Мальчик собрал книжки и встал. На вид ему было лет двенадцать: худенький ребенок с круглым серьезным румяным лицом. Не произнеся ни слова и не улыбнувшись, он ушел. Гермиона закрыла за ним дверь.

Не зная, как себя вести, Малышка мысленно посмеялась над собой. Она, когда хлопнула дверцей «рено» и позвонила в дверь, думала, что самое страшное позади, а оказалось, это было только начало. «О Господи, зачем я тут?» Малышка подошла к окну.

— Отсюда видно море?

Гермиона не ответила. Она уселась на диван, стоявший рядом с камином, и широко расставила ноги. У нее были прямые коротко стриженые седые волосы, тяжелое лицо с резкими чертами, покрасневшие, зоркие глаза. Малышке она показалась старше, много старше мафочки.

— Наверно, нет. Дорога ведь петляет. А хорошо было бы, если бы окна выходили на море.

— Почему бы тебе не сесть? — спросила Гермиона.

Малышка села в кресло, стоявшее напротив дивана. Несмотря на все старания, ей не удалось улыбнуться, словно мышцы лица вдруг парализовало. Она посмотрела на огонь и протянула к нему руки.

— Как здорово, когда огонь настоящий! Несколько дней назад мне пришлось ночевать в отеле, так там газовый огонь в камине. Языки пламени, полено — все как настоящее! Смотрится неплохо, и думаю, для бизнеса тоже хорошо, этакая Старая Англия! Наверно, дорого. Но в отеле, скорее всего, так на так, экономия рабочей силы.

— Ничего не знаю о том, как управляться с отелем, — отозвалась Гермиона. — И давно уже в них не бывала.

— Прошу прощения.

— За что?

— Не знаю.

Нарочито вздохнув, Гермиона сказала:

— Я не против того, что ты пришла посмотреть на меня, во всяком случае если ты не ждешь от меня любви или денег. Или выпивки. Могу предложить чай и растворимый кофе, но, боюсь, ничего более крепкого. Стоит здесь появиться бутылке, и мой зять непременно ее отыщет. А когда он напивается, то или плачет, или все крушит. Не знаю даже, что хуже. Наверно, надо исходить из убытков. Сегодня, например, он напился днем в пабе и перебил там чуть не все стаканы. Якобы пытался порезать себе вены, так он сказал, но мы уже не раз слышали это от сукиного сына. Поэтому и полицейский приехал. Сообщил, что Билли надежно заперт на ночь в камере и спит. Здешние полицейские на редкость заботливы.

Казалось, Гермиону совсем не расстроило случившееся.

— Кто этот мальчик? — спросила Малышка.

— Мой внук. Сын Билли и Касси. К счастью, единственный сын. Касси преподает в Лондоне. И Билли жил с ней, пока месяцев десять назад ему не стало хуже. Он начал вдребезги пьяным приходить в школу, бить себя в грудь и кричать, что он сукин сын, мол, будь в нем немного порядочности, он должен был бы наложить на себя руки. Зрелище весьма впечатляющее в первый раз, так что можешь представить, как расстроились детишки. Ну, и я уговорила его переехать сюда. Да и Касси требовалась передышка. Я управляюсь с ним лучше, чем она. И потом, я люблю его. Когда он трезвый, с ним совсем неплохо, он может и попечатать на машинке и вычитать гранки, а еще мы играем после ужина в слова. Бенедикт в интернате, и иногда он ездит к Касси на выходные, но чаще проводит их у меня. Обычно я отвожу его обратно в воскресенье, но завтра у них праздник, день школы, и будет пикник, а Бенедикт предпочитает побыть здесь и почитать. Он у нас книжный мальчик, не очень общительный. Хочешь еще что-нибудь узнать?

— Для начала вполне достаточно. — Малышка удивилась, услышав свой ехидный голос. Почти как у матери! Подумать только! — К сожалению, я не читала твоих книг, — проговорила она, набравшись храбрости.

— Почему «к сожалению»? Дорогая, многие их не читали! — хохотнув, прокудахтала Гермиона, сверкая покрасневшими глазами и показывая ровный ряд мелких желтых зубов. — Не такая уж ты и мышка, как я погляжу! Ну и слава Богу! Кстати, если хочешь, я могла бы предложить тебе выпить. На верхней полке должна быть бутылка виски. Насколько мне известно, Билли до нее не добрался. Осталась с моего дня рождения в июле на тот случай, если мне захочется устроить себе праздник в отсутствие Билли. К несчастью, подо мной на днях развалился стул, и я вывихнула лодыжку, поэтому не рисковала лезть так высоко. Старые кости ломкие, а я к тому же, как говорят социальные работники, «тяжелый случай»! Но если ты достанешь бутылку, нам обеим будет полегче. Это справа от камина.

Малышка взяла стул и внимательно его осмотрела, прежде чем лезть на него.

— Она за «Словарем исторического сленга», — сказала Гермиона. — Давай и его тоже. Несколько раз он был мне нужен, а я по понятным причинам не могла попросить Билли достать его.

Малышка положила на стол тяжелый «Словарь», а потом опять полезла на стул за виски. Кряхтя, Гермиона встала с дивана, открыла буфет и достала два стакана, после чего наполнила их чуть ли не наполовину.

— Поставить виски обратно? — спросила Малышка.

— Зачем? Мы его прикончим.

