В теплом голубом свете лампы круглое, добродушное лицо этой простой женщины чем-то напомнило Констанции лицо Мэри, но тем не менее Джейн была ее свекровью. Констанция уже поняла, что ей нравится эта женщина и без ее помощи в будущем она не обойдется. Похоже, и она нравится свекрови. Но как поступила бы эта милая женщина, узнай она, что ее новоиспеченная невестка отдалась одному из ее сыновей, а потом вышла замуж за другого? Наверное, как сказал Мэтью о Дональде, она перерезала бы ей глотку. Эта ужасная фраза все чаще и чаще всплывала в памяти Констанции.

– А Дональд еще долго… у него еще много работы? – спросила Констанция. Можно было подумать, что она встревожена долгим отсутствием мужа.

Джейн улыбнулась.

– Да по-всякому бывает. Ты же видела, что скот еще не в загоне, и он объезжает поля. Иногда кур никак не загонишь в курятник, они глупые, не понимают, что запросто могут очутиться в желудке у лисы. – Джейн, к своему удивлению, тихо и весело рассмеялась и продолжила уже более серьезным тоном: – А когда ягнятся овцы, бывает, он вообще не ложится спать, сам принимает каждого ягненка. Он очень заботится о животных, очень заботится. Вообще, Дональд весьма толковый фермер, все прислушиваются к его советам.

– Да, – единственное, что смогла вымолвить Констанция.

За разговором прошел час, и Джейн подумала, что никогда в жизни не разговаривала так много. Майкл был немногословен, Мэтью вечно занимался своими книгами, а если удавалось вытянуть слово из Дональда, это было какое-либо замечание по поводу животных или заявление о том, что он намерен делать. Но сейчас Джейн специально говорила подольше, она видела, что девушка нервничает, это было написано в ее глазах. Констанция походила на ребенка, слишком молодая, чтобы выходить замуж, хотя Джейн сама вышла замуж в этом возрасте. Ей вспомнилась ее первая ночь в этом доме, страх перед тем, что придется ложиться в постель с Майклом, но потом ее захлестнуло ощущение счастья, когда она поняла, что вышла замуж за хорошего, доброго мужчину. Однако существовала огромная разница между Майклом и Дональдом, как, собственно, между Констанцией и самой Джейн в возрасте этой девушки. Констанции предстояла первая брачная ночь, она находилась в чужом доме, среди не очень-то знакомых людей. Наверное, ей сейчас действительно нелегко.

– Может, ты хочешь подняться наверх и разобрать свои вещи? – ласковым тоном предложила Джейн. – Да и отдохнуть тебе не мешало бы, устала, наверное, у тебя был трудный день.

Едва она успела закончить, как Констанция вскочила на ноги.

– Да, конечно, спасибо. Большое вам спасибо.

– Я помогу тебе зажечь лампу, а чтобы посветить на лестнице, возьму ту, что с кухни. Эту же лучше не трогать, – улыбнулась Джейн, кивнув на голубую лампу.

– Да-да, разумеется, – пробормотала Констанция. В спальне она распаковала одну из коробок, повесила некоторые вещи в старый гардероб, стоявший у белой стены, однако все разбирать не стала. Ей так не хотелось смотреть на кровать, покрытую пестрым лоскутным покрывалом. Джейн сказала, что шила его всю зиму. Констанция машинально выразила свое восхищение и поблагодарила свекровь за ремонт в их спальне. Черные балки, подпиравшие стены в неровных углах, и три изъеденные жучками потолочные балки, тускло поблескивавшие в тех местах, где не впиталось льняное масло, которым Джейн обильно смазала их, были тщательно побелены.

Поставив лампу на круглый дубовый столик возле кровати, Джейн повернулась к невестке, сложив руки на животе.

– Я тебя оставляю, отдыхай, дорогая, и спокойной ночи. – Однако она не ушла, а стояла, пристально глядя на Констанцию, а та смотрела на нее. Затем, словно их обеих подвигла к этому некая мысль, они шагнули навстречу, взялись за руки и коснулись друг друга щеками. – Пусть у тебя будет хорошая жизнь. Благослови тебя Господь, дорогая, – пробормотала Джейн и торопливо вышла из комнаты.

Констанция осталась одна. Она оглядела спальню, и хотя все еще продолжала панически бояться, поняла, что бежать ей дальше некуда. Как будто уперлась в скалу, и теперь ей придется набраться решимости и карабкаться наверх.

В комнате было холодно и сыро. Констанция опустилась на колени перед одной из коробок, открыла ее и достала теплую ночную рубашку, халат и тапочки – эти вещи Анна специально положила сверху. Бросив ночную рубашку и халат на кровать, Констанция задумалась: умыться сейчас или после того, как разденется? И решила – лучше сейчас, так она меньше замерзнет. Девушка подошла к умывальнику, стоявшему в дальнем углу комнаты. Заткнутая пробкой раковина была полна чистой, но очень холодной воды. Умывшись, она вытерлась грубым на ощупь полотенцем. Однако все это пустяки и мелкие неудобства по сравнению с тем, что ей предстоит спать в одной постели с Дональдом. Если бы на его месте оказался Мэтью, даже больной Мэтью, она была бы счастлива. Или, по крайней мере, не испытывала бы того страха, что терзал ее сейчас. Ладно, надо пережить одну ночь, а там все уладится. Да, конечно, всего одну ночь, и все уладится.

Уже собираясь раздеться, Констанция обратила внимание на картинку, висевшую над кроватью. Это была одна из трех гравюр на религиозные темы, которые Джейн развесила в комнате. Картинку, скорее, можно было назвать пародией, потому что художник, нарисовавший ее, слишком вольно обошелся с сюжетом из Книги Есфири. Он не только изобразил царя Артаксеркса сидящим в своем дворце с мраморными колоннами в окружении семи придворных, но и здесь же, чуть поодаль, отвергнутую им жену Астинь, а рядом с царем – будущую царицу Есфирь, у ног которой расположились семь служанок, все, без сомнения, девственницы [6].

Быстро расстегнув пуговицы на платье, Констанция выбралась из него, сложила и по привычке повесила на спинку стула. Развязала шнурки первой нижней юбки, сняла ее, затем проделала то же самое со второй. И когда осталась в тонких батистовых, отделанных внизу кружевом, панталонах (новинка, придуманная американскими леди), фасон которой она сняла из дамского журнала, – дверь отворилась. Констанция не обернулась на звук, лишь торопливо схватила нижние юбки, села на край кровати и прикрылась ими.

Медленно, с веселым выражением лица, Дональд подошел к ней, покачал головой, протянул руку и осторожно, но решительно попытался убрать закрывавшие ее тело юбки. Заметив сопротивление, он прикрыл глаза и произнес мягким тоном, словно вразумлял малое дитя:

– Констанция, ты помнишь, что произошло сегодня? – На лице Дональда появилось насмешливо-вопросительное выражение. – А? Ты вышла замуж, помнишь? Посмотри. – Он ухватился за обручальное кольцо на руке Констанции и покрутил его. – Ты вышла замуж… мы муж и жена. – Опустившись на кровать, Дональд одной рукой обнял ее, а второй убрал от ее груди крепко стиснутые ладони.

Когда сопротивлявшиеся ладони Констанции коснулись ее колен, Дональд отпустил их, и его пальцы двинулись вверх, к пуговкам лифа. Констанция резко отскочила в сторону, словно ее обожгло крапивой, схватила халат и, накрывшись с головой, разделась под ним, как делала это в детские годы, когда она спали с Барбарой в одной комнате.

Мисс Бригмор с самого детства наставляла сестер: "Скромность к лицу девушкам, когда они готовятся ко сну". Оставшись одни, девочки передразнивали гувернантку: "Скромность к лицу девушкам, которые надоедают хуже горькой редьки".

Оставаясь сидеть на кровати, Дональд внимательно глядел на жену. Он уже больше не улыбался, веселое выражение исчезло с лица. Из глубины его сознания медленно, словно гной из раны, просочилась мысль. И когда эта мысль окрепла, набрала силу, она буквально подбросила его с постели. Дональд встал, схватил Констанцию за плечи и произнес хриплым голосом:

– Конни, ты моя жена, ты больше не живешь с ними в коттедже, у тебя началась совсем другая жизнь. И ты не ребенок, поэтому прекрати так себя вести.

Дональд отпустил ее, и она откинулась назад, прижавшись спиной к медным прутьям спинки кровати. Ошеломленная его резким тоном, Констанция уставилась на своего мужа. Это продолжалось несколько секунд. Дональд повернулся, подошел к комоду и выдвинул верхний ящик. Воспользовавшись моментом, Констанция как маленькая подползла к краю кровати, откинула одеяло и юркнула под него.

Когда она снова взглянула на Дональда, тот уже был в одной ночной рубашке. Констанция зажмурилась и вновь открыла глаза, почувствовав, что муж сел на край кровати. В других, более радостных обстоятельствах его рубашка рассмешила бы ее. Конечно, ей часто приходилось наблюдать в таком виде дядю Томаса, когда он рано утром выходил в туалет. Но у дяди ночная рубашка была длинная – до щиколоток. А рубашка Дональда едва доходила до колен, и Констанция заметила, что ноги у него очень волосатые, как и грудь, видневшаяся в прорези рубашки. По непонятной для нее самой причине, страх усилился еще больше.

Тело ее напряглось, она ждала, что Дональд погасит лампу, но он уже лег под одеяло, а лампа продолжала гореть. Приподнявшись на локте, Дональд склонился над Констанцией, молча глядя ей в лицо. Взгляд Дональда был спокойным, нежным, у Констанции же в это время мысли лихорадочно роились в голове. Все могло бы быть хорошо, если бы их с Мэтью не застала тогда гроза. Да, могло бы. Если бы только можно было забыть то, что случилось во время грозы, выбросить из головы, хотя бы на сегодняшнюю ночь. Но Констанция не могла забыть: на этом же этаже, по другую сторону лестничной площадки, в своей комнате лежит Мэтью, кашляет и страдает, зная, что происходит в комнате брата.

Так же молча Дональд обнял Констанцию и притянул к себе. Откинув назад голову, он прошептал:

– Я хочу смотреть на тебя, смотреть и смотреть. Многие годы я мечтал об этой минуте. Ты понимаешь, Констанция?

Внезапно мускулы Дональда напряглись, Констанция вздрогнула, но он не ослабил объятья. Казалось, что, охваченный страстью и ослепленный победой, он просто не осознает силу своих объятий. Но когда Констанция никак не отреагировала на поцелуй Дональда, он вновь вскинул голову и почти умоляюще произнес: