И все же Тамит знал, что сумеет ее простить и не станет любить меньше, чем любил до сих пор.

— Прости меня, — прошептала Уна.

Он не сделал паузы. И не отвел взгляда.

— Да, мама. Я тебя люблю!

Уна зарыдала и упала на колени.

— Убейте меня! Только меня! Не его! Он ни в чем не виноват!

— Встань, женщина. Последнее слово останется не за тобой. И не за мной, — сказал царский служитель.

Тамит понял, о ком идет речь. О Рамсесе.

Обвинитель повернулся к Интебу:

— Несколько лет назад в храме Амона было заведено дело, где упоминалось некое золотое ожерелье. Полагаю, речь шла об украшении, которое сделал ювелир Онха. Нам необходимо знать, куда подевались папирусы.

То, что когда-либо было записано, не исчезает. Тамит в отчаянии опустил веки, а лицо Интеба покрыла пепельная бледность.

— Их не представили на суд фараона. Я подкупил одного из служителей храма пятью дебенами золота.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы спасти сына своей жены.

— В чем его хотели обвинить?

— В краже. Но он не был грабителем.

— Тебе было известно то, о чем только что рассказала твоя супруга?

— Да, она призналась мне. И попросила, чтобы я назвался отцом этого юноши. У нас с Уной не было детей, и я обрадовался, что у меня появится взрослый сын. Я собирался обучить его воинскому искусству, чтобы впоследствии он мог унаследовать мою должность. — В словах Интеба звучали сожаление, волнение, любовь и простодушие, удивительное для этого много повидавшего в жизни человека.

Наступила тишина. А после Тамит услышал за спиной голос того, кто прежде не присутствовал в этом зале:

— Вы, все трое, сумели меня удивить!

Тамит увидел, как люди, присутствующие в зале, стали падать на колени и целовать каменный пол. Он обернулся и почувствовал, что его ноги ослабели, а сердце едва не остановилось. В зал вошел Рамсес.

Фараон выглядел не так, как на войне и в те дни, когда появлялся на золотом балконе перед народом в образе бессмертного бога. И не так, как во время визитов в храм, когда повелителя окутывали облака благовоний, курившихся в кадильницах, и сопровождали толпы жрецов в великолепных церемониальных одеждах.

Сейчас на нем был обычный парик, набедренная повязка из гофрированного льна, широкий пояс с металлической пряжкой, на которой красовался царский картуш . Фараон был бос, но на его лице лежала печать величия, такая твердая и вечная, как если бы она была высечена на камне.

Рамсес посмотрел на Уну и Интеба, которые простерлись перед ним и не смели поднять взора.

— Ваши поступки доказывают, что вы — люди. Я прощаю тебя, женщина, поскольку ты достаточно наказана судьбой. Можешь быть свободен, Интеб! Ты доказал свою преданность и моему отцу, и мне. Тамит! — Жесткий взгляд фараона остановился на лице молодого человека. — Не могу сказать, что меня радует появление нового родственника. Однако я помню юношу с золотой пекторалью на шее. — Он многозначительно умолк, и Тамит понял, что царь не желает, чтобы посторонние знали подробности их единственной встречи. Юноша кивнул, и тогда Рамсес продолжил: — Твоя судьба удивительна, и я не стану вмешиваться в то, что угодно богам. Скажи сам, что ты желаешь получить?

В глазах Тамита фараон был первым человеком, которого власть делала привлекательным. Но и здесь власти было наплевать на чувства.

Молодой человек с трудом разомкнул губы.

— Владыка-царь! Я бы хотел остаться сыном военачальника Интеба. Пусть все, кто здесь находится, дадут священную клятву не разглашать тайну, которую они узнали.

Спустя мгновение, осознав, что он сумел дать правильный ответ, Тамит перевел дух.

— Хорошо. В табличках, которые ты привез из Хеттского царства, содержится интересное предложение. Царь хеттов Муваталли желает закрепить наш мир взаимным посольством. Он приглашает к себе египтян, а взамен готов направить в Фивы своих людей. Ты дружен с этим народом, понимаешь их язык, — Рамсес сделал небольшую паузу, — и я намерен отправить тебя в Хаттусу.

— Почту за честь, повелитель.

«Твои слова сбываются каждый день, и мысли твоего сердца осуществляются так же, как мысли Птаха. Ты бессмертен, и твои замыслы будут исполняться, а твоим словам люди будут повиноваться вечно» — так обращались к фараону его подданные, но только сейчас Тамит понял, что это означало на самом деле.

— Меня удовлетворили твои ответы. Видно, что ты умен и не заносчив. Отправляйся домой. Завтра явишься во дворец. Тебе необходимо кое-чему научиться. Через несколько месяцев возглавишь посольство к хеттам.

Тамит низко поклонился и осмелился прошептать:

— А пектораль?

— Я дарю ее тебе, — снисходительно промолвил Рамсес.

