– Нет, вы совсем меня не понимаете, и я был бы очень вам благодарен, если бы вы перестали ворошить прежние обиды и швырять их мне в лицо, – раздраженно сказал он. – Мое решение забрать Лусиллу из-под вашей опеки не имеет никакого отношения к тому эпизоду. Не стану отрицать, поначалу я действительно думал, что вы не годитесь для того, чтобы опекать ее. Я так думал и прямо сказал вам об этом, и я до сих пор так думаю, но говорю об этом сейчас по совсем другой причине. Мне невыносима мысль о том, что такая молодая и красивая женщина, как вы, должна исполнять обязанности дуэньи и вести себя при этом, как престарелая вдова, когда вам следует веселиться на балах и ассамблеях, танцуя до утра, а не болтая ночи напролет с настоящими вдовами, присматривая за глупой и вздорной девчонкой, которая всего на несколько лет младше вас самой.

– Лусилла на двенадцать лет моложе меня, и я часто танцую до самого утра…

– Не пытайтесь ввести меня в заблуждение, девочка моя! – прервал он ее. – Я был взрослым уже тогда, когда вы еще вышивали гладью. И мне прекрасно известно, в котором часу заканчиваются танцы в Новом зале собраний. В одиннадцать!

– Только не в Нижнем Зале! – запротестовала она. – Там можно танцевать до полуночи. Кроме того, есть еще частные балы, и пикники, и… прочие развлечения. – По тому, как презрительно искривились его губы, она поняла, что перечень увеселительных мероприятий Бата не произвел на него особого впечатления, и с вызовом заявила: – В любом случае, если я предпочитаю опекать Лусиллу, это мое и только мое решение.

– Напротив! Это решаю я! – заявил он.

– Я признаю, что вы вправе поступать, как считаете наиболее подходяще для блага Лусиллы, но у вас нет права диктовать мне свои условия, сэр! И более того, – гневно добавила она, – не смейте столь высокомерно обращаться со мной и попирать мои чувства!

Ее слова заставили его рассмеяться.

– Я предпочту надрать вам уши.

От необходимости отвечать ее избавило появление на сцене мисс Фарлоу, которая в этот самый момент заглянула в комнату и сказала:

– Вы здесь, дорогая Эннис? Я заглянула к вам, чтобы сообщить, что я должна… О! Я не знала, что у вас посетитель! Надеюсь, я не помешала вам! Если бы у меня возникли хоть малейшие подозрения в том, что вы не одна, я бы и помыслить не посмела о том, чтобы помешать вам, поскольку дело мое не такое уж и важное, просто вдруг оказалось, что мне надо сбегать в город, чтобы купить еще ниток, и я решила заглянуть к вам и узнать, не нужно ли вам чего-нибудь. О, как поживаете, мистер Карлетон? Осмелюсь предположить, вы желаете, чтобы я покинула вас как можно скорее, поэтому я не стану задерживаться! Но перед уходом я обязательно загляну в детскую, дорогая Эннис, потому что я думаю, что у бедной малышки режется новый зубик, и я хотела спросить у дорогой леди Уичвуд, не нужно ли купить порошка для прорезывания зубов, хотя, по моему мнению, у нее обязательно есть свой, а если нет, то можно не сомневаться, что нянечка захватила его с собой из Твинхема. Что ж! Я не должна более надоедать вам своим присутствием, не так ли? Разумеется, я бы не пришла к вам, если бы знала, что вы принимаете у себя мистера Карлетона, который, вне всякого сомнения, пожелал получить ваш совет относительно Лусиллы. Поэтому, если вы совершенно уверены в том, что вам ничего не нужно купить на Гей-стрит… хотя я готова зайти и еще куда-нибудь, в чем, я надеюсь, вы нисколько не сомневаетесь.

Мисс Уичвуд прервала поток ее красноречия, решительно заявив:

– Нет, Мария, мне ничего не нужно, благодарю вас. Мистер Карлетон пришел, чтобы обсудить со мною дела Лусиллы и, боюсь, вы действительно нам мешаете. Поэтому прошу вас, отправляйтесь за покупками.

Когда мисс Фарлоу заглянула в комнату, Эннис пребывала в ярости, но выражение лица мистера Карлетона превратило гнев в веселое изумление. Он выглядел так, словно с превеликим удовольствием свернул бы мисс Фарлоу шею, и это показалось мисс Уичвуд настолько забавным, что она с величайшим трудом удержалась от смеха.

Не успела дверь за мисс Фарлоу закрыться, как он голосом человека, терпение которого на исходе, пожелал узнать:

– У меня в голове не укладывается, как вы терпите рядом с собой такую балаболку?

– Должна признаться, что и у меня тоже, – ответила она, давая наконец волю своему веселью.

– Какого дьявола она ворвалась сюда и принялась нести всякую чушь насчет ниток и порошка для прорезывания зубов, когда она должна была знать, что вы не одна?

– Безудержное любопытство, – ответила она. – Она непременно должна знать во всех подробностях обо всем, что происходит в этом доме.

– Боже милосердный! Ну так выгоните ее к чертовой матери! – безапелляционно заявил он.

– Мне бы очень этого хотелось. Но поскольку весь мир полагает, что я безнадежно уроню себя в его глазах, если не найму респектабельную особу в качестве своей дуэньи, то, боюсь, я не могу этого сделать. Было бы слишком жестоко просто взять и выгнать ее, потому что она хочет как лучше, да и под каким предлогом я могу избавиться от нее?

