Самым знаменитым и ярким из числа ее друзей был, несомненно, Вольтер.

Демонически остроумный, острый, кусающийся, некрасивый, ослепляющий, злой, как дьявол, и соблазнительный, как молодой паж, охотник за юбками, как никто другой, монсеньор Вольтер, со своим длинным носом, живыми глазами и большим париком, конечно, был идолом парижских салонов той эпохи, красавицы и менее прекрасные дамы безмерно наслаждались его трудами и не уставали повторять его остроумные высказывания. Увлечение Вольтером приняло такой размах, что вскоре стало хорошим тоном замолкать, когда он входил в дверь.

Молчание зачастую прерывалось тяжелыми стонами, поскольку только при одном взгляде великого человека самые чувствительные среди присутствовавших дам взяли за моду падать в обморок.

Мадам дю Деффан, хорошо знавшая, как проходят церемонии подобного рода, каждый раз заботилась о том, чтобы в том месте, где впервые присутствующая очередная прекрасная дама должна будет пережить появление гения, были положены подушки или поставлен шезлонг для слабонервной.

Так случилось и в тот день, когда хозяйка дома ожидала как Вольтера, так и молодую маркизу Эмилию дю Шатле, – дочь барона де Бретей, представлявшего при дворе иностранных послов королю. Маркиза умоляла, чтобы ее познакомили с мужчиной ее мечты.

Вольтер пришел первым, засвидетельствовал хозяйке дома свое почтение, сел и начал беседу. Затем объявили о приходе маркизы, и все затаили дыхание, а наиболее готовые оказать помощь… или умудренные опытом мужчины направились к двери, чтобы быть на месте, если жертве из-за сильного прилива чувств потребуется поддержка.

Но их ожидания не оправдались. Мадам дю Шатле, которой в то время было двадцать семь лет, не относилась к числу женщин, легко теряющих сознание, даже перед самим творцом. Появившись на пороге, рослая, темноволосая, сияющая молодостью и красотой, она окинула своими большими черными глазами собравшихся. Увидев Вольтера, сидящего рядом с хозяйкой дома, она быстрым шагом пересекла салон… села великому человеку на колени, обняла за шею и поцеловала в губы на глазах у всего оцепеневшего общества.

– Как давно я хотела это сделать, – промурлыкала она ему на ухо, выпуская, наконец, из своих объятий. – Вы не можете себе представить, как я вас люблю!

Можно быть философом, познавшим жизнь, циничным старым лисом, и тем не менее оказаться перед прекрасной влюбленной женщиной беспомощным. Так произошло и с будущим автором «Кандида». Ему было почти сорок, и он страдал от многих физических недугов, однако молодая женщина, которая осаждала его таким нежным образом, была действительно прекрасна, и он влюбился, не сходя с места, как школьник.

В действительности это был не первый раз, когда мадам дю Шатле видела Вольтера. До замужества, которое состоялось восемь лет назад, она встречала его два или три раза у своего отца. Но тогда она была совсем маленькой девочкой, а он еще не стал знаменитым. Итак, мы можем спокойно сказать, что у мадам дю Деффан они увиделись впервые.

Когда они покидали салон, мадам дю Шатле в душе уже была любовницей Вольтера, а тот, в свою очередь, любовником мадам дю Шатле. Они не теряли времени, пока желаемое не воплотилось в действительность, и вскоре во всем Париже говорили только об их большой страсти.

Это была страсть, которой оба отдались безудержно: сердцем, телом и душой!

Вольтер был великим человеком, но и Эмилия – необыкновенной женщиной. Не говоря уже об обычных пристрастиях дочери Евы из дворянского сословия, а также любви к музыке, танцам, красивым нарядам и всевозможным развлечениям, она была своего рода кладезем учености. Не было ни одной из девяти муз, с которой она не была бы знакома! Она увлекалась литературой, владела латынью, как Цицерон, и разбиралась в естественных науках. Она анализировала Лейбница и занималась дифференциальным исчислением Ньютона.

Она была авторитетом в области геометрии и физики и с астрономией была на короткой ноге.

К этому добавлялся довольно пылкий темперамент, так что, суммируя все, вместе взятое, можно говорить о ней, как об особенно привлекательной и достойной уважения женщине.

Конечно, многие мужчины влюблялись в нее. Муж, впрочем, не придавал этому никакого значения.

Будучи генерал-лейтенантом в армии короля, монсеньор дю Шатле, как и все воины, часто отсутствовал. Кроме того, он был галантным и хорошо воспитанным человеком, который ни за что на свете не поддался бы чувству ревности. Прекрасная маркиза родила ему двух детей – сына и дочь, и он считал, что тем самым она полностью выполнила брачный договор. Его даже не тронуло то, что его жена рассталась с ним, чтобы связать свою жизнь с Вольтером.

– Я не могу разделить ни мое сердце, ни себя саму, – спокойно сказала она ему. – Поскольку моя привязанность к господину Вольтеру сильнее всего, я могу принадлежать только ему!

– Само собой разумеется, – ответил монсеньор дю Шатле, галантно поцеловал руку своей жене, проводил ее до экипажа и пожелал счастливого пути.

Влюбленные в первом порыве своей страсти уединились в замке Монжу, который им предоставил их друг.

