Бен почувствовал ее дрожь, обернулся к ней, и она сразу поняла: он вспомнил Эмери. Эмери, который потерял жену, а потом ушел из жизни и сам.

Что-то изменилось в Бене, Эран чувствовала это. Но его образ жизни остался прежним, и все так же там не было места для ребенка. Чем больше Эран думала о ребенке, о беспорядочных встречах, которые только путали Рианну, были так болезненны для всех, тем больше она ощущала накопившуюся за годы тяжесть. Видеть Рианну было самой большой радостью в ее жизни, но эта радость доставалась Эран за чужой счет.

ГЛАВА 19

По дороге к священному городу Варанаси Бен был подавлен и молчалив, и Эран сочувствовала ему. Она сама перенесла легкое расстройство желудка, но он страдал от последствий огненного карри, которое уложило его в постель на весь предыдущий день — под противомоскитную сетку. Тхан гнал арендованную машину на запредельной скорости, стремясь побыстрее попасть в буддисткую святыню Сарнат. Всех немножко подташнивало.

Но Варанаси стоил их мучений. Помимо Сарнат, по берегам Ганга было множество впечатляющих храмов. Об этой реке было столько легенд, что Эран даже не верилось, что она ее увидит. Она поглаживала Бена по руке, ей очень хотелось, чтобы он приободрился, ничего не пропустил из меняющихся вокруг пейзажей. А природа за окном выглядела совсем не так, как зеленые долины Катманду: плоские бурые равнины были засеяны хлопком, рисом, горчицей. Спустя некоторое время Бен стал поглядывать в окно, заинтересовался видом повозок, которые перевозили худые, одетые в лохмотья мужчины в тюрбанах.

— Это страшно, правда? Дива и Рани говорили об этом, но, пока сам не увидишь, это кажется нереальным. Эти люди выглядят так, словно они еле в состоянии себя прокормить, — сказал Бен.

Это было ужасно, и все чувствовали себя неловко; Эран даже несколько удивила его озабоченность.

— Ну, мы же помогаем им немного. Есть больница в Лакнау, — сказала она.

— Ты имеешь в виду ту, где работала Рани? — спросил Бен.

— Да, мы послали туда порядочную сумму денег за последние годы, — ответила Эран.

— Правда? — оживился Бен.

Эран улыбнулась. Бен предоставил право вести финансовые дела, связанные с бизнесом, Ларри, а домашние расходы лежали на ней. Каждый раз, когда кто-то заводил с Беном разговор на финансовые темы, на его лице появлялось выражение скуки. Иметь полные карманы денег было здорово, но деньги сами по себе, сама их концепция были для Бена настоящей тайной. Другие люди разбирались в этих вопросах, и он предоставил им заниматься этими проблемами.

— Да. Как только мы что-то зарабатываем, сразу же и больнице достается. Но мы могли бы сделать больше… и мы будем, даже если это и капля в океане, — сказала Эран.

— А что же ты мне не сказала про больницу? Мы могли бы зайти посмотреть ее, когда были в Лакнау, — заметил Бен.

— Я тебе говорила об этом несколько лет назад. Но не стала предлагать посетить ее… ну, я подумала, что это может произвести на тебя угнетающее впечатление, — ответила Эран.

— О Эран, ты думаешь, что я какой-то бездушный монстр? — нахмурился Бен.

— Нет, я знаю, что ты не бездушный, ты просто подвержен приступам тошноты, — улыбнулась Эран.

Бен с любопытством посмотрел на нее, как будто впервые открывая для себя многое, о чем раньше не задумывался. Эран устраивала его жизнь так безукоризненно, что он даже не замечал, как и что происходит. Он откинулся на спинку кресла и замолчал.

Вскоре они приехали в Варанаси, остановились в гостинице Паллави и стали приходить в себя после упражнений Тхана над их чувством равновесия. У Эран немного кружилась голова, и она все время чувствовала, что за ней наблюдают.

— Почему ты на меня так смотришь? — спросила она.

— Не знаю, просто смотрю. — Бен пожал плечами.

Нет, он не хандрил, он как бы ушел в себя, находился в состоянии созерцания. Лишенный привычного блеска звезды, Бен как бы остался наедине с собой, приспосабливаясь к тому, что он обычный человек, он впитывал детали повседневной жизни, которые обычно его не касались.

Тхан и Бет отправились в Сарнат, а они не стали напрягаться, отдыхали, сидя под пальмами со стаканами холодной ласси. Воздух был теплый и влажный, он не давал Эран сконцентрироваться на чтении путеводителя, но больше всего ей не давали покоя темные глаза Бена — периодически он пристально изучал выражение ее лица. Она не могла вспомнить, когда последний раз видела Бена таким сосредоточенным и молчаливым. После легкого ужина они рано отправились спать, постояв перед открытым окном, любуясь ночным небом, усеянным звездами. Бен был очень нежен с ней в постели.

На следующий день, отдохнувшие и энергичные, они отправились в дорогу, понимая, что у них осталось не больше десяти дней до сезона муссонов. Храм, который они хотели увидеть, был довольно далеко, и добираться до него надо было пешком. Он был маленький, но выложен невероятно красивыми мозаичными узорами. Прикрыв голову и плечи широким газовым шарфом, Эран предоставила Бену идти впереди и первому войти в храм. К своей радости, она обнаружила, что там происходила некая церемония.

