Вера Колочкова - Знак Нефертити

— И я тебя…

Отошли друг от друга, немного смущенные. Антон вновь приложил к уху мобильник, заговорил быстро:

— Ну все, значит, договорились. Я уже выхожу, на углу около универсама встретимся. Пока…

— Погоди, сынок… — произнесла она быстрым шепотом, указывая на мобильник. — Это ведь Ира Петренко, да?

— Ну да…

— Дай-ка я с ней поговорю.

— Мам…

— Да не бойся ты, не укушу я твою Иру! Ну, дай!

Почти выхватила у него из ладони мобильник, произнесла весело:

— Здравствуй, Ира, это мама Антона с тобой говорит!

— Ой… Здравствуйте… — испуганно пролепетал в ухо девчачий голосок.

— Ир, а приходи к нам в гости! На пироги! У нас бабушка сегодня такие пироги испекла — чудо просто!

— Ой…

— Ну, чего ты все ой да ой, Ира! Приходи! Я тебя приглашаю!

— Ой… То есть… Мне неудобно как-то…

Антон стоял рядом, смотрел, нерешительно улыбаясь. Потом взял из ее рук мобильник, проговорил радостно:

— Ирк! А давай правда к нам! Ты ж после смены еще не обедала! Да ладно тебе, не бойся… Да все нормально, чего ты… Выходи, я тебя встречу. Да, на углу…

Нажав на кнопку отбоя, глянул на нее в осторожном недоумении:

— Ну, мам, ты даешь…

— А что такого? Разве я не могу твою девушку на пироги пригласить? Бабушка так старалась!

— Да можешь, конечно. Просто… Ты ж сама про Ирку говорила…

— Ну, мало ли что я когда-то говорила! Я и тебе много чего говорила, и Лерке… Теперь все будет по-другому, сынок.

— А у меня еще и борщ есть, Антошенька… — тихо встряла в их диалог мама, — может, твоя девушка и борща тоже покушает? Ой, а пойду-ка я еще и котлетки…

— Да не надо, ба! — смущенно улыбаясь, остановил ее Антон. — Она вообще-то на диете сидит!

— А что, она полненькая?

Антон хмыкнул, озадаченно пожал плечами:

— Да нет вроде… А вообще, мне без разницы. Это она сама себе в голову вбила, что надо худой быть. А мне без разницы, худая она или толстая. Она ж — Ирка… Ладно, я пошел ее встречать, а вы тут стол к обеду накрывайте. Сами с этим обедом затеялись, я не виноват!

— А когда вас ждать, Антон?

— Да минут через пятнадцать, я думаю! Иркин салон на соседней улице, так что мы быстро.

Оделся, выскочил за дверь, и они с мамой переглянулись, улыбаясь.

— Может, в гостиной накроем, Ань?

— Да ну, мам… Как-то официально очень. Я ж просто на пироги пригласила… Нет, не надо в гостиной. На кухне у нас уютнее. И как это я так… Сама себе удивляюсь, надо же…

— А наш Антоша давно с этой девушкой дружит?

— Да. Еще со школы. А я и не знала даже.

— Как же так — не знала?

— Да вот так, мам… Не знала… Ну, ладно, пойдем на стол накрывать, а то не успеем.

— Пойдем…

Звякнул дверной звонок, и она быстро прошла в прихожую. Честно говоря, она плохо помнила в лицо эту Антошкину одноклассницу — Иру Петренко. Девочка как девочка, ничем от других девочек в школе не отличалась. Открыла дверь…

Да, обыкновенная девочка. Джинсы, курточка, модная стрижка, много косметики на лице. Теперь каждая вторая на улице такая же. Улыбается робко, переминается с ноги на ногу. Так, надо бы из нужного тона не выскочить…

— Ну, чего стоите, раздевайтесь быстрее, мойте руки, и на кухню! Пироги стынут! Ты после смены, Ир? Голодная?

— Да… То есть нет… Ой, я не знаю…

— Да ладно, Ирка, хорош стесняться! — слегка подтолкнул подружку за локоток Антон. И, обращаясь к матери, проговорил деловито: — Мы ненадолго, мам! Ирка билеты в кино взяла, мы пообедаем и побежим, ага?

Ирка повернула к Антону голову, улыбнулась, прикусив губу. Ох, как она на него смотрит… Как на взрослого серьезного мужика. И он рядом с ней — совсем взрослый… Так, соберись, Анька. Брось материнскую ревность, брось! Засунь ее в себя куда подальше.

Сели за стол, разговор затеялся легкий. Про пироги, про выпавший на улице снег, про одноклассников — кто куда после школы подался. Ирка оттаяла от стеснения, тараторила вполне по-свойски:

— Представляете, Анна Васильевна, а Ливанов вообще рванул поступать в театральный! Нет, вы представляете? Где Ливанов — и где театральный? Конечно, даже до второго тура не дотянул… А Казакова в медицинский поступила, у нее там дядя декан. А Мишка Северцев сразу в армию загремел, он же у нас второгодником был…

— А ты, Ирочка, в какой институт поступила? — неожиданно встряла в разговор мама, до сих пор молчавшая и тихо-внимательно Ирку разглядывающая.

— Я? Я ни в какой… Я с пятого класса уже решила, что парикмахером хочу стать. Я и в школе всех стригла, у меня классно получалось… Скажи, Антон? — повернулась она к нему за поддержкой.

