Светлана Лубенец - Золотая девочка

Выслушав ее, Стельманчук тряхнул своей светлой прибалтийской гривой и резко выдохнул:

– Какая чушь! При чем тут рэп? Не нужен я ей, вот что. Иначе она не посмотрела бы ни на какой рэп! Ерунда все это! – И Денис направился к выходу.

Когда за ним захлопнулась дверь, Люська в задумчивости опустилась на диван. А пожалуй, Денис прав. Вот если бы Артему Каретникову нравился рэп или даже какие-нибудь ханты-мансийские народные песни, она, Люська, с большим удовольствием слушала бы их, только бы быть с ним вместе. Впрочем, о чем это она? Опять размечталась! Кто он такой, этот Каретников, чтобы о нем думать? Негодяй, балериновый вор – и больше никто!

Только Караваева встала с дивана, чтобы пойти делать уроки, как снова раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Неужели Денис вернулся?

Люська распахнула дверь и опять очень удивилась. Перед ней стоял Ромка Изотов.

– Ну? – строго спросила его Люська, одним словом выражая все свое негативное отношение к его приходу.

Другой человек, может быть, смутился бы и ушел, но только не Роман Изотов. Он спокойно посмотрел Люське в глаза и сказал:

– Может, пройти позволишь?

– Зачем? – не сдавалась Караваева.

– Поговорить надо.

– Говори здесь! – строго заявила Люська.

– Люсь, ну, пожалуйста, впусти меня. Здесь неудобно разговаривать.

– Ладно, – сжалилась Люська. – Только быстро! Ходят тут всякие… а у меня еще уроки не учены…

Она посторонилась, пропуская Ромку, захлопнула дверь и прошла за ним в комнату.

– Ну? – не менее строго повторила она, когда они уселись друг против друга, как только что со Стельманчуком.

– Люсь, как тебе история с Прокопчиной и Киркором, а?

– А что? – напряглась Караваева. Она решила, что Изотов сейчас станет обличать ее в том, что она все это и устроила за его счет. Может быть, он теперь сожалеет, что упустил из своих рук старосту?

Но Ромка заговорил о другом:

– Видишь, как у них все здорово получилось! Прямо завидно…

– И что тебе до этого?

– Да, в общем-то, ничего… Я еще раз хотел тебе сказать, что и мы… что и у нас с тобой тоже могло бы быть так… если бы ты, конечно, захотела…

– Фу-у-у… – Люська облегченно выдохнула. – Вот ты о чем… Ром! Мне казалось, ты понял, что между нами ничего не может быть.

– Но почему?

Люська хотела честно сказать, что ей нравится совсем другой человек, но в очередной раз остановила себя. Нет, нет и нет! Каретников ей совершенно не может нравиться! И не будет нравиться никогда!

– Не знаю я, Рома, почему одни люди нравятся, хотя и не достойны никаких добрых чувств, а другие, даже очень замечательные, почему-то нет… – грустно ответила она Изотову. – Но ведь это… не помешает нам быть друзьями, как раньше, правда, Ромка? – и она с надеждой взглянула на одноклассника. Он действительно был неплохим парнем, и враждовать с ним ей совершенно не хотелось.

– Жаль, – так же грустно сказал Изотов, – но ничего не поделаешь… Конечно же, мы останемся друзьями. Но ты знай: если что, то я всегда…

– Я знаю, Рома.

Захлопнув за Изотовым дверь, Люська поняла, что совершенно не в состоянии делать уроки. Как все перепуталось и переплелось в этой жизни! Как все неправильно повлюблялись! Она прямо чувствовала, как воздух в ее квартире наэлектризовался от несчастных любовей. Похоже, только у Лены все хорошо. Люська поняла, что ей просто необходимо для здоровья сейчас же посмотреть в счастливые глаза старосты, и отправилась к Прокопчиной. Она, Люська, ей теперь вроде как не чужая.

Лена встретила Караваеву радостно и тут же повела на кухню поить чаем с бабушкиными пирожками.

– Ну, рассказывай, – попросила старосту Люська, – как ты победила непобедимого Киркора?

– Собственно, нечего рассказывать, – засмущалась Лена. – Спасибо тебе. Здорово получилось с его дурацкими кроссвордами и тетрадкой по имени «Алгебра»! Я сама бы никогда не догадалась.

– Ну… а как он… того… ну… к тебе… с чувствами?

– Ты же все видела… Я же прямо там, в классе, не выдержала и сказала ему, что он мне нравится…

– А потом? Когда я ушла? – Люська нетерпеливо ерзала на стуле. Ей хотелось побыстрей узнать, как люди делаются счастливыми.

– А потом… – Лена опять раскраснелась, – он попросил повторить то, что я только что сказала…

– Ну а ты?

– Я и повторяла, повторяла… до тех пор… пока он не поверил…

– А теперь?

– А теперь он собирается со мной в десятый, только не знаю, вытянем ли… Он столько времени маялся дурью…

– Все у вас получится, – убежденно заключила Люська. – Когда такая любовь – то все получится, вот увидишь!