Спереди, там, где предположительно находился алтарь, несколько монахов в рясах лежали на полу лицом вниз, произнося в унисон молитвы. На первый взгляд создавалось впечатление, что на полу расстелено серое покрывало, по краю которого стояло несколько пар сандалий. Эран не знала, то ли ей сесть, то ли стоять, то ли опуститься на колени. Бен придвинулся к ней, закрыл лицо руками и опустился на колени около нее.

Кроме них и монахов, в храме никого больше не было, и, хотя Эран ничего не понимала из того, что происходит, у нее возникло какое-то особенное чувство. Разве это важно — кому или как люди поклоняются, разве недостаточно, что у них есть уважение к тому, что поднимает их над собой? Храм был преисполнен покоя, и в этот момент Эран подумала о Молли, которая молилась совсем другому богу в другой стране. Молли не отказывалась от католической веры — ты не можешь, настаивала она, отказаться от того, в чем рожден, и она по-прежнему следовала наставлениям из Рима. Но все чаще в ее редких письмах чувствовалась неприязнь и неприятие других, некий фанатизм, появлялась тема избранности и предназначенности. Чувствуя смутное унижение, Эран ощущала резкий контраст и легкую тревогу. Иногда Молли употребляла слова «очищающий», «освежающий» так, что Эран вспоминались уроки истории, когда Аймир рассказывала о нацистах. Они тоже часто использовали эти слова.

Бен молился. Эран никогда прежде не видела, чтобы он это делал, никогда не знала, что на самом деле значит для него быть индусом, кроме того, что он был пацифистом, отрицал жестокость и конфликты всех мастей. Несмотря на свой горячий нрав, Бен никогда никого не обидел и не причинил никому боли.

О чем он молился, какому богу? Наверное, Шиве, как вчера Тхан молился Будде, а Молли — Иисусу. Вряд ли Эран поверила бы в это, если бы не увидела Бена на коленях поклоняющимся своему «фальшивому богу». Для Эран действия монахов были скорее культурным ритуалом, но она почувствовала себя вовлеченной в общее действо и в молчании преклонила колени, как и все, до окончания церемонии. Потом все поднялись, и Эран немного занервничала, когда они обернулись и увидели ее, иностранку, попавшую в их храм без приглашения. Ей надо уйти?

Но монахи улыбались, их глаза за стеклами круглых очков казались удивительно дружелюбными. И все же Эран обмерла, когда один из самых старших среди них сделал им знак рукой.

— Чего они хотят? Чтобы я вышла? — прошептала она.

— Нет, я думаю, они просто хотят поговорить с нами. Пойдем, — сказал Бен.

Эран последовала за ним к тому монаху, который поманил их, а остальные медленно просочились через дверь, приветливо кивая на прощание, сложив на груди руки в широких рукавах. Тот, который подозвал их, приветствовал путников по-английски, поинтересовался, откуда они. Не хотели бы они осмотреть храм?

О да, с удовольствием! Монах устроил им экскурсию, обращая внимание на всевозможные детали, на вещи, которые они бы сами и не заметили, объяснял их значение, рассказал старинную легенду. Монах был очень общительный, раньше он был крестьянином и много знал об особенностях местного земледелия.

Он рассказывал так интересно, что Эран даже пожалела, что у них не было с собой магнитофона, чтобы записать его слова. Она была уверена, что запомнит этот день навсегда, и если даже упустит какие-то подробности, никогда не сотрется в ее памяти это молодое и одновременно старое лицо человека, которому можно было дать от сорока до шестидесяти лет. Не важно, каков был его физический возраст, — его дух был молод и подвижен, его интеллект поражал, его отдельные философские умозаключения давали пищу для раздумий. И она, и Бен чувствовали огромную радость, что встретились с ним, что оказались в этом намоленном месте.

Затем монах, проведя целый час в их обществе, удалился, отметая благодарности и желая им приятно провести время в Варанаси. Они уселись на краю колонны и посмотрели друг на друга:

— Слушай, ну это просто потрясающе! — воскликнула Эран.

— Да… И это случилось в такой день, сегодня, в эту минуту, — вымолвил Бен.

— Почему? Что такого особенного в сегодняшнем дне? Это день какого-то святого? — удивилась Эран.

— Да… в некотором роде, — сказал Бен.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Эран.

— Я… дело в том… есть нечто, о чем я хотел бы тебя попросить. Нечто, о чем я давно уже думаю, о чем мне давно надо было тебя спросить, — сказал Бен.

Он взял Эран за руки и так серьезно взглянул в глаза, что ей стало не по себе: его поведение не очень отличалось от того ужасного дня на Крите, когда он сказал, что больше не может быть вместе с ней.

А что он скажет сейчас? Или она ошибалась, чувствуя, что их отношения стали прочные, как никогда? Но не могла же она так ошибиться, никто бы не смог там безумно притворяться. Эран почувствовала легкую слабость.