Саша Карнеги - Знамя любви

Где моя армия лихая, – Воскликнул де Субис, вздыхая. – Гляжу туда, гляжу сюда, Нигде армейцев ни следа. Не стало их всего за ночь, Фонарь не в силах мне помочь, Свети хоть вверх, свети хоть вниз! О бедный герцог де Субис!

Вскоре после Нового года маркиз де Лопиталь стоял в своих частных апартаментах в особняке посольства Франции в Санкт-Петербурге, прислонившись тощими ягодицами к теплой стенке печи.

– Но, месье д'Эон, скажите на милость, какой смысл посылать сюда снова де Бонвиля? Зачем?

Первый секретарь посольства ответил не сразу.

– Я пользуюсь известным влиянием в Темпле, – сказал он. – И месье принц соблаговолил согласиться со мной, что Анри... – он замялся, – что Анри самый подходящий человек для этой – уверяю вас, весьма деликатной – миссии. Я в этом убежден. Он тоже. Ни у кого нет ни малейших сомнений на этот счет.

А вот у Лопиталя, полноватого пожилого господина, одетого по самой последней моде в длиннополый кафтан ярко-шафранового цвета и бледно-голубые чулки, такие сомнения, судя по его виду, были. Он вытащил бриллиантовые часики из кармана нового с иголочки двубортного камзола.

– Что-то он припозднился, – рот его твердо сжался в узкую щель.

– Путь у него долгий, а путешествовать сейчас по Европе, охваченной войной, дело, знаете ли, отнюдь не легкое, особенно в разгар зимы, – ответил д'Эон.

– Прошу меня простить, – с металлом в голосе сказал Лопиталь, – но я бы на месте министра не предоставил Бонвилю этот второй шанс. Неужели, месье, они там, в Париже, сами не понимают, что поставлено на кон? – Впервые его собеседник уловил в сухом невыразительном голосе намек на волнение. – Неужели, – продолжал Лопиталь, – они не видят, сколь важно для Франции заручиться поддержкой великой княгини? Ибо, помяните мои слова, д'Эон, будущее России – в ее руках.

– Но именно сейчас я бы оценил ее шансы не так уж высоко, – возразил д'Эон. – По дошедшим до нас достоверным сведениям, великая княгиня и Бестужев подпортили свою репутацию в глазах императрицы тем, что писали фельдмаршалу Апраксину письма, рекомендуя ему предпринимать некие действия, которые шли вразрез с военными интересами России. Зная характер императрицы, нетрудно предположить, что она не потерпит подобного вмешательства в дела государства.

– Императрице видится заговор под каждой кроватью, – сухо заметил д'Эон.

– Кроме того, она ревниво относится к возрастающему влиянию Екатерины, не говоря уже о женском очаровании и привлекательности последней, – начал было Лопиталь, но тут раскрылась дверь. Распахнувший ее лакей отодвинулся в сторону, пропуская мимо себя человека в темной помятой одежде и высоких дорожных ботфортах, который, прихрамывая, пересек комнату.

– Месье де Бонвиль! Рад вас снова видеть! – Посол приветливо осклабился и протянул гостю вялую руку.

– Анри, дорогой! Как ты себя чувствуешь? Иди, погрейся. Устал, наверное, как собака. Вина, может быть? – Д'Эон переставил стул поближе к печи. – Садись и оттаивай! Как доехал? Видел по дороге где-нибудь военные действия? Да, рана, как рана?

Генрик, улыбаясь, ждал, когда его друг замолчит. Он протянул ладони к огню и со вздохом удовлетворения откинулся на спинку стула.

– Как приятно сидеть, когда тебя не подкидывает и не швыряет из стороны в сторону, – сказал Генрик. Глаза его воспалились и покраснели от сверкания снега, после полутора тысяч миль езды по бездорожью, все мышцы тела болели.

Маркиз де Лопиталь исподволь рассматривал Генрика. У того был крайне утомленный вид. Выражение напряженности не сходило с исхудавшего лица, на фоне его грязной серой кожи резко выделялся шрам. Парика на Генрике не было. Посол со спазмом отвращения вспомнил, что Генрик так ходил и в Париже, даже не удосуживаясь при этом хотя бы припудривать волосы. «Мужлан, – подумал он с неодобрением, – деревенский мужлан». Время от времени Генрик с исказившимся от боли лицом хватался за бок. Но веселая болтовня д'Эона все-же заставила Генрика улыбнуться, а когда тепло и вино разлились по его разбитому телу, на щеках появился слабый румянец.

– А что там, в Париже, Анри?

– Как тебе известно, я пробыл там недолго, всего лишь несколько недель, да и то преимущественно в постели, но из того, что я видел, могу заключить, что там, как обычно, весело.

– А Туанон?

– Шлет тебе тысячи приветов.

Лопиталь, которому надоела их болтовня, вмешался в разговор.

– Как ни приятно слушать ваш рассказ о Париже, мне все же придется попросить вас отложить воспоминания до другого времени. Час поздний, меня еще ждет работа, а вас, месье, если ваша внешность не обманчива, постель. Прежде всего, привезли ли вы письмо от герцога?

Генрик вытащил из кармана письмо и вручил послу.

Тот повертел его в руках и, не распечатывая, начал постукивать им по руке.

