Какое-то время Эран была грустна и задумчива, все лето, как никогда много, она работала над стихами, над ритмами и гармонией. Когда стал приближаться день рождения Бена, у нее даже не было желания его праздновать, чтобы не нарушать состояния покоя. Но с помощью его семьи Эран наконец приободрилась и устроила очень запоминающийся вечер.

Тридцать лет! Но они оставались такими же, какими были в свои девятнадцать или двадцать, полные задора и энергии, по-прежнему их союз был как игра. Их жизнь была игрой, музыка делала их молодыми и помогала расплачиваться по счетам времени. Были взлеты и падения, были дни, когда не писались ноты, а гобой звучал так же отвратительно, как и рояль, а они оба просто рыдали от отчаяния. И все же они могли работать до ночи, до тех пор, пока не получалось, как надо. Бен любил ее стихи, которые позволяли ему выразить то, что он не смог сказать сам в повседневной жизни. Эран нравилось, как ее слова сплетались с его мелодией, которая порой отделялась и парила сама по себе, и голос Бена звучал безупречно, как классический Роллекс. Бен был звуком, а Эран была смыслом, и они чувствовали, что были созданы друг для друга. А были времена, когда они ссорились и набрасывались друг на друга как тигры. Были дни, когда они чувствовали себя по разные стороны Вселенной.

И были времена, когда Бен испытывал страх. Он никогда не говорил об этом, но Эран видела это. Он боялся не только того, что на него снова нападут. Он боялся ошибиться, написать или спеть не ту песню, потерять любовь своих поклонников. Бен думал, что такая ошибка будет означать конец их обожанию и чудо кончится. Его приступы страха были пугающими. Эран беспомощно смотрела, как он рвет ноты, бьется головой о рояль, кричит, что он словно падает с каната. Однажды он с такой силой сжал стакан, что стекло треснуло и осколки располосовали всю его ладонь. В другой раз Бен лежал на полу и колотил ногами в полном отчаянии. Эран запомнился случай, когда Гевин Сеймур пришел к ним, как обычно, и это каким-то образом помешало Бену, из-за чего он просто схватил гостя за шиворот и долго тряс его, пока Эран не удалось упросить его оставить человека в покое.

Бен орал, пинал рояль, стучал кулаками по стене. И каждый раз Эран приходилось успокаивать его, показывая на его золотые диски, играть что-нибудь умиротворяющее или просто вышучивать его, пока он не приходил в себя. И он так же помогал ей, когда нужные слова для стихотворения не находились. Внешне их жизнь казалась легкой и разноцветной, как мыльный пузырь, но под поверхностью было нечто более существенное. Даже если бы они потеряли все за одну ночь, не написали бы больше ни одной песни, они знали, что все равно будут вместе. В горе или в радости, навсегда.

У Рани появилась своя практика этим летом. Прислал письмо Акил. Он писал, что ему удалось найти спонсора, и все прошло очень здорово, это был настоящий успех, спасибо за призы, победитель приедет на студию в сентябре, может ли он остановиться у них? Эран была глубоко тронута, это было первое письмо, которое Акил написал ей. Потом пришло странное письмо от Молли. Она рассказывала, что стала неким министром или настоятелем их священной церкви. Бог избрал ее и возложил на нее эту священную обязанность.

«Избрал для дурдома», — сказал Бен так ехидно, что Эран чуть не согнулась пополам от смеха. Рядом с ним все сложности с матерью, так угнетавшие ее в молодости, казались совсем неважными. И казалось, что Молли действительно по-своему счастлива.

Но Рианна! Ночи напролет Эран думала о ней, видела ее лицо в каждом проносящемся облаке, слышала ее голос в каждой ноте голоса Бена. Эран очень скучала по дочери, пока та была маленькая, но сейчас стало еще хуже, еще больнее, когда Аймир присылала ее фото или писала об успеваемости и любых других новостях.

Эран пропустила ее седьмой день рождения — они с Беном были в Канаде в это время — и сейчас мучилась и не знала, как и когда снова увидит Рианну. Она больше не могла пропустить ни следующего Рождества, ни следующего дня рождения дочки, ни одного дня, ни часа! Как-то раз Эран невзначай сказала Бену, что, возможно, поедет повидаться с Акилом.

— С Акилом? — переспросил Бен.

— Да, он мой единственный брат. Я, может быть, загляну и к Валь, — сказала Эран.

— И к Рафтерам, — уточнил Бен.

— Д-да, естественно. — Эран немного замялась.

— Меня приглашают? — спросил Бен.

О Господи! Всегда, всегда эта ужасная проблема! Каждый раз, когда звонит телефон, Эран мчится скорее поднять трубку на случай, если это Дэн или Аймир — ведь если они как-то проговорятся, это разрушит их жизни. Ее и Бена, Рианны, Дэна и Аймир, всех! Тревога поселилась у нее в сердце, как кот, который становился все больше и чернее, готовый выскочить в любой момент ниоткуда и вцепиться в нее огромными когтями.

Совершенно спокойно она взглянула на Бена:

— Ну, Бен, ты же знаешь, тебе там не нравится, я всегда езжу сама.

Он внимательно смотрел на нее, лишая ее решимости.

— Да, я знаю. Я просто подумал, что, может быть, тебе иногда хочется поехать вместе со мной? Я уверен, я мог бы помочь Акилу с его проектом, и я с удовольствием бы повидался с Рафтерами.