Они сидели и рассматривали друг дружку. Малышка сделала глоток. Виски оказалось на удивление вкусным, крепким и мягким.

Малышка осторожно заговорила:

— Значит, Касси преподает в Лондоне. А где Мэтью?

— В Америке. Работает с компьютерами. Эмигрировал четырнадцать лет назад, как только предоставилась возможность. И счастлив. Ему было тяжело с отцом. Не знаю, чего уж тебе нарассказала Хилари. Мой милый муженек был пьяницей. И в отличие от Билли виски действовало на него отвратительно. Для детей наступили трудные времена, когда Гилберт вернулся с войны. Впрочем, не будем говорить об этом. Ты сама сказала, для начала тебе хватит информации! — Она опять закудахтала по-ведьмински, опустошила свой стакан и вновь наполнила его. — Тебе больше повезло. Можно сказать, что о тебе я сумела лучше позаботиться. Это же счастье — вырасти под крылышком Хилари Мадд!

— А! Да. — Малышка рассмеялась, чувствуя себя дура дурой. — Наверно, так и есть.

Гермиона выпила еще.

— Знаешь, если поместить Хилари в книжку, — задумчиво произнесла Гермиона, — то вышла бы пиявка, которая разрушает чужие жизни. Ребекка Уэст отлично описала такую. Не помню название книги, но помню, что сразу подумала о Хилари, едва начала читать. Но Хилари не такая. Ее добродетель безвредна. Если у нее и есть недостаток, то один: она не в состоянии поверить, что человек, которого она любит, может быть несовершенным. Знаешь, это трудно для тех, кого она любит.

— Я очень люблю ее, — холодно отозвалась Малышка.

— Ну и правильно, — удивленно произнесла Гермиона. — Боже мой, да ты бы была жуткой стервой, если бы не любила ее. Налей себе еще виски.

— Нет, спасибо, — сказала Малышка и тотчас испугалась, что это прозвучало по-ханжески. — Я за рулем, а во время ланча пила вино. — Гермиона усмехнулась. — Ладно, — сдалась Малышка. — Только капельку.

Она протянула стакан, и Гермиона налила в него гораздо больше чем капельку, после чего откинулась на спинку кресла, обеими руками прижимая свой стакан к груди, словно ребенка.

— Я полюбила Хилари почти с первого взгляда, — сказала она. — С первой встречи в нашей ужасной школе. Мне даже в голову не приходило, что я могу вот так полюбить. Ведь я не была ласковым ребенком. И мои родители не были ласковыми, хотя они любили меня и друг друга, правда, тщательно это скрывали. А с Хилари не надо было прятаться. Не надо было защищаться от нее, потому что она сама не защищалась, не то что не нападала.

— Она залезла к тебе в постель в первую ночь, потому что ты замерзла и плакала.

— Не помню. Но если она так сказала, значит, это правда. — Гермиона хитро улыбнулась Малышке. — Сейчас на двух маленьких девочек в одной постели посмотрели бы иначе, правда? Мол, захотелось пообниматься, потискаться. А я ведь и в самом деле влюбилась в нее. И совсем невинно.

— Не сомневаюсь, — в шоке произнесла Малышка.

Ей казалось, что она спит и видит сон. Зачем она сидит тут с этой противной старухой да еще пьет ее виски?..

Малышка поставила стакан.

— Мне пора.

— Почему? — Гермиона сунула руку в карман своего просторного балахона и вытащила пачку маленьких сигар и спичечный коробок. Раскурив сигару, она вытянула свои красивые ноги поближе к огню. — Есть еще кое-что, о чем нам неплохо бы поговорить с тобой. Ведь ты хотела со мной поговорить. Зачем-то ты пришла ко мне.

— Простое любопытство, — сказала Малышка, уязвленная ее безразличным тоном. — Конечно же, я ждала чего-то, но в общем-то немного. — Неожиданно ей стало стыдно, и она замолчала. С какой стати она дерзит? В конце концов, это она ворвалась в чужой дом. — Наверно, мне хотелось поглядеть на тебя. И не столько ради себя самой, сколько ради Пэнси. Это моя дочь.

Малышка ждала, что Гермиона как-то отреагирует на ее слова. Должна же она в конце концов проявить хоть какой-то интерес. Ведь это ее внучка! Даже если ей все равно, почему бы не изобразить что-нибудь, с раздражением подумала Малышка. Этого требуют «хорошие манеры».

— Пэнси — замечательная девочка. Независимая, симпатичная, умная. Она сильная, у нее есть характер, она разумна и практична.

— Приятно слышать.

Сказав это, Гермиона затянулась своей сигарой и закашлялась.

— Не могу сказать, чтобы ее сейчас особенно волновали ее корни, но никогда не знаешь, правда? В один прекрасный момент ей захочется знать. Ей ведь известно, что я приемная дочь, поэтому когда-нибудь… Во всяком случае, я смогу ей сказать, что видела тебя!

Гермиона опять закашлялась, и довольно сильно, так что пролила виски. Стерев рукавом капли с груди, она бросила недокуренную сигару в огонь.

— Ты рассталась с мужем? — спросила она. — Мартин сказал мне. Он сказал, это тебя потрясло. Его слова. Поэтому ты тут? Ну почему же не сказать прямо? При чем тут Пэнси, хотя она, судя по всему, удачливая девочка? Она-то не страдает от отсутствия маминого-папиного, бабушкиного-дедушкиного внимания.