Тамит молчал. Вещь была дорогая, необычная, красивая, однако он не мог понять, каким образом она могла утешить отца.

— Я хочу, чтобы ты взял ее себе, — сказал мужчина.

— Ты даришь ее мне?

— Она твоя.

— Я должен ее носить?

— Не надо. Это знак принадлежности к высшему миру. Будет лучше, если ты спрячешь пектораль. Люди могут подумать, что ты ее украл. Просто если ты когда-нибудь пожелаешь изменить свою жизнь, эта вещь может тебе пригодиться.

Мальчик смотрел с недоумением.

— Не ты ли говорил, что нам нельзя думать о переменах!

Шеду сокрушенно покачал головой.

— Если б я знал, как следует поступить! Я никогда не скажу этого старшим сыновьям, но ты, ты не такой, как мы.

— Почему?

— Потому что ты родился другим, — загадочно произнес отец. — И я очень надеюсь, что тебе повезет больше, чем нам.

— Я не знаю, где искать другую судьбу, — заметил Тамит.

— Я тоже, — ответил Шеду и с сомнением добавил: — Быть может, в большом городе? Я слышал, будто в Фивах боги ближе к людям, чем в местах, где привыкли жить мы.

— Почему?

Мужчина пожал плечами.

— Зачем Амону[2] болота? Иное дело — богатый город!

Тамит задумчиво разглядывал пектораль, жалея о том, что не может разгадать смысл знаков, которые украшали ее. Золото сияло и играло на солнце, однако мальчику чудилось, будто людей сближает и разделяет не оно, а что-то другое, и величие, равно как и низость человеческих существ, проявляется не внешне, а как-то иначе.

Оставалось надеяться, что когда-нибудь это поймут и другие люди, что однажды боги смилостивятся и позволят ему снова встретиться с дочерью писца.


Глава 4

Базарный день представлял собой незабываемое зрелище. На пристани толпились знатные горожане в длинных льняных одеждах, крестьяне в набедренных повязках и голые рабы. Возле позеленевшего от времени каменного причала теснились деревянные барки богатых людей и тростниковые лодочки бедняков.

Среди разношерстной толпы выделялись две молодые женщины в узких белоснежных платьях, явно не знавшие, что такое нелегкая жизнь и тяжелая работа. За ними следовала рабыня, несшая тростниковую корзинку, в которую красавицы складывали многочисленные покупки.

Это были Тия и Харуя. Дочери писца Анхора исполнилось пятнадцать лет; как и многие египтянки, она обладала стройной фигурой и правильными чертами лица. Девушка привлекала к себе внимание необычными переливчатыми глазами: в зависимости от настроения, освещения или погоды они становились изумрудными, бирюзовыми или лазурными.

Харуя находилась в расцвете женской красоты, которая могла показаться слишком яркой, если бы не выражение кротости и некоторого разочарования жизнью, таившееся в глубине глаз, подведенных свинцовым и малахитовым блеском.

Тия знала, что мать, чья молодость клонилась к закату, не слишком рада тесной дружбе дочери с молодой наложницей мужа, которую считала легкомысленной. Однако при всем желании Небет не могла помешать их общению. Анхор только бы пожал плечами и не стал бы вмешиваться в женские дела. Вполне естественно, что взрослая девушка интересуется косметикой и нарядами и тянется к Харуе, которая давно овладела тайнами украшения лица и тела.

Тия увидела, что навстречу по пристани идет Хетес, и отвернулась. За минувшие годы она ни разу не заговорила с ним и даже не поздоровалась, хотя, случалось, он приходил в их дом и приносил лекарства для Анхора. При виде Хетеса Тия вспоминала слова отца о невидимой грязи, которую нельзя смыть. Девушке казалось, что она видит на красивом лице юноши клеймо предателя.

Он, в свою очередь, тоже не обратил внимания на Тию, зато проводил взглядом Харую. Хетесу исполнилось семнадцать лет, он возмужал и заглядывался не на своих ровесниц, а на женщин постарше.

— Хетес стал совсем взрослым, — заметила Харуя, когда юноша прошел мимо.

Тия приподняла брови.

— Терпеть не могу этого мальчишку! Никогда не забуду, как он рассказал отцу о моих встречах с Тамитом!

— Мальчишку? — повторила Харуя и улыбнулась своим тайным мыслям.

Тия неслышно вздохнула. За прошедшие годы она сполна прочувствовала, что значит жить воспоминаниями и мечтами. Она вела себя примерно и ничем не заслужила недовольства отца. Анхор не упоминал о мальчике с болот, и девушка решила, что отец позабыл о ее проступке.

Сама Тия часто вспоминала Тамита, хотя это ничего не меняло. Друг ее детства давно покинул окрестности Эффе и вряд ли когда-нибудь вернется назад. Впрочем, временами девушка говорила себе, что не стоит думать об этом мальчике. Рука невидимого бога давно провела между ними незримую черту. Она повзрослела, Тамит вырос, детские мечты и забавы остались в прошлом. Едва ли они найдут о чем говорить, а возможно, и не узнают друг друга.

