— Кир Анато-о-льна, это не смыва-а-ется…

Кира, стараясь не смеяться, строго ответила:

— Тогда сбрей! Он еще удивляется, что ему в голову лезут одни эрегированные органы в бигудях — жаловался в прошлый раз! Ничего другого в этом семестре творить не может. Какой неожиданный виток в нашем развитии!

— А когда я ромашку деревянную сделал, вы сказали, что это детский сад…

— И ты резко решил повзрослеть, да?

— А это был символ! — упрямо закончил Федосеев.

— На одних голых символах, дружок, далеко не уедешь.

— А на одетых? — Федосеев достал из-за спины высокий, ростом с пятилетнего ребенка, деревянный цветок в накинутом на растопыренные листочки пиджачке. Кира с Аленой от неожиданности засмеялись.

— Твори, что с тобой сделаешь!..

В прихожей раздался хохот. Кто-то хорошо и громко запел в стиле рэп:

— «Эй, подруга, посмотри на меня, я поросенок, а ты свинья!»

Алена улыбнулась:

— Мам, я пойду, вечером позвоню.

Кира кивнула с сожалением:

— Вот такая я мать — никакая…

Девушка обняла мать.

— Ты — самая лучшая… не переживай, — прошептала она Кире, уткнувшись в ее плечо. — То, что сейчас — не навсегда… Я тебя люблю, мам…

Кира погладила дочь по голове.

— Доня, пообещай мне одну вещь. Пожалуйста.

Алена кивнула, не поднимая глаз на мать, все так же крепко обняв ее.

— Перед… прохвостом этим… не унижайся. Хорошо? Если бы все дети на земле рождались по воле своих отцов, то род человеческий давно бы уже вымер.

Кира повернула к себе голову дочери, так чтобы видеть ее глаза, которые мгновенно наполнились слезами, но Алена улыбнулась и опять кивнула. Мать поцеловала ее в нос и прижала к себе.

Из квартиры послышался взрыв веселого смеха. Алена осторожно спустилась по просевшей от времени лестнице, ведущей к огромным решетчатым дверям лифта, и оттуда помахала матери рукой. Та махнула ей в ответ:

— Береги себя, дочка.

— Мам… я тебе еще не сказала… Кто-то уронил у меня на кухне бумажку от сигарет… фольгу…

Кира нахмурилась.

— Подожди…

— Кира Анатольна! Можно со стола снять… — В дверь выглянула симпатичная студентка с двумя тоненькими синими косичками и вздернутым носиком, утыканным блестящими шариками.

— Можно… Нет! Что — снять?! Это еще не высохло… Аленка, ты прости меня… Позвони мне вечером, хорошо? Хочешь, Иосиф за тобой заедет?

Алена улыбнулась.

— Я позвоню, мам, конечно…

В лифте Алена услышала мелодию сотового телефона. Звонила Кира.

— И вообще не разговаривай много по мобильному, — сказала та. — Вредно для беременных.

— Хорошо, мам.

— А может, фольгу ветром занесло, в окно?

— Наверно… Мам, не переживай. Я вечером тебе позвоню.

Как странно и страшно, когда собственный дом перестает защищать, когда становится неприятно туда идти… Алена до конца не верила, что кто-то заходил к ней в квартиру. Зачем? Ничего не взяли… Но в то же время она чувствовала — в доме кто-то действительно побывал. Чуть сдвинуты книги на полках, переставлены баночки с косметикой на туалетном столике. Непонятно только, с какой целью…

Подходя к дому, Алена чуть замедлила шаг. Обычно, наоборот, она всегда спешила домой — вот сейчас закроет за собой дверь, и все страхи, все обиды останутся по ту сторону. Но после этого случая… Алена сделала над собой усилие и подошла к своей двери. Дверь была заперта, все в порядке. Может быть, она и вправду просто забыла утром запереть ее? В дом могла зайти кошка… или какая-нибудь любопытная соседка, которая взять не возьмет, но посмотрит, что и как…

Успокаивая себя, Алена умылась и налила себе чаю. В это время раздался телефонный звонок. Кто-то помолчал, постучал ногтем о трубку и отключился. Почему-то Алене показалось, что это не Денис. Она всегда чувствовала, когда звонит он, даже если его не было слышно. Да и он вряд ли стал бы молчать в трубку… Если сказать нечего, то он и звонить не будет. Как, например, все последние месяцы.


Служба близилась к концу. Все время Алену не оставляло ощущение, что на нее кто-то пристально смотрит. Она старалась не поворачиваться на прихожан, все равно в полутьме она бы никого не разглядела. А пожилой, хорошо одетый человек действительно не отрываясь смотрел на девушку. Время от времени он вместе со всеми быстро и привычно крестился, поглядывая на часы.

После службы Алена не стала задерживаться, хотя видела взгляд отца Григория — он явно хотел с ней поговорить. Можно было бы, конечно, рассказать ему обо всем, и про фольгу, и про странные звонки, но не в этот раз. Алена не очень хорошо себя чувствовала, с трудом достояв до конца службы. Может, права Кира, и хватит работать? В музыкальной школе скоро будут экзамены и каникулы. А здесь… Алене очень нравилось приходить на службу, видеть, что есть какие-то совсем другие люди, проще, наивнее, чем, например, она с Кирой или Денис. Она не верила так искренне и безоглядно, но среди этих людей чувствовала себя просто и хорошо.

