицей, – добавил он шутливым тоном.

– И вы тоже разлюбите меня? – спросила девушка.

– Я буду любить вас, даже когда ваше лицо будет покрыто морщинами, волосы поседеют, а глаза утратят свой блеск, – ответил он. – Неужели вы не поняли, как вы мне дороги? Все в вас, с головы до ног, кажется мне совершенством, и в особенности та милая вещица, которую вы отдали мне и которую вы называете сердцем.

– Если бы я только была уверена в том, что вы отдали мне свое, – отозвалась Паолина.

– Вы можете в этом не сомневаться, – ответил он, – потому что я люблю вас так, как прежде никогда и никого не любил. Теперь вы довольны?

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

– Теперь – да, – прошептала она чуть лукавым тоном и, когда он протянул руки, чтобы удержать ее, выскользнула из его объятий и бросилась в комнату.


Казалось, что регата продолжалась целую вечность, несмотря на то, что, когда они прибыли во дворец графа, несколько гондол, участвовавших в состязании, уже проплыли мимо него. Там уже собралось большое общество дам и кавалеров, наблюдавших за регатой с балконов, и у Паолины сложилось впечатление, что все они были искренне рады видеть ее и сэра Харвея. Но в глубине души она невольно спрашивала себя, были бы они столь же дружелюбны к ним обоим, если бы знали правду.

– Вы становитесь все красивее с каждым днем, – заявил граф. – Я полагал, что запомнил в точности ваш облик, и все же, когда вы появились, я понял, что ошибся, и ваше лицо еще более привлекательно, чем мое воспоминание.

– Вы удостаиваете меня восхитительными комплиментами, – улыбнулась Паолина и затем присела в глубоком реверансе перед тетушкой графа, сурового вида пожилой дамой, седые волосы которой, уложенные в высокую прическу, покрывала черная кружевная вуаль. Она носила великолепные бриллиантовые серьги и брошь в виде букета из тех же камней, приколотую к корсажу платья.

– Для нас огромная честь видеть вас, сударыня, – произнесла Паолина.

Вдовствующая графиня наклонилась вперед и слегка коснулась веером ее руки.

– Вы славное дитя, – сказала она. – Я слышала о вас от моего племянника, и то, что я от него узнала, заранее расположило меня к вам.

Паолина в знак признательности снова присела в реверансе и затем, когда внимание его тетушки было отвлечено другими гостями, граф отвел Паолину в сторону и произнес:

– Вы покорили сердце моей тетушки. Я никогда не замечал, чтобы она была с кем-либо столь же любезна. Обычно она недолюбливает молодых женщин и не упускает случая съязвить на их счет.

– Я польщена, – отозвалась Паолина.

– Мне кажется, что вы способны очаровать любого, – продолжал он чуть слышно. – В вашем облике есть нечто, что внушает уверенность в том, что вы – подлинное сокровище и в вашей душе не может быть места злу или лжи.

Паолина отвела от него взгляд.

– Вам не стоит так говорить, потому что мы по большей части совсем не те, чем кажемся.

– Я убежден, что знаю вас, – заявил он в ответ.

Граф хотел добавить еще что-то, но тут его голос потонул в приветственных криках и возгласах гондольеров, доносившихся снизу. Гондола, плывущая впереди, лишь на половину корпуса опережала своих соперников.

Когда общее возбуждение ненадолго улеглось, все собравшиеся перешли в один из огромных парадных залов, куда были поданы закуски, вино и особый род печенья, которое готовили только по торжественным случаям.

– У нас подают на стол множество деликатесов, – объяснил граф Паолине, – хотя я должен признать, что большая часть из них французского происхождения. Мы, венецианцы, устали от плотной, однообразной пищи, которой нас потчевали в течение веков, и потому вошло в моду приглашать поваров из Франции, а теперь у нас появились собственные изысканные блюда, свойственные только венецианской кухне.

– Я никогда не пробовала ничего вкуснее! – воскликнула Паолина.

Однако ей было трудно проглотить хотя бы кусок. Она была слишком взволнована, находясь под обаянием нового и волшебного чувства в своей душе, чтобы уделять внимание столь приземленным вещам, как еда. Девушке стоило немалых усилий не смотреть все время в сторону сэра Харвея или сосредоточиться на том, о чем говорили окружающие. Он стоял неподалеку, беседуя с некоторыми из присутствовавших дам и кавалеров, и Паолина невольно подумала, что он выглядел бы представительным в любом обществе. В сравнении с его камзолом из серого, стального оттенка атласа более яркие, пестрые костюмы других кавалеров казались слишком вычурными и даже несколько безвкусными.

