Барбара Картленд - Золотая гондола

Очнувшись, он в первую секунду подумал, что все еще находится в море. Волны поднимались и опускались, пока он не осознал, что они существуют только в его воображении, а кровать по-прежнему стоит на месте.

Он открыл глаза – эту комнату он никогда раньше не видел. Она была простой, бедно обставленной и светлой: солнечные лучи свободно проникали сквозь окна без ставней и занавесок, освещая некрашенный деревянный пол.

Он шевельнулся и тотчас почувствовал боль в голове и во всем теле, как будто оно было все покрыто синяками. Кто-то быстро подошел сзади и положил холодную руку ему на лоб. Он поднял голову, встретив на себе взгляд темных добрых глаз женщины средних лет.

– О, синьор пришел в себя, – улыбнулась она.

– Где я?

Ему было трудно выговаривать слова: в горле пересохло, а губы растрескались.

– Вы в безопасности, синьор. Мой муж вытащил вас вчера из шторма. Вы должны благодарить Мадонну за ваше счастливое спасение.

– Шторм!

Он еще раз медленно повторил это слово, и все встало на свои места. Он вспомнил треск разбившегося о скалы корабля, крики матросов, истерические вопли пассажиров, ветер и дождь, которые буквально срывали кожу с тела, и холодную, горько-соленую воду, в которой он оказался.

– Вы счастливчик, синьор, – продолжала тем временем женщина, – ни одна кость не сломана. Вы, должно быть, очень сильный человек, если выжили, попав в такой шторм.

– Да, я сильный, – повторил он, ухватившись за ее слова как ребенок, который только учится говорить. Но вскоре он вспомнил все остальное и спросил:

– Девушка! Она спаслась?

– Она в безопасности, синьор. Благодаря вам. Мой муж видел, как вы пытались плыть вместе с ней. Вы удерживали ее на куске деревянной обшивки, и, когда вы были уже недалеко от берега, он вошел в воду и вытащил вас. Разве вы не помните?

– Нет. Я помню только, как пытался удержать ее на плаву и убедить делать так, как я говорю. Но, я думаю, она была без сознания.

– Бедная леди. Да, она потеряла сознание. Если бы не вы, синьор, она бы утонула.

– Кто еще спасся?

– Никто, синьор. Вообще никто.

– Никто!

Он сел, несмотря на боль, которая буквально пронзила все его тело.

– Но это невозможно! Невероятно! Что случилось с капитаном и экипажем корабля?

– Они все утонули, все до единого. Некоторые тела уже прибило к берегу. А остальные, должно быть, на судне или на дне океана.

– Это звучит неправдоподобно.

– Вас спас сам Бог или пресвятая Мадонна. Ни один человек не способен выжить в такой шторм, какой был прошлой ночью.

– Ошибки быть не может? – продолжал настаивать он.

– Нет, нет, синьор. Вы сами в этом убедитесь, когда вам станет лучше. Мой муж и все мужчины из деревни сейчас находятся на берегу, чтобы, когда море утихнет, отправиться посмотреть, что осталось после крушения.

Глаза мужчины сузились.

– Мне нужно встать, – сказал он. – Где моя одежда?

– Но, синьор...

Но все возражения женщины были отвергнуты прежде, чем она успела их высказать.

– Я сказал, моя одежда, и быстро.

– Si, si[1] , синьор.

Она быстро вышла из комнаты. Он слышал, как она ворчала, спускаясь по лестнице, что с его стороны безумие пытаться встать, когда ему нужно лежать.

С невероятным усилием он встал с постели и завернулся в тонкую простыню, которой был укрыт. Его ноги, казалось, были не способны держать его. Он с трудом дошел до окна. Светило солнце, но над морем по-прежнему висели облака. Он взглянул на волны, море было в «барашках», но, без сомнения, оно постепенно успокаивалось.

Он все еще стоял у окна, когда открылась дверь и вошла женщина. На одной руке у нее висела его одежда, а в другой она держала бутылку вина и кусок черного хлеба грубого помола, который обычно едят крестьяне.

Он повернулся к ней с улыбкой.

– О, это как раз то, что мне нужно, – сказал он, беря бутылку и опрокидывая добрую половину ее содержимого себе в горло. Он почувствовал, как крестьянское вино придает его телу новые силы. Женщина смотрела на него с пониманием.

– Я пойду приготовлю что-нибудь для синьора. Сейчас рано, но синьору нужно подкрепиться.

– Позже, – скомандовал он. – Я должен попасть на корабль. Выйдите, пожалуйста, и дайте мне одеться.

– О! Синьор торопится убедиться, остался ли кто-нибудь в живых, – сказала женщина. – Вот увидите, что я говорила правду. Они все утонули – все до единого.

Она вышла из комнаты. Он допил вино и собирался съесть хлеб, но решил, что ему станет от этого хуже, и занялся своим туалетом.

Его одежда была сухая, но мятая и в нескольких местах порвана, а на его камзоле не хватало нескольких драгоценных пуговиц. Но он к своей внешности был достаточно равнодушен и потому обнаружил, что его ботинки пропали, только когда полностью оделся. Он вспомнил, что скинул их перед тем, как выпрыгнуть за борт.

