Великая княгина блистала в роскошном лиловом платье, вышитом крупными цветами и отделанном золотыми кружевами. Зачесанные наверх и напудренные волосы удерживала булавка с одним-единственным бриллиантом, длинную стройную шею украшала двойная нитка жемчуга. Два блестящих каштановых локона ниспадали на чуть покатые плечи, которые спорили белизной с белоснежной отделкой рукавов.

«Красавицей ее, конечно, не назовешь, – подумала Казя, – но стоит взглянуть ей в глаза, присмотреться к грациозной манере держать голову, услышать ее искренний веселый смех, и сразу поймешь: если она захочет, ее обаянию не сможет противостоять никто из окружающих».

Придворные двигались между гостями, стоявшими группами, и подводили к Екатерине для продолжавшейся несколько секунд беседы то мужчину, то даму. В отдаленном конце зала оркестр негромко наигрывал коротенькие легкие мелодии, служившие аккомпанементом вежливому шелесту приглушенных голосов.

– Теперь уже, наверное, ждать недолго, – нетерпеливо произнес Лев. Глаза его горели от скрытого возбуждения, он постоянно оглядывался то в одну, то в другую сторону.

– Я тоже так думаю.

Казя нервничала, ей казалось, что она не сможет вымолвить ни слова на виду у стоящих за троном Екатерины фрейлин, тем более что многие из них без стеснения, не боясь привлечь этим ее внимание, пожирали ее глазами и с двусмысленными улыбками обменивались замечаниями, прикрывая рот веером. Тут Бубин заговорил чрезмерно громким тоном человека, желающего быть услышанным. Многие из гостей оборачивались на резкий звук его голоса.

– Т-т-ты не можешь говорить потише? – спросила Казя со сладчайшей улыбкой, как если бы она говорила своему спутнику нечто весьма приятное. От волнения он не мог устоять на месте и то пританцовывал, то приглаживал парик, то поправлял кружевной галстук.

Было невыносимо жарко. Стеной стоял тяжелый дымный воздух, еле колеблемый лишь взмахом широких юбок и игрой вееров, яркими бабочками порхавших в руках дам. Казю охватила тоска по Алексею. Кроме того, ей мучительно хотелось присесть – узкие вышитые туфли сильно жали. «Интересно, – думала она, – что скажет Екатерина и как узнать, когда следует удалиться».

Из-за мучительных мыслей о предстоящем испытании нервы ее напряглись. Ведь ей предстояла встреча с великой княгиней, а не с подругой детства Фике, спасавшейся вместе с ней от волков и покорно выслушивавшей брань Мишки, недовольного тем, как она ездит верхом.

Вокруг нее расстилалось сверкающее море красок: бархат, парча, атлас переливались всеми цветами радуги в свете десяти огромных люстр, замерзшими потоками хрусталя стекавших с высоченного потолка. Из пышных кружев выступали напудренные головы и груди. Полные плечи, бесчисленные бриллианты и инкрустированные драгоценными каменьями эфесы шпаг повторялись несчетное множество раз в высоких зеркалах, упиравшихся в блестящее золото лепнины вверху комнаты, которая могла бы без труда вместить всю станицу Зимовецкая.

Казю ослеплял блеск орденов и звезд на груди мужчин, а внизу, на их ботфортах – пряжек, равных каждая по стоимости цене небольшого табуна арабских скакунов. Со сложных сооружений из волос над густо напудренными лицами с излишне ярко нарумяненными щеками и подведенными бровями ей навстречу кивали перья и султаны. И, куда ни кинь взор, повсюду мелькающие в руках дам веера. Казя заметила, что у многих гостей отсутствующий взгляд, а кое-кто прикрывает изящной белой рукой в перстнях невольный зевок. И неудивительно – для большинства гостей это был всего лишь очередной прием, который надо было пережить, перед тем как можно будет предаться обычным вечерним занятиям: картам, выпивке и любви.

Правда, этот вечер был менее скучным, чем обычно: его оживляло присутствие незнакомой женщины рядом с довольно комичной фигурой графа Бубина.

– Говорят, она полька.

– Полька?!

– Авантюристка какая-нибудь, уж будьте уверены. А что это торчит у нее в волосах? Уж не плюмаж ли гвардейского офицера? С каких это пор Лев Бубин стал военным? А взгляните на ее платье, дорогая! Оно стоило ему, наверняка, целого состояния. «Бог мой, – думали стоявшие рядом мужчины, – при чем тут платье?»

Так переговаривались во всех концах гостиной, и дамы, разглядывая Казю жесткими оценивающими взорами, быстрее обмахивались веерами.

Мужчина в синем кафтане низко поклонился и отошел от свиты Екатерины. При его приближении Лев громогласно возвестил:

Дорогой князь, рад вас видеть! – но на лице князя не дрогнул ни один мускул.

– Не узнаете меня? Лев Бубин.

– А-а! – Тон был совершенно ледяной. – Уж извините. Передо мной проходит столько людей. – Он с легкой улыбкой взглянул на Казю.

– Разрешите представить вам графиню Раденскую. Мой старый друг князь Репнин. – Репнин взглянул на Льва так, словно перед ним был слизняк, которого он собирается раздавить башмаком.