– Скажите ей, что выходите замуж.

Она уже начала привыкать к его неожиданным репликам, но эта повергла ее в шок. Уставившись на него во все глаза, она едва слышно пролепетала:

– Прошу вас, не говорите глупостей!

– Какие уж тут глупости! Выходите за меня замуж! А я уж постараюсь оградить вас от таких убийственных зануд, как ваша кузина.

– И это, по-вашему, не глупости? – окрепшим голосом провозгласила она. – Выйти за вас замуж только ради того, чтобы избавиться от бедной Марии? В жизни не слышала ничего более нелепого! Должно быть, вы сошли с ума!

– Нет, разве что влюбиться и означает сойти с ума. А я влюблен, видите ли. После стольких лет найти наконец женщину, которой, как мне казалось, не существует на свете… – Заметив, что она в крайнем удивлении смотрит на него, он воскликнул, горько рассмеявшись: – О боже, как же косноязычно я изъясняюсь! Я заслуживаю того, чтобы вы более никогда со мной не разговаривали, верно?

– Да, – откровенно ответила она.

– Я не мастак произносить гладкие и элегантные речи. И очень жалею об этом! Если бы только я мог найти нужные слова и поведать о том, что творится в моем сердце… – Он оборвал себя на полуслове и быстрыми шагами прошелся по комнате.

– Вам всегда трудно даются гладкие речи? – осведомилась она. – Позвольте в этом усомниться, сэр. В свое время вы должны были произносить их во множестве, если только молва не лжет.

– Вы имеет в виду дам полусвета? Но это же совсем другое дело! – нетерпеливо воскликнул он. – Эта ни к чему не обязывающая связь не пробуждает в мужчине тех же чувств, что и долгая привязанность к единственной женщине на свете, которую он хочет назвать своей женой. – Он вдруг резко остановился и недоумевающе уставился на нее, гневно воскликнув: – Мой Бог, неужели вас задевает то, что у меня частенько были на содержании птички высокого полета?

Столь откровенное признание в своем далеко небезупречном поведении вкупе с его уверенностью в том, что она вполне понимает значение тех эвфемизмов, которые он употребил применительно к своим любовницам, не столько шокировали Эннис, сколько доставили ей удовольствие и уж точно не уронили его в ее глазах. Сравнивая его отношение с поведением своего брата, она не могла не признать, что оно поражает ее своей новизной и свежестью, да и нравится ей куда больше. Как ни странно, но Эннис смягчилась и прониклась к нему симпатией. Невыносимый мистер Карлетон не принадлежал к числу льстецов, восхваляющих невинность незамужних женщин, которой, на самом деле, обладали очень немногие из них, и не соблюдал общепринятые правила приличия, предписывающие джентльмену не упоминать в их присутствии вещи, могущие вызвать краску у них на щеках. Ей это нравилось, но она не видела причины, чтобы вслух заявить об этом. Потому она с самым невозмутимым видом произнесла:

– Ни в коем случае, сэр! Ваша прошлая жизнь не касается никого, кроме вас. Но, если я приму ваше чрезвычайно лестное предложение, ваша будущая жизнь будет касаться и меня, и, рискуя оскорбить вас, должна заметить, что не имею намерения выходить замуж за повесу.

Карлетон, похоже, ничуть не обиделся, а лишь изумился и выслушал ее в признательном молчании. Когда же она умолкла, он стал умолять ее не говорить глупостей.

– Это не делает вам чести, любовь моя! Вы не настолько тупы, чтобы полагать, будто я продолжу вести прежний образ жизни, женившись на вас. Да я бы и сам этого не хотел! Ни один мужчина, которому улыбнется удача назвать вас своей женой, никогда не возжелает другую женщину. И если вы этого не понимаете, ничто из того, что я скажу или сделаю, не убедит вас в обратном.

Она почувствовала, как загорелись у нее щеки, и инстинктивно прижала к ним ладони.

– Вы очень любезны, сэр, но, боюсь, вы глубоко заблуждаетесь! – запинаясь, проговорила она. – Я… я знаю, что меня считают довольно красивой, но…

– Никогда не слышал большей ерунды! – перебил он ее. – «Меня считают довольно красивой…» Надо же! Да вас считают бриллиантом чистой воды, девочка моя! И не говорите, что не знаете этого, потому что я не из тех, кого легко ввести в заблуждение, и предупреждаю вас, что вы набьете на языке мозоли, если попробуете это сделать.

Она улыбнулась.

– Охотно верю! Но попробуйте же и вы, в свою очередь, поверить мне, когда я говорю, что не придаю особого значения своей… ну, пусть будет красоте, за неимением более подходящего слова.

– Другого просто нет, – сказал он. – Я видел многих красоток, но за всю свою беспорядочную и растраченную впустую жизнь я не встречал такой красивой женщины, как вы.

Она попыталась рассмеяться:

– Вы явно не в себе! Думаю, вы влюбились в мою внешность, мистер Карлетон.

– О нет! – без колебаний возразил он. – Ни в ваше лицо, ни в точеную фигурку, ни в ваши изысканные манеры, ни в любое другое из ваших многочисленных достоинств. Нет, я ими восхищаюсь, конечно же, но я полюбил вас не за них, как не могу влюбиться в Венеру Боттичелли[37], как бы я ни восхищался ее красотой.