Люська шла домой и размышляла о том, что теперь, наверное, никогда в жизни у нее не будет хорошего настроения, что она теперь навсегда останется печальной и грустной. Поднимаясь в лифте, Караваева подумывала о том, не начать ли ей писать душераздирающие стихи о своей несостоявшейся люб-ви. Она даже сочинила первую строчку: «Теперь всегда тиха и молчалива…» – и вышла на лестничную площадку. Перед дверями ее квартиры стоял Артем Каретников. Увидев его, Люська хотела юркнуть обратно в лифт, но его двери уже захлопнулись. Артем, не давая ей пройти, спросил:

– Что случилось, Люся?

– Я не хочу с тобой говорить, – ответила она.

– Почему? В чем я провинился?

– А ты не знаешь? – Люська попыталась вложить в свой вопрос как можно больше самого ядовитого яда.

– Нет! Если это все из-за Лизки, то глупо. Мы же, кажется, все выяснили.

– Наплевать мне на твою Лизку!

– Тогда в чем дело?

– Артем! – Люська зловеще сузила глаза. – Где твоя шапка?

Каретников непонимающе уставился на Караваеву, которая рассмеялась так зловеще, как, казалось, умел смеяться только один Киркор.

– Молчишь? Ага, тебе нечего сказать. Я так и знала! – она попыталась его обойти. – Пропусти!

– Ну нет! – зло бросил ей Артем. – Пока не объяснишь, при чем тут моя шапка, никуда не пойдешь!

– Тогда все-таки вспомни, где ты ее потерял.

– Если бы вспомнил, то, наверное, уже нашел бы. А так мать вынуждена была мне новую купить. Видишь? – и он потряс черной, но без серого квадратика с буквой «А» шапкой перед Люськиным лицом.

– Да? А я, представь, знаю, где ты потерял шапку.

– Далась она тебе! И где же?

– У нас на даче, вот где! – торжественно произнесла Люська, ожидая, что при этом сообщении Артем вздрогнет или побледнеет, но он почему-то совершенно не изменился в лице.

– Ну и выбрось ее, если она так тебя раздражает, – сказал он. – Куда мне две шапки? Хотя… постой… Я не мог ее у вас потерять. Когда мы с тобой на дачу ездили, было очень тепло, и я был вообще без шапки.

Люська подняла вверх указательный палец и произнесла фразу, которая просто обязана была припереть его к стене и вырвать признание в содеянном:

– То-то и оно, что без шапки!

– Знаешь, Люся, – вышел из себя Каретников, – что-то ты темнишь! Нельзя ли пояснее выражаться?

– Ладно, Артем, – Люська вдруг почувствовала себя усталой и мудрой не по годам. – Хватит притворяться. Я все знаю.

– Да что ты знаешь? – Артем потряс ее за плечи. Он явно начал нервничать.

Люська посчитала это неопровержимым доказательством его вины. Все-таки допрос она провела по всем правилам. Тут и самый крутой мафиози не выдержал бы, не то что какой-то там балериновый вор.

– Я знаю все! Про дедовы игрушки, статуэтки. Не знаю только, как ты до этого додумался.

– До чего? – Артем почти кричал.

– Ну знаешь! – возмутилась Люська. – Всему же есть предел! И моему терпению тоже! Ты только скажи мне напоследок, неужели за них можно выручить хоть какие-то деньги?

Каретников в задумчивости отошел от Люськи и привалился спиной к подоконнику. Он разглядывал ее, как диковинное растение, и молчал. Люське стало не по себе. Она съежилась под взглядом Артема, как ей казалось, до размеров букашки, а он вдруг сказал твердым голосом:

– Слушай, Караваева, или ты выкладываешь все с самого начала и подробно, или я посчитаю, что у тебя начальная стадия шизофрении.

– Я видела фотографию! – возмущенно выпалила Люська.

– Какую? – с безграничным терпением, с каким говорят с душевнобольными, спросил ее Каретников.

– На которой ты держишь в руках глиняную Зинаиду. Вот!

Артем отлепился от подоконника и уточнил:

– Ту, которую твой дед слепил?

– Ты прекрасно знаешь, что другой Зинаиды нет!

– И где же эта фантастическая фотография? Покажи!

Люська растерялась:

– У меня ее нет… Она у Игоря…

– У какого еще Игоря? – не понял сначала Каретников, но быстро сообразил: – А-а-а, у этого, на «молниях»! Ну, тогда все понятно!

– Объясни тогда и мне, раз тебе все понятно!

– Понятно, что твой Игорек готов подложить мне любую свинью.

– Зачем ему?

– Я видел, как он на тебя смотрел.

– Как?

– Влюбленными глазами, вот как! А меня он, соответственно, ненавидит.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, я хочу сказать, что та фотография – липа.

– Как фотография может быть липой? Фотография – это, между прочим, документ, – повторила слова Игоря Люська.

– Люсь, ты в каком веке живешь? – усмехнулся Каретников. – Да сейчас на компьютере можно тебя изобразить в чьих угодно объятиях.

– То есть… на фотографии… не ты?

– Не знаю, может быть, и я. Только вполне возможен монтаж. Я ведь Зинаиду твою не только никогда в руках не держал, но даже и не видел.

– Мо-о-ожет быть… – в задумчивости протянула Люська и еще раз повторила: – Может быть… Уж очень странная на ней у тебя поза. Но как же Зинаида?

– Понятия не имею. Может, копия?

– Да ты что? Кто стал бы ее копировать?

– А Игорь?

– Он тоже никогда ее не видел. Не смог бы сделать копию.

– Ну… тогда я не знаю, – развел руками Артем.