Да, но они-то умерли бы от страха при виде его! Иногда Эран казалось, что они замирают и при виде ее самой, живут в страхе, что она все рассказала Бену и заберет у них ребенка. Это мимолетное выражение на их лицах появлялось, когда она сидела с Рианной на коленях, захлебывающейся от смеха, весело рассказывающей новости. Несмотря на редкие приезды Эран, Рианна считала ее своим настоящим другом. Но сейчас Эран уже не удастся ускользнуть, когда Бен буквально дышит ей в затылок, и все объяснения подошли к концу.

— Да, может, мы и поедем вместе, попозже, после возвращения из Индии, — сказала она.


Это был какой-то неудачный сентябрьский день, он не задался с самого начала. К тому времени, когда они прибыли в аэропорт, Бен находился в одном из своих «заведенных» состояний, его раздражали толпы и беспорядок во всем, как будто путаницу создали специально, чтобы досадить лично ему. Несколько человек узнали Бена и попросили автографы, задержав его, так что Эран одной пришлось разбираться с багажом, толпиться в очереди на регистрацию, потом искать холл, где бы им никто не докучал. Тхан и Бет путешествовали с ними и, как могли, старались ей помочь, но Эран чувствовала, что ответственность за все лежит на ней. У Бена была потрясающая способность изолировать себя от бытовых проблем. Он привык к тому, что в поездках его всегда сопровождают, проводят через отдельный вход в аэропорту и всячески ублажают в самолете. На гастролях все делалось как по мановению волшебной палочки, все, что от него требовалось, это просто прибыть на место.

Но это была частная поездка, и, хотя Эран очень любила Тхана и Бет, была благодарна за их помощь, ей по-своему хотелось, чтобы они не поехали и дали им с Беном остаться наедине. Эран чувствовала, что этого не произойдет до тех пор, пока Бен не прекратит выступать перед публикой. По крайней мере Тхан всегда будет с ними, наблюдательный, как дворцовый страж. Бет не столь была им нужна, но Бен сказал, что было бы несправедливо оставлять ее дома, раз ее муж отправляется в Индию, и конечно же был прав. Бен оплатил все их расходы — после того, что Тхан сделал для него, ему ничего было не жалко для друга. Тхан был в восторге: будучи буддистом, он не мог дождаться, когда увидит Индию.

Наконец долго задерживаемый рейс вылетел, и Эран начала расслабляться от обаятельной улыбки Бена.

— Прости, сам не знаю, что на меня накатило, — повинился он.

— И я не понимаю. Это же мне пришлось заниматься визой и билетами, паковать вещи, заказывать гостиницу, все организовывать, — заметила Эран.

— Да. Булочка, ты чудо, и я обещаю, что буду лучше себя вести, когда мы туда приедем. Меня никто не узнает, у нас не будет никаких проблем, — пообещал Бен.

Это не было главной причиной, почему они поехали в Индию, но существенной. Там не продавались пластинки Бена, он буквально был никому не известен, у них было бы немного покоя. Если только он не будет реагировать, как тогда на Крите… но, даже если и будет, это не смертельно. Их отношения стали гораздо прочнее сейчас, гораздо более неразрывными, чем тогда. Даже Гай Хейли признал их сложившейся парой. Эран бы очень хотелось, чтобы Валь перестала присылать свои несчастные письма, чем-то напоминающие по стилю письма Молли, без устали повторяя, что у Эран есть все обязанности и нет никаких прав жены. Валь считала, что Эран надо настоять на браке, и иногда Шинед Кенни говорила то же самое; даже Майлс как-то раз, подмигнув ей, сказал, что пора брать быка за рога.

Но зачем? Они были счастливы, у них будут дети, они едины по духу. Бен заставляет ее душу петь, а это уж побольше всего того, что сделал для Валь ее муж! И кроме того, Эран давно поняла, что заставлять Бена делать что-нибудь насильно — это вернейший способ добиться того, чтобы он вообще этого никогда не сделал. Ему нужно было чувствовать себя свободным, нужна была иллюзия, что он во главе, что он все решает, а не наоборот.

В глубине души Бен прекрасно понимал, как Эран нужна ему, как нужен ему всякий человек, кто поддерживает каждый его шаг, который публика видит на сцене. Но если бы он признался в этом, то, скорее всего, никогда бы больше не смог диктовать настроение и соответствовать ожиданиям людей, которые поклонялись ему, как Богу. Предполагается, что у кумиров нет охранников, матерей, нет обычной семьи, они не живут обычной жизнью, не попадают в трудные положения.

Дорога до Лакнау была очень долгой, с пересадкой в Дели. Всю вторую половину путешествия Эран восторгалась восхитительными пейзажами, над которыми они пролетали, а после, предоставив Бену смотреть фильм, она погрузилась в мысли о нем и об их дочери. Некоторое время назад в Данрасвее случился крупный скандал из-за того, стоит ли идти Рианне к причастию со всем классом. Дэн и Аймир не были религиозны и не нагружали девочку католическими премудростями, а сам ребенок особо не интересовался мероприятием, разве что их денежной стороной: по традиции после церемонии надо было посещать знакомых, и в результате собиралась некоторая сумма, которую можно было потратить на сладости. Рафтеры полагали, что это не самый духовный мотив, так же как и Эран, — и даже, напротив, считали, что мелкие подношения развивают в ребенке корысть и жадность, а белые платья, как у невест, тешат тщеславие. Но потом вмешалась Ханнак Лоури, по мнению которой не надо было выделять ребенка из остальных детей. Пусть примет причастие вместе со всем классом. Но тут уже сама Рианна закатила истерику, она топала ногами и вопила, что она не наденет платье с дурацкими рюшками и никуда не пойдет, а потом ворвалась мисс Кэрролл и заявила Рафтерам, что они растят маленькую язычницу.