– Я вас не задержу. Но прежде, чем месье д'Эон покажет отведенную вам комнату, мне хочется напутствовать вас парой слов, – сказал посол жестким голосом, в котором не осталось ни следа от первоначальной любезности. Генрик постарался собраться с мыслями и сжал руки в кулаки, чтобы прогнать сонливость и суметь вникнуть в смысл холодной повелительной речи посла.

Тот говорил, что Генрик обязан преуспеть в том, в чем в прошлый свой приезд потерпел неудачу. Что сюда, в Петербург, его прислали с одной-единственной целью – добиться расположения Екатерины и побывать в ее постели.

– Говорят, что граф Понятовский наскучил ее высочеству. Но они, а главное Хенбери-Уильямс, несомненно продолжают пользоваться большим влиянием. – Тут Лопиталь сделал паузу, подошел к письменному столу и вынул из ящика еще какую-то бумагу.

– Вот, – сообщил он, – копия письма ее высочества сэру Чарльзу Хенбери-Уильямсу, написанного незадолго до его отъезда в Англию. Я зачитаю лишь небольшой отрывок: «...и не пропустить возможности направить Россию по пути, ведущему ее к отвечающим интересам России цели – к дружескому союзу с Англией», – он пропустил несколько строк. – А теперь, господа, я прошу вашего особого внимания, – и он медленно и многозначительно прочитал: «...перед лицом общего врага – Франции, могущество которой покрывает Россию позором».

При общем молчании он положил бумагу обратно в ящик.

– Точка зрения ее высочества изложена, по-видимому, совершенно ясно.

– Помилуйте, она пишет так, словно она уже императрица, – с некоторым изумлением заметил д'Эон.

Посол на мгновение задумался. Генрик подавил могучий зевок.

– Когда ее величество скончается, – продолжал Ло-питаль, – мы, может статься, будем свидетелями дворцового переворота, подобного тому, что в сорок первом году возвел на престол саму Елизавету. И я могу биться об заклад, даже предложив в качестве ставки свою должность посла, что великого князя Петра до правления государством не допустят.

Он вытер свой длинный нос маленьким надушенным платочком.

– Если императрица скончается в обозримом будущем и ее преемницей станет Екатерина, нам вдвоем важно привлечь великую княгиню на сторону Франции. Понимаете, месье?

Генрик кивнул.

– Стоящая перед вами задача не так уж неприятна, – легкая холодная улыбка тронула губы Лопиталя. – Говорят, что ее высочество женщина влюбчивая и пылкая.

– Вы, наверное, знаете, что я когда-то был с ней знаком, – нерешительно проговорил Генрик. Все помолчали: ведь когда это было – в далеком детстве! С тех пор сколько воды утекло!

– Вряд ли она вас узнает сейчас. Особенно с этим шрамом, – без обиняков брякнул д'Эон.

– Наш долг – попытаться сделать все, что в наших силах, – откликнулся Лопиталь.

– Отоспавшись, я, может, и осмелею настолько, что смогу попробовать свершить чудо. – Генрик улыбнулся, д'Эон расхохотался, но посол оставался серьезным.

– Ваша храбрость на поле брани и... э-э-э... в прочих сферах не осталась незамеченной, – лукаво заметил посол. – Ваша внешность и прочие доблести предрекают вам победу. И Франция надеется, что на сей раз вы ради нее используете их сполна, – в его голосе прозвучала нескрываемая угроза. – Если же вас постигнет неудача, месье, ну что ж, пеняйте на себя. – Он смахнул с атласного рукава кафтана крошки нюхательного табака. – Вряд ли жизнь повернется к вам своей лучшей стороной. Больше мне, кажется, нечего добавить к сказанному.

– Вы обрисовали положение с исчерпывающей полнотой, – ответил Генрик.

– Поэтому постарайтесь, на сей раз, держать свой темперамент в узде, и если вас ударят по одной щеке, подставляйте другую. – Посол позволил себе вторично улыбнуться. – Мы не желаем повторения апраксинского дела. – Он бросил взгляд на часы. – А сейчас, месье, я, с вашего разрешения, удалюсь – мне еще надобно отправить донесение в Париж. Завтра, после того как вы выспитесь, мы с вами более подробно обсудим... э-э-э... детали предстоящей операции. Мне представляется, что наилучший вариант – устроить бал в посольстве в честь ее императорского величества и пригласить на него ее императорское высочество. – Уже в дверях посол обернулся. – Последнее по счету, но не по важности. Вы никогда, ни при каких обстоятельствах, никому, и в первую очередь ее высочеству, не раскроете вашего истинного лица.

Утомленный разговором, маркиз Лопиталь тяжко вздохнул и вышел из комнаты.

– И да продлится, на сей раз, твое пребывание в России дольше, чем в предыдущий, – поднял бокал с вином д'Эон. – И пусть оно будет приятным и выгодным для нас обоих.

– А я пью за двенадцать часов беспробудного сна, – устало улыбнулся Генрик.

Спустя приблизительно неделю после прибытия Генрика в Санкт-Петербург Екатерина получила приглашение на бал во французское посольство, устраиваемый в честь ее императорского величества.

Екатерина, уже полностью одетая – на ней было зеленое с серебром платье, в волосах сверкали бриллианты, – сидела в своих покоях в Зимнем дворце в ожидании супруга. В подобных случаях она неизменно предпочитала выезжать с ним вместе.