В эти мгновения Нира осознала, что много лет жила подобно засохшему растению, без глотка воды, не понимая, что значит чувствовать полноту жизни, бороться за свои мечты. Бесконечные удары судьбы сделали ее беззащитной и нерешительной, но теперь она была готова заплатить любую цену, лишь бы уберечься от очередного разочарования, лишь бы ей удалось посвятить свою жизнь тому, кто излечит ее от страданий и глубокого душевного одиночества.

Да, она занималась любовью с мужчиной, который не был ее мужем или женихом, который не был египтянином и считался рабом ее отца. Но это было во сто крат лучше, чем принадлежать сыну мясника, любому другому человеку, которого она не любила.

А Джаир? Любит ли он ее?

Когда они вылезли из чана, у Ниры подкашивались ноги, а тело как будто стало невесомым. Джаир подхватил девушку на руки и понес в дом. Там опустил на постель и вновь овладел ею, а после они заснули в объятиях друг друга и проснулись, когда наступил вечер.

Взглянув на солнце, Нира не на шутку встревожилась. Она позволила себе бездельничать целый день, не сходила на рынок, не постирала белье, не приготовила еду. Девушка вскочила с кровати как ошпаренная, но Джаир удержал ее за руку.

– Когда он придет, я убью его.

Нира сложила ладони в умоляющем жесте.

– О нет! Помни, что я тебе сказала! Сделай так, как я прошу, потерпи, и ты будешь свободен.

Джаир неохотно поднялся. Нира надела платье, а он по-прежнему был обнажен. Бросив взгляд на его красивое смуглое тело, девушка смущенно отвела глаза и еле слышно спросила:

– Почему ты это сделал?

Его брови изогнулись, словно птичьи крылья в полете.

– Если женщина хочет мужчину, ее нельзя заставлять ждать.

– Я не говорила тебе об этом, – прошептала она.

– Я прочитал это в твоих глазах.

На лице Ниры появилось выражение безумной любви и такого же сильного страдания, потому что она ожидала услышать другой ответ.

Девушка приложила руки к пылающим щекам. Что она натворила! Она мечтала совсем о другом, она желала не страсти, а… любви! Да, но… это горячее, прерывистое дыхание, глубокий вдох и переходящий в стон выдох, эти ритмичные движения, рождающие внутри неудержимые горячие волны. Хотела бы она, чтобы это повторилось? Да, непременно. Жажда вновь и вновь принадлежать этому мужчине стучала в ее сердце, бурлила в крови.

– Мне пора идти, – собравшись с силами, сказала она. – Скоро вернется отец.

К тому времени как Антеп пришел домой, девушка успела разогреть остатки вчерашнего ужина. Она надеялась, что отец не заметит, что она целый день ничего не делала, но Антеп сказал:

– Вижу, ты грела воду, а где же выстиранное белье?

– Я приготовила воду для стирки, но тут мне стало плохо, и я весь день пролежала в своей комнате, – необдуманно произнесла девушка.

– И вода пропала?!

– Я… я помылась, – пробормотала Нира.

– Согреть целый чан воды, чтобы мыться! – заорал Антеп и в гневе смахнул со стола глиняную чашку. – Ты что, жена фараона?! И с чего вдруг тебе стало плохо? Притворяешься, чтобы бездельничать!

Он резко встал, заодно опрокинув стол: недоеденное мясо упало на землю, а следом рекой полилось пиво. Девушка бросилась поднимать кувшин и получила от отца увесистый пинок.

– В следующий раз подумаешь, прежде чем напрасно тратить дрова.

Нира проплакала всю ночь. Освещенная луной листва казалась серебряной, а звезд было так много, что казалось, будто им тесно на небе. Сверчки пели свою бесконечную песню, которая сливалась с тихим плачем несчастной девушки.

Утром, едва Антеп закрыл за собой калитку, девушка бросилась в сарай, к Джаиру, и вновь расплакалась, теперь уже у него на груди, уверенная, что он ее успокоит, подарит ее сердцу надежду.

Нира плохо знала мужчин. Вероятно, в своей жизни Джаир повидал немало женских слез, и они раздражали молодого воина. На его лице появилось выражение неудовольствия и досады. Он небрежно погладил девушку по спине, а после утешил так, как, по его мнению, утешают женщин: занялся с ней любовью. Они сделали это в сарае, потом перешли в комнату Ниры. Однако сегодня девушка не могла позволить себе провести день в безделье, потому вскоре встала, чувствуя, как все тело горит от поцелуев и ласк Джаира, думая о том, как мучительно покидать его объятия.

Нира привыкла прислуживать отцу и поэтому, пока любовник лежал в ее постели, принесла ему еду и пиво, а после робко спросила:

– Ты любил… свою жену?

Его лицо застыло, взгляд сделался тяжелым – он не хотел обнажать перед ней свое сердце и мысли. И все-таки Джаир ответил:

– Мне было шестнадцать, а моей невесте четырнадцать лет. Я ни разу не видел ее до свадьбы. Но мне пришлось жениться на ней, потому что так хотели наши родители, а потом у нас родились сыновья.

– Ты сильно страдал, когда она умерла? – прошептала девушка.