— Да, бабуль. У Ирки, все говорили, к этому делу талант. Отбоя от желающих не было, все время ножницы в сумке таскала. К ней и сейчас в салоне запись на неделю вперед…

— Значит, увлечение в профессию вылилось? — спросила она, грустно усмехнувшись. — Повезло тебе, Ир…

— Конечно, повезло! — вполне серьезно согласилась с ней Ирка. — У всякого свой талант есть, а что в этом особенного? Вот и мне — какой бог дал. Я и сама иногда балдею от того, что у меня из-под рук выходит… Да вы приходите ко мне в салон, Анна Васильевна, я вам такую прическу сделаю, сами себя не узнаете! И без записи приходите, в любое время…

Она вдруг поймала взгляд Антона, на Ирку направленный. Ох, сколько в нем нежности, обожания, гордости за подругу… Да и она на него так же смотрит! Да у них и правда любовь. Тут уж не обманешься. И вообще… Хорошая девочка, легкая, очень комфортная. Да, девочка-парикмахер. И заткнись, заткнись там, внутри, материнская спесь! Хочется тебе зубы показать, но заткнись. Пожалуйста…

— Ирк, мы ж опоздаем! — озабоченно поднял Антон взгляд на часы. — Лопай быстрее свой борщ!

— Очень вкусно, Александра Михайловна, спасибо… — отодвинула от себя тарелку Ирка, — а пироги, так вообще… Вся моя диета насмарку пошла!

— Да куда тебе худеть, деточка? — вздохнула мама, глядя на Ирку с умилением. — Ты вон и без того тростиночка…

— А не знаю, Александра Михайловна! — весело, по-свойски, махнула ладошкой Ирка. — Все худеют, и я худею! А что делать, мода нынче такая!

— Пойдем, пойдем, хватит трещать… — вставая из-за стола, потянул за собой Ирку Антон. — Тебе только волю дай, зацепишься языком, не оттащишь… Мам, бабуль, спасибо за обед, мы побежали!

— Приходите к нам, Ирочка! — уже в спину ласково проговорила мама. — Я вам еще пирогов напеку!

— Спасибо, я приду… — простецки растянула губы в улыбке Ирка. — Обязательно приду, спасибо…

Хлопнула дверь, ушли. Мама вздохнула, встала из-за стола, молча начала собирать посуду.

— Ну и как она тебе, мам?

— А ты знаешь, хорошая девочка… Мне понравилась. Говоришь с ней, и так уютно на душе… Словом — повезло Антошке.

— Да, наверное… — тихо согласилась она, вздохнув.

Согласилась, а внутри отдалось вдруг горечью. А может, это и не горечь была, а легкая зависть. Да, вероятно, зависть. Как же хорошо этой девочке — делать в жизни то, что нравится, и любить того, кого хочешь любить… И бежать никуда не надо. Впрочем, ей, наверное, и в голову никогда не приходило — бежать. Или свою жизнь по отдельным кирпичикам строить. Она ею просто живет, жизнью-то. И никакого институтского диплома ей для счастья не нужно. Незачем просто…

Глянула на часы — пора в кафе собираться. Время-то как незаметно пролетело. И хорошо, что незаметно, а то бы измучилась вся.

До самого выхода на сцену она была немного рассеянной и в то же время до предела сосредоточенной. Что-то говорила ей Катька — не слышала, только улыбалась, делая вид, что слушает. Глянула на себя в зеркало — удивилась… Лицо молодое совсем. В глазах — наивно радостное ожидание. И волнение… Волнение, как в юности. Боже мой — неужели влюбилась? Что ж это за судьба-насмешница такая, еще и любовь послала напоследок? Зачем…

Вышла на сцену, уселась, как обычно, на высокой ступени. Глянула в зал — народу-то собралось! Предприимчивая Филимонова еще столы раздобыла, так их тесно поставила — бедным официанткам не развернуться. Все лица, лица… И знакомые, и незнакомые…

А Ивана нет. Впрочем, чего и требовалось доказать. Самой себе доказать. Что ж, это даже и хорошо, наверное. Если не надо здороваться, то и прощаться тоже не надо. Опять же плюс…

Сеня с Веней вступили «Утро туманное», и голос вышел совсем жалким, дрожащим высокой нотой. Будто она не пела, а плакала:

Не пришел. Не пришел! Вот же — расплакаться не хватало. А впрочем — пусть. Пусть они думают, что она романсом растрогалась. Такая уж, простите, впечатлительная натура. Слеза скатилась по щеке, застряла в уголке рта. Соленая…

Зааплодировали, едва стих последний аккорд. Кто-то цветы принес, положил на колени. Глянула, чтобы кивнуть дарителю… И обмерла. Иван! Откуда он взялся, да еще с цветами! Наверное, вошел в зал, когда она пела! Уф-ф, надо же… И место у него за столиком совсем недалеко от сцены…

Подняла голову, тихо скомандовала Вене — давай «Зимнюю ночь»! Он слегка поморщился, пожал плечами — мы же в конце хотели… Но вступил первыми аккордами, приглашая подхватить Сеню, проиграл вступление. И она запела, глядя в знакомые пронзительные глаза, так выделяющиеся среди других глаз…

Да, она ему одному пела. Только ему. Про тени на потолке, про хлопья в оконной раме, про два башмачка, про скрещенье рук… Про то, что могло меж ними случиться и никогда не случится. Не будет судьбы скрещенья. И очень жаль, что не будет. И воск слезами ночника на платье капал. И все терялось в снежной мгле, седой и белой…