Но в Париже дела шли все хуже. Книготорговец Жор только что отпечатал и издал «Философские письма», и Вольтер был окончательно заклеймен, как враждебный государству автор. Разразился грандиозный скандал. Полиция кардинала Флери, бывшего в то время премьер-министром, преследовала виновного. Вольтер вынужден был бежать.

В этой ситуации монсеньор дю Шатле доказал свое истинное великодушие: он предложил преследуемой паре (Эмилия, конечно, не хотела разлучаться со своим божеством) убежище в своем замке Сире в Бургундии. Этот замок имел то преимущество, что лежал в отдалении, его трудно было отыскать. Там можно было не опасаться неожиданных вторжений. Посетителей вообще не ожидалось, поскольку это одинокое пристанище, привлекательное внешне, было в плохом состоянии. Крыши протекали уже насквозь, и парк стал таким же диким, как в сказке о спящей принцессе.

– Мы приведем здесь все в порядок, – сказал Вольтер. – Очень скоро этот замок будет выглядеть раем, чтобы он был достоин вас, моя дорогая Эмилия.

И поскольку он был галантен, а авторские гонорары, несмотря на преследования, продолжали поступать, он выделил на ремонтные работы и реставрацию замка 40 000 фунтов, которые монсеньор дю Шатле принял с той же грациозностью, с которой они были предложены.

Вскоре оба отшельника получили пристанище, соответствующее их вкусу, и завели несколько хороших друзей, чтобы вместе идти по трудному жизненному пути. С большим удивлением они поняли, что замок любви оказался, прежде всего, замком для занятий наукой. В галерее были расставлены физические, химические и астрономические инструменты и приборы, и в то время, как один писал стихи, другая чертила треугольники! Вольтер сочинял трагедии и стихи, а Эмилия занималась трансцендентальной философией и целыми днями решала такие вопросы, как например: почему Бог, который вечен, ждал так долго до того, как создал человека? Поскольку Вольтер видел, что у его любовницы имелись кое-какие пробелы в знаниях, он обучал ее английскому и итальянскому языкам, чтобы она могла переводить Шекспира и Торквато Тассо. Короче говоря, пара была занята настолько, что едва оставалось времени, необходимого для любви.

Такая жизнь продолжалась до 8 мая 1739 года, когда оба влюбленных были вынуждены покинуть свое убежище и отправиться в путь. Сначала они поехали в Брюссель, где должен был начаться процесс. И после этого большую часть времени они проводили в почтовых экипажах, так как последующие десять лет их почти беспрерывно видели в переездах между Бельгией и Парижем, Парижем и Сире, Сире и Брюсселем и, наконец, между Люневилем и Нанси.

Постепенно преследование Вольтера пошло на убыль. Он уладил отношения с Версалем, а когда его старый школьный друг, маркиз д'Аржанс стал министром, отношение к нему сделалось даже благосклонным. Одно время он был протеже мадам Помпадур. В это же время он продолжал длительную переписку с королем Пруссии Фридрихом II, сыгравшую такую большую роль в его жизни.

Эмилия по-прежнему была на его стороне, но Вольтер до безумия влюбился в свою красивую племянницу, мадам Дени. Когда об этом узнала Эмилия, дошло до драмы: были слезы, обвинения и угрозы. Кто-то должен был успокоить прекрасную фурию, и этим кем-то оказался… монсеньор дю Шатле. Он, разумеется, подошел к делу очень снисходительно. – Монсеньор вас обманывает? Это не в первый раз. Не следует слишком драматизировать его недолговечные фантазии!

В конце концов он уладил все так хорошо, что позднее Эмилия с благодарностью и с некоторым налетом цинизма писала: «Я была бы самой плохой из всех женщин, если бы не смогла признать, что монсеньор Шатле является самым лучшим супругом».

Но Вольтер был Вольтером, а мадам дю Шатле была мадам дю Шатле, это означает, что они были неординарными личностями, и их почти легальное супружество, несмотря на некоторые кризисы, продолжалось.

Приглашение от короля Станислава пришло, как по заказу. Вольтер не пользовался расположением двора и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя два года назад он был избран членом Французской Академии, он не пользовался любовью всемогущественной фаворитки маркизы Помпадур, та демонстративно предпочитала ему старого Кребийона. Что касалось благочестивой и преданной Богу королевы, то она никоим образом не скрывала, какой ужас вызывали у нее саркастические высказывания поэта о религии. Для гения, знавшего себе цену, это было обидно и угнетало так же, как и нахмуренный лоб Марии Лещинской, хотя он не хотел себе в этом признаться.

Приглашение от отца правительницы было для него счастливым случаем. Теперь никто не сможет говорить о его плохих отношениях с королевой, если ему удастся оказать влияние на Станислава.

Итак, вполне удовлетворенные, они упаковали чемоданы, ч через несколько дней Вольтер, выйдя усталый из повозки, попал прямо в руки Станислава, который прижал его к сердцу, обнимая как брата, и лично сопроводил в самые лучшие апартаменты замка, с видом на парк и маленькой тайной лестницей, позволявшей ему спускаться на этаж ниже в помещение, где расположилась мадам Шатле. Они вовремя добрались до цели. Бедный великий человек был полностью измотан поездкой, которую он описал как «крайне неудобную». Едва увидев постель, он попросил у короля разрешения сразу же лечь, поскольку внезапно почувствовал себя плохо…