Алена вышла из церкви и увидела, как сидевший на лавочке у крыльца невысокий пожилой человек встал навстречу ей. Улыбнувшись, он стал очень похож на озорного гнома.

— Не торопитесь так, деточка! Здравствуйте, моя милая! — окликнул он ее и, чуть прихрамывая, подошел поближе.

Алена остановилась, с радостью узнав своего преподавателя из института.

— Эммануил Вильгельмович! Здравствуйте!

— Прошу вас, не трудитесь, не выговаривайте имя моего батюшки.

Алена улыбнулась:

— Хорошо.

— Я ведь зашел сюда на ваш голос! Гулял мимо, услышал голос неземной красоты, подумал — я такой голос слышал только у одной своей ученицы, которая совершенно пропала после института. Куда же вы пропали, Алена?

— Я… преподаю музыку детишкам. В очень хорошей музыкальной школе. И здесь еще… пою…

Эммануил покачал головой:

— Неправильно. Это хорошо, но совсем неправильно… Вы не спешите домой? Вас не ждут дети? Муж?

Алена, чуть помолчав, ответила:

— Нет.

Она знала, что просто так ни один мужчина — ни шестнадцати-, ни шестидесятилетний такого вопроса не задаст. Если уметь читать по их условным знакам, говорила бабушка Варя, то увидишь, что у них, как у собачек, — не больше пяти-шести рефлексов. Подбежал к столу, понюхал — хочет есть, другого не предлагать. Лакает воду — не отрывай, пусть напьется. Подбежал, залез носом под юбку, нюхает — дай по носу и прогони, но не надейся, что уйдет далеко. Рухнул на подстилку — пусть выдрыхнется. Рвется лизать руку или ногу, дай лизнуть разок, это у него движение души. Хочет бегать и гулять — отведи в лес, отпусти с поводка, пусть нагуляется… Ну а если потеряется в лесу, то либо одичает, прибьется к стае таких же, как он, свободных и всеядных хищников, либо кто-нибудь его, болезного, подберет. Жалеть о такой собаке нечего. Хорошая собака всегда найдет дорогу домой.

— Пройдемся, Аленушка, если не возражаете. — Эммануил церемонно предложил ей руку.

Они пошли рядом. Алена, видя, что он старается идти ровно и быстро, наверное, чтобы не так была заметна хромота, стала чуть придерживать шаг.

— У меня в июне будет несколько концертов в Москве, — заговорил Эммануил, поглядывая на Алену из-под седых лохматых бровей. — Хочу предложить вам участвовать в них. Я буду играть на лютне и на флейте свои произведения, два мальчика, мои студенты, будут петь и тоже играть. Вы же украсите все это своим голосом, если, конечно, согласитесь.

Алена в сомнении покачала головой:

— Спасибо, Эммануил Вильгельмович… Не знаю. Боюсь, что могу подвести вас.

— Вы — и подвести? Не поверю ни за что. Я помню, что вы очень аккуратная и ответственная девочка.

Алена улыбнулась.

— Мне… сложно будет приезжать на репетиции…

— Что такое, деточка? — Эммануил приостановился и взял ее за локти обеими руками. — У вас что-то не в порядке?

Алена ответила не сразу — она не собиралась говорить об этом бывшему преподавателю, которого не видела несколько лет и с которым никогда не была особенно дружна. Но он как будто так искренне заволновался, что она все же объяснила:

— Я… я жду ребенка.

Эммануил неожиданно был просто потрясен.

— Что вы говорите! Это прекрасно! Позвольте я поцелую вам руку!

Алена смущенно протянула ему руку. Эммануил крайне почтительно взял ее и, склонившись, едва прикоснулся к ней губами.

— И кто же тот счастливец, который ждет ребенка вместе с вами? — спросил он, не отпуская ее руки и глядя на девушку снизу вверх.

Алена аккуратно освободила свою руку и снова улыбнулась.

— Мне… не хотелось бы говорить об этом…

— Не буду настаивать… Наверно, кто-то из тех прохиндеев, которые увивались вокруг вас в институте?

— Нет. Ну… собственно, никто больше, похоже, и не ждет.

— Я так и знал! Я сразу понял, глядя на вас в церкви, что с вами случилось что-то чудесное!

Алена внимательно посмотрела на него. Она хорошо помнила, как неожиданно иногда Эммануил проводил свои семинары по композиции. Однажды он предложил за полчаса набросать иной финал к опере Верди, в другой раз — «в общих чертах» изменить музыкальное решение балета Хачатуряна…

Как-то во время занятия перед летней сессией он открыл окно, выходившее в маленький дворик во дворе института, и сказал:

— Милые дети. Прошу маленький экспромт. У вас есть несколько минут и два любых инструмента, которые вы себе выберете в своем воображении. Тема: вот этот майский день и то, что каждый увидит из окна и почувствует при этом. Сочинения прошу сдать в конце занятия, проверим в следующий раз. Это и будет вашей экзаменационной работой по моему предмету в этом году.