Он откинул волосы с лица, но так как ему нечем было собрать их, оставил все как есть.

Лестница, ведущая наверх, сильно смахивала на приставную. Он осторожно поднялся, прочувствовав все занозы, бывшие в ней, через многочисленные дыры в чулках.

Наверху он оказался в просторной кухне, где единственным предметом мебели был огромный стол. Женщина, позаботившаяся о нем этим утром, что-то готовила у огня. Как только он вошел, она выпрямилась и улыбнулась, как будто он сотворил какое-то чудо.

– Вы все-таки очень сильный человек, – сказала она с оттенком искреннего восхищения.

– Мне нужны ботинки, – сказал он ей.

– Мне очень жаль, синьор, но у меня ничего нет. У моего мужа есть только одна пара, а мои – мои будут вам слишком малы.

Она засмеялась над собственными словами, но он услышал и другой смех, исходивший из дальнего угла комнаты. Он обернулся и увидел девушку, лежавшую на импровизированном матрасе около небольшого окна. Несмотря на свой потрепанный вид, он ухитрился изящно поклониться.

– О, вы живы, синьорина!

Он говорил на итальянском, но она ответила ему на английском.

– Мне сообщили, что я обязана этим исключительно вам, сэр.

Он подошел ближе и посмотрел на нее внимательно.

– Вы англичанка?

– Так же, как и вы.

– Я не знал. Я не видел вас на корабле.

– Правильно. Я не выходила из каюты. Мой отец был болен, и я не могла оставить его.

Ее глаза затуманились, так как она только сейчас поняла, что отец наверняка мертв. Мужчина стоял и с удивлением разглядывал ее. Он подумал, что непременно запомнил бы девушку, если бы увидел раньше. У нее было бледное лицо, которое резко выделялось на фоне грубой ткани подушки, и ярко-рыжие волосы, спускавшиеся ниже плеч. Таких волос он никогда прежде не видел. Они были цвета чистого золота, и даже в этой полутемной комнате казалось, что они сверкают и переливаются.

– Вы не знаете, кто-нибудь еще спасся? – спросила она тихим голосом.

Он заметил, что у нее были темные глаза с фиолетовыми точками в глубине, окаймленные черными ресницами. «Странное сочетание», – подумал он про себя, но тут же вспомнил, что она задала вопрос.

– Женщина сказала мне, что все утонули.

– Мне она сказала то же самое, – подтвердила девушка. – Но это невозможно, этого не может быть. Должны быть и другие спасшиеся.

– Поэтому-то я и собираюсь проверить все сам.

– Пожалуйста, посмотрите, быть может, мой отец... Хотя нет, я знаю, что он мертв, . – сказала девушка. – Он умер раньше, еще до того, как корабль ударило о скалы. Была очень сильная качка, а при его морской болезни это могло сказаться на его сердце. Я как раз собиралась сообщить капитану, когда корабль наткнулся на рифы.

– Я боюсь, что на корабль попасть пока невозможно, но я попытаюсь, – сказал он.

– Спасибо.

Она вынула руку из-под простыни, и он подумал, что ее одежду, как и его собственную, повесили сушить и на ней ничего нет, кроме этой простыни, судя по выглядывавшему из-под каскада золотых волос белому плечу.

«А она прехорошенькая», – решил он про себя. А она, как будто прочитав его мысли, покраснела и натянула простыню до подбородка.

– Я пойду посмотрю на то, что осталось, – отрывисто произнес он и повернулся к выходу.

– Подождите секунду. Как вас зовут? Я же должна знать, кому обязана жизнью.

– Мое имя – Харвей Дрейк, сэр Харвей Дрейк, баронет из Уоттон-Парка, Вустершир. А как ваше?

– Паолина Мэнсфилд. Мой отец был капитаном гвардейских гренадеров.

– У вас итальянское имя.

– Моя мать была итальянкой.

«Так вот чем, – подумал он, – объясняются темные глаза, которые так странно контрастировали с золотом ее волос».

– Ваш покорный слута, мисс Мэнсфилд.

Он поклонился и вышел из дома на мощенную булыжником тропинку. Идти было неудобно из-за отсутствия ботинок, но, к счастью, море было недалеко. Тропинка привела его вниз, туда, где кончались скалы и где у самой воды стояли люди. При его появлении они оживились и стали дружно поздравлять его с одержанной над смертью победой.

Его познакомили с Гаспаро, длиннобородым рыбаком, который вытащил его накануне из воды и перенес в свой дом.

– Спасибо, – сказал Дрейк. – И моя благодарность гораздо больше того, что я могу выразить словами. Я надеюсь, что смогу наградить вас соответственно, если только доберусь до корабля, где остались мои сбережения.

– Вряд ли это получится, синьор, – ответил один из рыбаков. – Волны все время прибивают корабль к скалам. Мы не можем туда добраться. Если море не успокоится, он скоро потонет, и тогда уже ничего нельзя будет спасти. Там очень глубоко, у этих скал.

Сэр Харвей посмотрел на корабль. Он застрял недалеко от берега, но волны и спрятанные под ними рифы делали попытку приблизиться очень рискованной.