Хетес прошел в тот конец пристани, где покачивались построенные из иноземной сосны и выкрашенные в небесно-синий или изумрудно-зеленый цвет суда, принадлежавшие богатым, чаще заезжим людям. За главной мачтой, как правило, располагалась каюта, огороженная красиво сплетенными циновками. Хетес не раз воображал, как отдыхает в такой каюте, причем не один, а с юной красавицей, чья кожа подобна шелку, а объятия жгут огнем, в то время как корабль медленно скользит по сверкающим в лунном свете волнам ночного Нила.

Юноша подумал о женщине, которая прогуливалась в базарной толпе вместе с Тией. Она была еще молода и красива и завораживала взглядом, походкой, голосом. Кажется, она обратила на него внимание! Вот бы встретиться с ней тайком! Неважно, что она наложница властного и высокомерного Анхора!

Отец Хетеса желал, чтобы его сын тоже стал лекарем, научился готовить болеутоляющие, заживляющие и слабительные лекарства, а также делать операции, которые, к слову, зачастую приносили больше вреда, чем пользы. Слушая его наставления, юноша зевал во весь рот. Когда Хетес спросил Бату, возможно ли вместо тех средств, которые использовались веками, применять иные, тот строго ответил, что на свете существует только то, что записано в старинных книгах, а о новом не стоит и помышлять. Между тем юноша видел, что зачастую отец не знает, как и чем лечить своих пациентов, и с важным видом прописывает им бесполезные отвары и настойки в надежде на милость богов.

Уже не раз Хетес ловил себя на мысли, что все чаще подумывает о том, чтобы уехать в большой город, например в Фивы, где было больше возможностей найти свое истинное предназначение.

Юноша стоял на краю причала и мечтал, как вдруг увидел проплывавший мимо папирусный челн, в котором стоял человек с длинным шестом в руках. Он был юн, не старше Хетеса, и выглядел как бедняк, но при этом на груди его сверкало золотое украшение. Сын лекаря напряг зрение. На редкость богато выглядевшая пектораль необыкновенно красиво смотрелась на загорелой коже и удивительно шла к золотистым глазам юноши.

Хетес замер. Что-то подсказывало ему, что он знает этого человека. Прошло не меньше пяти лет... Нет, не может быть!

Его сердце резанула зависть. Презренный мальчишка не сгнил в болотах, он подрос и осмелился явиться в Эффе, да еще в золотом ожерелье, какие носят знатные и состоятельные люди!

Хетес не вытерпел и побежал на берег. Дождался, когда Тамит привяжет лодку и выйдет на сушу, встал перед ним и произнес с неприкрытой враждебностью:

— Откуда ты взялся? Зачем приплыл сюда? Разве тебе позволено появляться в Эффе? И что это за штука у тебя на груди? Откуда ты ее взял? Украл?

— А тебе какое дело?

Тамит подошел ближе, и Хетес с удивлением заметил, что юноша может померяться с ним и ростом, и шириной плеч. Хетес вспомнил, как мальчишка с болот некогда победил его в драке, и на всякий случай отступил на шаг; при этом он пожирал украшение глазами. Даже ребенку известно, что амулеты из золота — самые действенные на свете, поскольку они отпугивают врагов, охраняют жизнь, возвышают человека над остальными смертными. А все потому, что золото — царь металлов и металл богов, затвердевший луч солнца. Плоть бессмертных.

Тамит подумал, что он, пожалуй, зря надел пектораль. Собираясь в путь, юноша решил, что амулет придаст ему уверенности в себе, а оказалось, он привлекал нежелательное внимание таких людей, как этот злой и высокомерный парень.

А еще... еще он надеялся, что, быть может, случайно встретит на пристани Тию и она увидит его в необычном украшении, какие носят те, кто принадлежит к высшему миру.

— Просто я подумал, что ты кого-то ищешь. Хочу предупредить, что, если ты украл эту вещь, тебя могут бросить в тюрьму! — примирительно произнес Хетес.

— Я никого не ищу. Я приехал сюда по делам. И украшение не украл, а нашел, — спокойно проговорил юноша.

— Значит, оно не твое! Ты должен найти хозяина и вернуть ему эту вещь.

— Если найду — верну, — пообещал Тамит и спросил: — Теперь я могу идти?

В тоне юноши сквозила насмешка, и Хетес это почувствовал.

— Если ты надеешься увидеть Тию, дочь писца Анхора, то знай: она давно не живет в Эффе. Два года назад ее отца перевели в другой ном, — с подчеркнутой небрежностью бросил он и внимательно посмотрел на собеседника.

Хетес обрадовался, увидев, как лицо Тамита исказилось от разочарования и боли, а яркие глаза потускнели. Сын лекаря Баты не любил ни дочь писца, ни мальчишку с болот и был рад им насолить.

Тамит понял бессмысленность своей затеи и решил, что зря обманул отца, когда сказал, что поедет в другое место, а сам отправился в Эффе.

Хетес едва сдержал торжествующую улыбку, когда увидел, как глупый простолюдин забирается обратно в лодку и отчаливает от берега. Он бы не стал столь безоглядно доверять чужим словам! Хетес вздохнул с облегчением. Когда он стоял лицом к лицу с Тамитом, ему почудилось, что мальчишка с болот много выше его по рождению, ибо в осанке и взгляде юноши было нечто такое, что не находило объяснения: гордое спокойствие, тень превосходства.