– Очень. – Джаир откинул с лица черную прядь, и в его голосе появился оттенок тоскливой злобы. – Потому что я оставил жену и детей еще до осады Мегиддо. Мой отец и другие люди долго увещевали меня, но я был непреклонен. И тогда боги решили меня наказать. Они сказали: «Если тебе не нужна твоя семья, мы заберем ее к себе. Тогда посмотрим, как ты сможешь радоваться жизни!» Они оказались правы: теперь эта боль всегда со мной. Она исчезнет только тогда, когда мои глаза навсегда закроются.

– Почему ты бросил жену?

– Я сделал это ради другой женщины.

Руки Ниры задрожали, а сердце будто упало к ногам.

– Ты… ее полюбил?

Он ответил коротко и резко:

– Не знаю. – И, немного подумав, добавил: – Тогда мне казалось, что да. Она была неистовой во всем: и в ненависти, и в страсти. Спать с ней было все равно что лежать на вулкане. Потом я узнал, что она проделывала это со многими. Соблазняла и бросала, использовала как хотела. Клялась в верности и любви, а потом предавала. – Он тяжело вздохнул. – Впрочем, я не должен говорить о ней плохо. Она тоже пострадала и от наших отношений, и от этой войны.

– Где она теперь?

– Не знаю.

Девушка поняла, что должна задать последний, решающий вопрос, вопрос, от ответа на который зависела ее судьба:

– Если я помогу тебе бежать, ты возьмешь меня с собой?

Джаир сверкнул черными глазами.

– Это опасно.

– Для меня куда опаснее остаться здесь, с отцом, и выйти замуж за сына мясника.

– Что ты будешь делать в моей стране?

– Что угодно, мне все равно. – Голос Ниры срывался от отчаяния и боли. – Лишь бы оказаться подальше отсюда.

– Я подумаю, – ответил Джаир и добавил: – Сегодня можешь сообщить своему отцу, что я здоров. И принеси мне нож, побольше и поострее.

– Нет! – воскликнула Нира, вцепившись в его руку. – Умоляю, нет! Только не это! Ты не знаешь моего отца! Ты себя погубишь!

И подумала: «А заодно и меня».

– Неужели ты думаешь, что я стану слушать, что говорит женщина! – презрительно произнес Джаир.

Молодой человек оттолкнул девушку и встал с постели. При этом чашка опрокинулась и пиво разлилось, что напомнило Нире вчерашний разговор с отцом.

Остаток дня девушка провела, погрузившись в мысли о своих печалях и невзгодах. Нира мучительно боялась обнаружить под маской нежности и страсти еще одного жестокого и равнодушного человека. Впрочем, Джаир не был нежным. Он мог заставить ее стонать от наслаждения, но она не знала, что значит таять в объятиях мужчины, изнывая от неспешных глубоких ласк, разливающихся по телу подобно горячему меду, трогающих потаенные струнки души, заставляющих сердце трепетать от сознания разделенной любви.

Антеп всегда поднимался рано; едва звезды начали бледнеть в преддверии утра, он уже был на ногах. Вчера дочь сообщила, что раб поправился, и Антеп сказал:

– Отлично. Довольно даром есть мой хлеб.

Услышав эти слова, Нира подумала о том, что пища и одежда рабов почти ничего не стоят. Они работали полураздетыми или вовсе голыми, и Антеп кормил их кашей из стеблей папируса. Овощи, лепешки, мясо давал редко, а то и вообще не давал.

Позавтракав и сделав необходимые распоряжения, отец открыл дверь сарая, и Нира с замиранием сердца ждала, что будет дальше.

Джаир вышел наружу. Он стоял, опустив руки, и у него был взгляд тигра, которого вывели из клетки. Но Антепа было нелегко напугать.

– Вижу, ты полон сил. Моя дочь сказала, что ты понимаешь наш язык. Так вот, я твой хозяин и мое слово для тебя закон. Ясно?

Джаир молчал. В его темных глазах пылал мрачный огонь. Антеп стиснул челюсти, поднял кнут и ударил. Боль была подобна ожогу, но Джаир не зажмурился. Он схватился за кнут и потянул на себя, норовя обвить его вокруг шеи Антепа.

Отец Ниры стоял как стена на своих коротких мощных ногах; казалось, никакая сила не способна своротить эту глыбу, и потому, когда он и Джаир сцепились, девушка подумала, что исход схватки предрешен. Джаир не знал, что Антеп неоднократно бывал в таких переделках, что его любимое занятие – усмирять непокорных рабов, что только избиения, оскорбления и драки способны дать выход той небывалой, несправедливой обиде, которую, как он считал, нанесла ему жизнь.

Когда Нира увидела, что Джаир побеждает, она оторопела. Что теперь будет? Что будет с ним и с ней, если он сбежит сейчас, а потом его поймают?!

Девушка вцепилась в дверной косяк с такой силой, что пальцы онемели. Ее возлюбленный скрутил руки Антепа, сел на него верхом и принялся вязать отца Ниры веревкой, какой прежде связывали его самого. Антеп ревел от дикой злобы, как раненый зверь, скрипел зубами и неистово катался в пыли.

Когда, казалось, все закончилось, во двор вошел еще один человек и тут же бросился на помощь Антепу. Он привык оглушать беззащитных животных, потому, не раздумывая, обрушил на голову человека удар толстой палки. Сильные руки сына мясника, который с раннего утра явился проведать свою невесту и обсудить с ее отцом кое-какие детали предстоящего торжества, сделали свое дело: оглушенный Джаир свалился на землю, а Нира с пронзительным криком сорвалась с места, упала на колени и обхватила руками его окровавленную голову.