Словно прочитав ее мысли, сэр Харвей обернулся к ней, их взгляды встретились, и Паолина почти против воли, словно не в силах удержаться, направилась через комнату в его сторону.

– Ты устала? – осведомился он сочувственным тоном. – Наверное, нам лучше вернуться к себе, чтобы ты могла отдохнуть перед тем, как мы отправимся на бал.

– Вы дали слово пообедать сегодня со мной, – отозвался граф.

– Но мы только вчера обедали у вас, – возразила Паолина. – Мне казалось, что у нас есть другие планы.

– Граф вынудил меня пересмотреть их, – произнес сэр Харвей с улыбкой. – Ему очень хочется, чтобы мы пообедали у него en famille[13], без большого числа приглашенных.

– Моей тетушке не терпится познакомиться с вами поближе, так что отказаться было бы крайне нелюбезно, – заметил граф.

– Конечно, я согласна со всем, что решит мой брат, – улыбнулась Паолина.

– Вы очень преданы своему долгу.

– Да, конечно.

С этими словами она бросила беглый взгляд из-под ресниц на сэра Харвея, но тут же, вспомнив, что влюбленные всегда так или иначе выдают свой секрет, усилием воли заставила себя смотреть в другую сторону.

И все же, возвращаясь из палаццо графа домой в гондоле, девушка не устояла перед искушением вложить свои пальцы в ладонь сэра Харвея в надежде, что гондольеры не заметят ее жеста. Она почему-то чувствовала настоятельную потребность дотронуться до него, ощутить тепло его рукопожатия и обрести покой от одного прикосновения его сильных пальцев.

– Я люблю вас, – донесся до нее его приглушенный шепот. Хотя его слова едва можно было расслышать за тихим плеском воды и скрипом весел в уключинах, ей удалось их разобрать, и губы ее шевельнулись в ответ:

– Я тоже люблю вас.

Паолина надеялась, что, вернувшись к себе в палаццо, они останутся одни. Но у самого порога они заметили поджидавшую гондолу изящной работы, которая, как они знали, принадлежала графине.

– Что ей могло понадобиться? – спросила Паолина.

Сэр Харвей покачал головой.

– Понятия не имею. Но вы не беспокойтесь. Несмотря ни на что, она относится к нам очень благожелательно.

– У меня нет желания видеть ее, – сказала Паолина. – Разве не странно, что графиня явилась сюда, когда она в глубоком трауре?

– Мне самому это не понятно, – согласился сэр Харвей. – Давайте поднимемся наверх и спокойно примем даже самое худшее.

Он взял ее под руку и помог подняться по лестнице. Графиня, вся в черном, сидела на диване в дальнем конце галереи. Она выглядела очень маленькой, печальной и сломленной, и природная доброта Паолины побудила ее тотчас броситься ей навстречу.

– Я так сочувствую вам, – обратилась она к графине, и когда дамы обменялись поцелуями, графиня, чье лицо было мокрым от слез, усадила Паолину рядом с собой на диван.

– Мне необходимо было проведать вас, – произнесла она, всхлипывая. – Вы оба единственные, с кем я могу говорить о моем несчастном брате без недомолвок.

– Что сообщили свету? – спросил Харвей.

– Врачи составили заключение, в котором говорится, что смерть последовала в результате внезапного сердечного приступа, вызванного переутомлением, и что мой брат также страдал от не известной медикам болезни, о которой никто не подозревал. Сейчас мы пытаемся заставить наших кузенов и более дальних родственников поверить в это. Но я вдруг почувствовала, что не могу более терпеть эту ложь, и потому решила прийти сюда и повидаться с вами.

– Я очень рада, что вы здесь, – ответила Паолина со всей искренностью. – Харвей, не был бы ты так любезен принести рюмочку вина для графини?

– Пожалуйста, зовите меня Занеттой, – попросила графиня. – Не будем сейчас придавать значение пустым формальностям.

– Конечно, не будем, – согласилась Паолина тоном утешения. – И я хочу, чтобы вы знали, что мой брат и я глубоко соболезнуем вам. С вашей стороны было очень мило прислать мне те цветы. Они очень мне помогли.

– Видите ли, – произнесла графиня, как-то странно взглянув на сэра Харвея, – сейчас меня беспокоит вопрос о том, что будет со мной теперь, когда мой брат умер. Я жила с ним, потому что он был одинок. Теперь же вся моя жизнь сломана.

Она сделала короткую паузу и затем добавила, явно колеблясь: