– Да, мне уже сообщили об этом, – сказал мистер Карлетон. – Передайте ей мою визитку, будьте любезны.

Лимбури принял у него визитную карточку и с поклоном сказал:

– Я распоряжусь, чтобы ее отнесли в комнату мисс Уичвуд, сэр.

– Ну так не заставляйте меня торчать на пороге! – нетерпеливо бросил мистер Карлетон.

Лимбури, прекрасный дворецкий, растерялся, поскольку ему еще никогда не доводилось иметь дело с утренними визитерами калибра мистера Карлетона. Он не умел управляться с вульгарными особами: никто из друзей мисс Уичвуд не потребовал бы впустить его в дом, если бы ему сказали, что хозяйка никого не принимает; а сэр Джеффри, которому, как прекрасно знал Лимбури, очень не нравился мистер Карлетон, наверняка пожелал бы, чтобы его вообще не пускали на порог.

– Сожалею, сэр, но вы не можете увидеться с мисс Уичвуд. Сегодня первый день, когда она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы посидеть часок-другой, и ее горничная говорила мне, что у нее едва достало сил пройти от кровати до софы. Поэтому я не сомневаюсь, что вы понимаете, почему вам нельзя увидеться с ней сейчас.

– Нет, не понимаю, – сказал мистер Карлетон, грубо отталкивая его в сторону и входя в холл. – Закройте дверь! А теперь немедленно отнесите мою карточку своей хозяйке и передайте ей, что я хочу ее видеть!

Лимбури был до глубины души возмущен бесцеремонным вторжением мистера Карлетона и выполнять столь безапелляционные распоряжения не собирался. Он уже вознамерился дать незваному гостю достойный отпор, когда в голову ему закралось подозрение, которое позже он описывал его миссис Уордлоу как «внезапное озарение», что имеет дело с безумно влюбленным мужчиной. Джентльмену в таком состоянии многое можно простить, и посему он обратился к мистеру Карлетону тем же отеческим тоном, с каким разговаривал с мастером Томом:

– Вы же понимаете, что я не могу этого сделать, сэр! Я передам мисс Уичвуд, что вы заходили, но не рассчитываете же вы увидеться с нею, когда она только-только встала с кровати!

– Я не только рассчитываю, но и непременно увижусь с нею, – ответил мистер Карлетон.

К счастью для Лимбури, неловкая ситуация разрешилась с появлением Джарби, которая спустилась по лестнице, присела в намеке на реверанс и осведомилась:

– Вы желаете видеть мисс Уичвуд, сэр?

– Не только желаю, но и намереваюсь! Вы ее горничная?

– Да, сэр, именно так.

– Отлично! Я слышал от нее о вас и думаю, что зовут вас Джарби и вы прожили с мисс Уичвуд много лет. Я прав?

– Я служу ей еще с тех пор, как она была ребенком, сэр.

– Отлично! Значит, вы должны хорошо ее знать и можете сказать мне, повредит ли ей встреча со мной.

– Не думаю, что повредит, сэр, но я не могу взять на себя ответственность и заявить, что она согласится принять вас.

– Так спросите у нее!

Она несколько мгновений бесстрастно разглядывала его, после чего ответила:

– Безусловно, сэр. Если вы соблаговолите подождать в гостиной, я непременно сделаю это.

Она повернулась и величественно поднялась по ступенькам, а Лимбури, оправившись от шока, вызванного тем, что самая неумолимая из домочадцев беспрекословно повиновалась возмутительному распоряжению мистера Карлетона, сопроводил того в гостиную. Столь беспрецедентная ситуация чрезвычайно его заинтересовала, и он наслаждался ею, уже не опасаясь гнева сэра Джеффри, потому что теперь, если тот все-таки рассердится на него, он сможет свалить вину за вторжение мистера Карлетона на Джарби.