– Я хорошо знаю Варшаву, – вежливо произнес он. Казе его глаза не понравились – бесцветные, скучные. – Но хотел бы еще ближе познакомиться с вашей прекрасной страной. Вы надолго в наш город? – Казя не знала, что ответить, но тут вмешался Лев:

– Графиня Раденская наполовину Чарторыйская, – сообщил он так, как если бы то была его личная заслуга.

– Вот как. Влиятельная семья. Будем надеяться, что они смогут направить политику Польши в верное русло и не дадут ей снова превратиться в поле сражений. – Он говорил, как человек более зрелого возраста, чем ему можно было дать по виду.

– А когда это она переставала быть полем сражений? – с огорчением поинтересовалась Казя.

«Глаза у нее того же синего цвета, что и у императрицы, – подумал Репнин, – но мягче, добрее и не по годам мудрые».

– Графиня Раденская?

Молодой человек, державший в руке булаву с золотым набалдашником, пригласил ее следовать за ним.

– Ее императорское высочество желает побеседовать с вами.

Казя вмиг перестала различать что-либо вокруг себя. Ей казалось, что все слышат стук ее сердца, заглушающий шуршание юбок по натертому до блеска полу. Лица людей, стоящих за креслом великой княгини, слились в одно большое пятно. Она видела только Екатерину, которая приветливо улыбалась ей навстречу. Казя присела в глубоком реверансе. Когда она медленно поднялась, оправляя вздернувшиеся юбки, Екатерина больше не улыбалась. Глаза ее смотрели жестко, голос, хотя и тихий, дрожал от сдерживаемого гнева.

– Я вынуждена, графиня, попросить вас снять с волос плюмаж с бриллиантом и никогда не появляться передо мной в таком виде.

Казя вспыхнула от обиды и твердо встретила взгляд Екатерины. Толпившиеся вокруг придворные целых десять секунд наблюдали, как две женщины смотрели друг другу в глаза в полной тишине. Ее нарушало лишь постукивание закрытого веера, которым Екатерина в раздражении била по руке. Не опуская глаз, Казя снова сделала реверанс и повернулась на каблуках. С высоко поднятой головой и красными пятнами от гнева на щеках она гордо прошла между расступавшимися перед нею гостями. Их любопытные взоры и плохо скрытые злорадные улыбки она встречала с невольным вызовом во взоре. Только в длинном коридоре за пределами зала самообладание изменило ей, и она почувствовала, что должна сесть.

Казя отыскала маленькую комнату и рухнула на стул перед небольшим туалетным столиком, полуослепленная слезами ярости, всем телом дрожа после пережитого унижения. «Да как она смеет так ко мне относиться? Как смеет? Только потому, что она великая княгиня и какая-то жалкая немецкая принцесса, которую я когда-то закидывала снежками и толкала в сугробы. Да как она смеет?» Казя ударила по столу кулаком.

Позади раздался тихий звук, и в зеркале перед Казей отразился мужчина, стоящий на пороге.

– Простите, если я вас напугал, – сказал он по-французски, приблизился к Казе и зорко взглянул ей в лицо.

– Казя?

В тусклом свете, отбрасываемом свечами, она увидела мужчину примерно своего возраста, в кафтане из бархата цвета красного вина и богато вышитом камзоле. Аккуратный парик прекрасно дополнял его необычайно красивое лицо. Он поклонился, держа руку на эфесе шпаги.

– Вы меня не узнаете? – застенчиво улыбнулся он. Казя покачала головой, слишком взволнованная для того, чтобы говорить.

– Станислав Понятовский.

Казя смотрела на него во все глаза, еще не в силах вымолвить ни слова.

– Я пришел с поручением, – в его мягком голосе звучали нотки извинения. – Ее высочество просила меня объяснить вам причину ее недовольства. – Он замялся, не зная, как продолжать.

– Да, пожалуйста, – холодно произнесла Казя. Понятовский нервно теребил пуговицы на кафтане, явно тяготясь своей миссией.

– Ее высочество никоим образом не возражает против того, чтобы вы носили бриллиант, – насколько мне известно, вы выиграли его в честном состязании, – но только не в сочетании с офицерским плюмажем, ибо опасается, что это может подтолкнуть некоторых людей к неблагоприятным для нее выводам. – Произнося эту маленькую речь, Понятовский стоял по стойке смирно, но, закончив, расслабился и, очаровательно улыбаясь, сказал: – Пожалуйста, не принимайте близко к сердцу, Казя. Можно мне так вас называть?

– Это мое имя. А если я ослушаюсь великой княгини?

– Тогда мы наверняка больше никогда не увидим вас при дворе. И вы наживете себе врага в лице великой княгини, что, разумеется, будет весьма и весьма неразумно. – Он приблизился к Казе.

– Красное больше подойдет к цвету ваших волос, – мягко сказал он, прикладывая к Казиной голове обшлаг своего рукава и попутно задевая кружевами его отделки ее обнаженное плечо. – Я совсем забыл, как прекрасны мои соотечественницы. – В его голосе слышались чуть ли не обольстительные интонации.

– Зато, уверена, у России немало других д-д-досто-инств, – так же мягко возразила Казя. Она подняла сияющие белизной руки и отколола плюмаж. Этот мужчина был любовником Екатерины, и Казя никоим образом не хотела ошибиться вторично.