Очутившись вне стен дворца, Тамит, Интеб и Уна обнимались, смеялись и плакали. Всем троим казалось, что им дарована вечная свобода. Все тайны разгаданы, покровы сорваны, обиды забыты. Они могут думать, говорить, делать все, что хотят.

На самом деле все было иначе. Тамит почувствовал это первым. Рамсес проявил великодушие, но он решил судьбу новоявленного брата так, как посчитал нужным. На всякий случай он отправлял его подальше и фактически делал заложником политики двух государств. Едва ли молодого тщеславного фараона удовлетворит мир с Муваталли, мир, при заключении которого ему пришлось пойти на уступки. Пройдет год-два, самое большее несколько лет, — и Рамсес вновь соберет войско и двинется в Сирию.

Кармел оказался прав: фараон не был богом. Он был человеком, иллюзией, созданной людьми и почитаемой ими.

Однако главное заключалось не в этом: Рамсес не знал о том, что разлучает Тамита с Тией. Молодой человек не представлял, как рассказать возлюбленной правду, и для начала решил поделиться новостью с Хетесом. Тот был поражен.

— Значит, ты принц?!

— Я мог бы им стать, но отказался от такой возможности, — ответил Тамит и, усмехнувшись, добавил: — Думается, тем самым я сохранил себе жизнь.

— Ты возьмешь меня с собой? — с надеждой в голосе произнес Хетес.

— Почему нет? — ответил Тамит, продолжая размышлять.

Молодой человек мог сполна оценить дальновидность Кармела, мнение которого наверняка повлияло на решение царя Муваталли. Хетт предугадал, как все сложится. Если Рамсесу понравится идея завести постоянное посольство, он отправит к хеттам именно Тамита. Тот не сможет отказать фараону. Приедет в Хеттское царство и... женится на Инаре.


Глава 7

Было раннее утро, но потоки яркого солнечного света уже вонзались в кроны пышных пальм, скользили по голубой глади Нила. По улицам катились колесницы и повозки, спешили люди самых разных сословий. Торговцы овощами и фруктами раскладывали свой товар прямо вдоль дороги.

Взглянув на прозрачный, будто напоенный светом виноград, Хетес подумал о том, что ни разу не приносил Анок подарков, и купил целую корзину фруктов. Он улыбнулся при мысли о сладостном безумии, в которое ему вот-вот предстоит окунуться. Недавно Тия сообщила Хетесу о том, что Мериб полон подозрений по поводу его визитов к Анок, и молодой человек приловчился достигать цели, забираясь на дерево, которое росло возле дома, с него — на стену, а со стены — на галерею, куда выходила комната девушки.

Он пребывал в возбужденном состоянии с того момента, как открыл глаза, и так распалил свою кровь воображаемыми любовными картинами, что, едва увидев Анок, бросил корзину на пол и заключил девушку в объятия.

К его изумлению, Анок решительно высвободилась из кольца его рук и сказала:

— Я намерена отправиться на прогулку.

Хетес оторопел.

— На какую прогулку?

— После узнаешь.

Она выглядела сосредоточенной, погруженной в себя, и молодой человек впервые подумал о том, что ничего о ней не знает. Чем живет ее душа, какие мысли таятся в ее голове? Неистовая радость угасла, но он все еще был охвачен желанием и потому произнес:

— Сначала ляжем в постель! Я с рассвета не могу думать ни о чем другом.

В глазах Анок появилось выражение тайной надежды. Девушка сняла платье, легла и позволила Хетесу делать то, что он хочет. Он овладел ею с привычной жадностью, тогда как она казалась скованной, почти безучастной.

Потом они лежали рядом и ели фрукты. Хетес шутя измазал кожу Анок виноградным соком, а после слизывал его. Когда молодой человек коснулся ее груди, девушка болезненно поморщилась.

— Ты заболела? — спросил Хетес.

— Если это можно так назвать. Одевайся, поедем.

— Быть может, все же останемся здесь?

Анок смотрела на него немигающими темными глазами.

— Нет. Это очень важно.

Хетес нехотя оделся, гадая, что она задумала. Анок соглашалась проделывать такие вещи, какие любая другая женщина отвергла бы с возмущением и испугом. В том, что касалось телесных удовольствий, для нее не существовало запретов, и это воспринималось Хетесом как нечто поразительное, поскольку до встречи с ним она была девственницей. Мысль о врожденной порочности девушки вызывала у молодого человека довольную улыбку. У него еще не было такой потрясающей любовницы.

Он удивился, когда Анок вывела из ворот колесницу, ибо не подозревал, что она умеет править лошадьми. Девушка жестом пригласила Хетеса встать рядом, и он, весьма заинтригованный, повиновался. Что задумала эта сумасшедшая девчонка?

Они пронеслись по улицам в клубах пыли, распугивая прохожих, после чего Анок уверенно направила колесницу в пустыню. Глядя на синюю бездну над головой и красную бездну под ногами, Хетес испытывал легкое головокружение. Ветер поднимал в воздух густую пелену песка; мелкие камешки больно стегали по лицу.