Мистеру Карлетону не пришлось ждать долго. В гостиную вернулась Джарби и сообщила:

– Мисс Эннис будет счастлива видеть вас, сэр. Прошу вас следовать за мной.

Она провела его на второй этаж, остановилась на лестничной площадке и сказала:

– Должна предупредить вас, сэр, что мисс Эннис по-прежнему чувствует себя неважно. Лихорадка утомила ее, как вы сами увидите, и я надеюсь, что вы не станете волновать ее.

– Я тоже надеюсь на это, – ответил он.

Похоже, она удовлетворилась его ответом, поскольку распахнула дверь в спальню мисс Уичвуд и пригласила его войти, сообщив голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций:

– Мистер Карлетон, мисс.

Она задержалась на мгновение, держа дверь открытой нараспашку, поскольку всего несколько минут назад, когда она доложила своей хозяйке о приходе мистера Карлетона, мисс Уичвуд пришла в чрезвычайное волнение и, кажется, не могла решить, хочет она его видеть или нет. Она полулежала на софе, а тут попыталась вскочить на ноги, растерянно бормоча:

– Мистер Карлетон? О нет, я не могу… Джарби, ты, должно быть, шутишь надо мной? Он и в самом деле здесь? О, ну почему он вернулся в тот момент, когда я измучена и выгляжу как не знаю кто? Я не приму его! Он невыносимый… О, что же мне делать?

– Что ж, мисс, если вы желаете, чтобы я отослала его прочь, я попробую сделать это, но, судя по его виду, уж скорее это он велит мне не путаться под ногами и взбежит по лестнице. Не успеете вы опомниться, как он постучит в вашу дверь, если вообще не войдет без стука, что меня ничуть не удивит.

Мисс Уичвуд неуверенно рассмеялась.

– Невозможный человек! Забери сейчас же эту ужасную шаль! Если уж я должна принять его, то, по крайней мере, не лежа на софе, как умирающая.

Итак, когда мистер Карлетон вошел, он увидел мисс Уичвуд сидящей на софе. Шлейф платья мягкими складками лежал у ее ног, а роскошные золотистые волосы были убраны под кружевной чепчик. Ей достало самообладания произнести недрогнувшим голосом:

– Как поживаете? Вы должны простить меня за то, что я принимаю вас в таком виде: полагаю, Джарби сообщила вам, что мне нездоровилось и что мне еще не разрешается выходить из своей комнаты.

С этими словами она попыталась было встать, но колени у нее дрожали так сильно, что ей пришлось ухватиться за подлокотник софы, чтобы не упасть. Пока она сражалась с собой, мистер Карлетон, в два шага пересекший комнату, подхватил ее на руки, прижал к себе и страстно поцеловал.

– О! – ахнула мисс Уичвуд, предпринимая слабую попытку оттолкнуть его. – Как вы смеете? Отпустите меня немедленно!

– Вы упадете, если я это сделаю, – ответил он и вновь поцеловал ее.

– Нет-нет, прекратите немедленно! О, вы просто невыносимы! Лучше бы я никогда не встречала вас! – заявила мисс Уичвуд, оставив бесплодные попытки освободиться, и покорно прижалась к его груди, оросив ее слезами.

В это мгновение Джарби, мрачно улыбнувшись, вышла из комнаты, сочтя, очевидно, что мистер Карлетон вполне способен справиться с мисс Уичвуд и без ее помощи.

– Не плачьте, моя милая гусыня! – сказал мистер Карлетон, в третий раз целуя мисс Уичвуд, на сей раз в шею – единственное доступное ему место, поскольку она по-прежнему прятала лицо у него на груди.

Сдавленный смешок подсказал, что чувство юмора мисс Уичвуд пережило даже приступ инфлюэнцы.

– Я не гусыня!

– Я этому не поверю, пока вы не перестанете лить слезы, – строго заявил он. Он подхватил ее на руки и усадил на софу, сам присел рядом, взял ее руки в свои и поцеловал в розовые ладошки. – Бедная моя! – сказал он. – Вам пришлось нелегко, не правда ли?

– Да, и с вашей стороны очень невежливо называть меня «бедной»! – сказала она, вновь пытаясь обрести насмешливый тон. – Вы сейчас дали мне понять, что я превратилась в свою противоположность. Совсем недавно зеркало уже показало мне, что я сама на себя не похожа, так что ваши слова не стали для меня потрясением.

– Ваше зеркало лжет. Я не заметил в вас никаких перемен, разве что вы выглядите чуточку бледнее, что мне не очень-то нравится, и носите чепчик, чего я за вами ранее не замечал. – Он окинул ее критическим взором и с одобрением сказал: – Он вам очень идет! Но я предпочитаю видеть ваши золотистые кудри. Вы сочтете обязательным носить чепчик, когда мы поженимся?

– Но… разве мы собираемся пожениться? – осведомилась она.

– Разумеется, собираемся! Неужели вы полагаете, что я готов предложить вам carte blanche?[44]

Она рассмеялась.

– Я бы ничуть не удивилась, потому что вы положительно невыносимы, вы знаете об этом?

– Ничуть не удивились бы? – повторил он.

Она опустила глаза и, встретившись с его жестким взглядом, заметила:

– Не надо столь гневно смотреть на меня! Я всего лишь пошутила. Разумеется, я бы удивилась, и даже очень.

– Это совсем не смешно! Или вы боитесь, что я буду вам неверен? И поэтому вы спросили: «Разве мы собираемся пожениться?», словно до сих пор сомневаетесь в этом?

– Нет, этого я не боюсь. В конце концов, если вы вдруг продемонстрируете неверность, винить в этом я должна буду только себя, не так ли?

Выражение его глаз смягчилось, и он улыбнулся.

– Не думаю, что найдется много людей, которые согласятся с тем, что в моих грехах повинны вы.

– Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, согласится со мной, потому что, если вы обзаведетесь любовницей, это будет означать, что я вам прискучила.

– Что ж, в таком случае нам не о чем беспокоиться. Но все-таки сомнения у вас еще остаются, верно?

– Только не тогда, когда вы рядом со мной, – застенчиво призналась она. – А вот когда я остаюсь одна и думаю обо всех сложностях – о том, какой это будет большой и важный шаг и как это не понравится моему брату, я спрашиваю себя, не будет ли замужество за вами ошибкой. Но потом я думаю, что еще большей ошибкой будет не выйти за вас замуж, и все заканчивается тем, что я не знаю, чего хочу. Мистер Карлетон, вы уверены, что хотите жениться на мне и что я… не очередное ваше мимолетное увлечение?

– Вы хотите спросить у меня, уверен ли я в том, что мы будем счастливы?

– Да, пожалуй, именно это я и имею в виду, – вздохнула она.

– Мне нечего вам ответить. Как я могу быть уверенным в том, что мы будем счастливы, когда ни у кого из нас нет опыта семейной жизни? Я могу лишь сказать, что совершенно уверен в своем желании жениться на вас и не сомневаюсь в том, что вы не «очередное мимолетное увлечение»… и вообще, что за дурацкие вопросы вы мне задаете? Если бы я оказался настолько тупым, что предложил одной из своих пассий выйти за меня замуж, то сейчас я уже не был бы холостяком. Есть и еще кое-что, в чем я совершенно уверен. Ни одна из тех милашек, с кем сводила меня судьба, не вызывала у меня таких чувств, какие вызываете вы, и никогда в жизни я ничего так не хотел, как того, чтобы вы стали моей, дабы любить, преклоняться и оберегать вас. Эннис, черт возьми, ну как мне убедить вас в том, что я люблю вас всей душой? – Он вдруг умолк и резко поинтересовался: – Что я сказал такого, что вы плачете? Отвечайте!