Лора Бекитт - Знак фараона (сборник)

Молодой человек усмехнулся.

– Купил? Ты полагаешь, я способен стать рабом того, кто сам несвободен?

Нира прикусила губу. Она могла думать и чувствовать что угодно, но плеть и палка ее отца не имели ни мыслей, ни души. Как и сам Антеп. Когда ему не подчинялись, он становился неистовым. Мог покалечить и забить до смерти.

– Послушай, – вдруг сказал Джаир, – помоги мне бежать!

Девушка замерла, не зная, что ответить. Если она исполнит его просьбу, что тогда будет с ней? Нира почувствовала себя еще более одинокой, чем прежде, а в сердце будто вонзилась тысяча игл.

– Я не знаю как, – пролепетала она, прижав руку к груди. – Если ты появишься в городе, тебя схватят. Все сразу поймут, что ты чужеземец. Нашу страну можно покинуть только по Нилу, на крепкой лодке. Идти через пустыню немыслимо!

– Значит, надо достать лодку.

– Где?

– Подумай.

– Но… каким образом?!

– Не знаю. Просто сделай так, как я велю.

Он не просил, а приказывал, словно знал, что имеет над ней власть, словно она была его служанкой или наложницей.

«Женат ли он, есть ли у него семья?» – подумала Нира. Она ни за что не осмелилась бы спросить его, и прежде всего потому, что боялась узнать правду.

– Мне пора идти, – нерешительно произнесла девушка. – Мой отец скоро вернется.

Джаир кивнул, а Нира внезапно поняла, что согласится сделать для него то, что ни при каких условиях не решилась бы сделать для кого-нибудь другого.

– Кто ты? – Объятый смятением Хирам вглядывался в глубину подвала, в то место, где темнели округлые бока огромных сосудов.

В душе юноша еще надеялся, что это всего лишь продолжение недавнего сна. Однако его надежды не оправдались: девушка выбралась из своего укрытия и остановилась перед ним, смело глядя в его серые глаза своими – черными и жгучими.

В подвале стояла прохлада, приятная после зноя, который царил наверху. Но та, что пряталась здесь, вероятно, замерзла, ведь на ней было одно лишь рваное, грязное платье.

В прошлом она, должно быть, носила звенящие браслеты, украшенные каменьями, которые переливались всеми цветами радуги, и горделиво покачивающиеся серьги. Возможно, она наряжалась в ткани, яркие и нежные, как цветы далеких стран. Хирам немного жалел о том, что ему не суждено увидеть ее такой.

К его удивлению, девушка поняла вопрос и назвала свое имя. Оно звучало странно для ушей египтянина, и Хирам неуверенно повторил, переиначив то, что услышал, на египетский манер:

– Аруна?

Азиатка насмешливо кивнула, пронзив юного жреца взглядом, в котором таилась сила, древняя, как огонь, вода, земля или камни. Хирам задрожал. Колдунья! Змея!

Он вспомнил, для чего он здесь, и строго произнес:

– Я знаю, что ты осквернила священные изображения нашего бога! Зачем ты это сделала?

Девушка и не думала отпираться.

– Хотела отомстить.

– Кому? Богу?

– Да. А еще тем людям, которые ему поклоняются и которые причинили мне зло. – Она произносила слова искаженно, неправильно, потому они звучали зловеще – так, словно их принесло таинственное недоброе эхо.

Юноша сжал кулаки.

– Ты нарушила законы нашей веры, нашего бога!

Аруна презрительно фыркнула.

– Что мне ваши законы! Я живу по своим. По законам своей ненависти и своей любви.

Услышав слово «любовь», Хирам возмущенно воскликнул:

– Любви? Да что ты о ней знаешь!

Она расхохоталась.

– А ты?!

Юноша растерялся. Он не знал, о какой любви она говорит. Он любил только бога. С родителями давно расстался, наставников уважал, но не любил, а женщин у него не было.

– Амон тебя накажет!

Девушка переступила с ноги на ногу.

– Неужели? Почему-то я до сих пор жива и здорова и меня никто не нашел.

– Я нашел.

– Что ты мне сделаешь!

Это был не вопрос, а скорее насмешка, и Хирам содрогнулся от унижения.

– Осквернив Амона, ты оскорбила всех, кто ему поклоняется и служит, в том числе и меня. Ты нарушила чистоту моего мира, моей души. Если ты попадешь в руки главного жреца, он прикажет принести тебя в жертву!

– Надеюсь, не попаду.

В голосе девушки звучала непоколебимая уверенность, и Хирам сдался. Стража неусыпно стережет все ходы и выходы – ей никуда отсюда не деться. Он еще успеет доложить о ней жрецам. Едва ли она опасна – при ней нет никакого оружия. Пожалуй, не случится ничего плохого, если он еще немного поговорит с ней, попытается понять, кто она.

– Откуда ты знаешь наш язык?

– Выучила за время, пока египтяне осаждали мой город. Нам нечего было есть, а когда ты голоден, дни кажутся бесплодными, как твое ожидание, пустыми, как твой желудок. Я подозревала, чем все это закончится, потому решила, что в плену мне пригодится понимание речи моих врагов.

– Как назывался твой город?

– Мегиддо[30].

Это название ни о чем не говорило Хираму, между тем как не так давно фараон с гордостью заявил своим войскам: «Завоевание Мегиддо равно взятию тысячи городов».

– Что было потом?

Она угрюмо усмехнулась.

– Потом? Воины фараона жгли и грабили дома моих соотечественников, убивали мужчин, стариков и детей, насиловали женщин. Волокли меня за волосы к своим кораблям, и я много дней задыхалась в вонючем трюме. Ты выглядишь глупо, когда говоришь про свой мир. Твой мир – это то, что ты видишь вокруг себя. Ты понятия не имеешь о том, что находится за его границами.

Хирам смутился и примирительно произнес:

– А потом ты сбежала?

– Да. На пристани, когда нас высадили с кораблей. Женщин не связывали; я вырвалась и скрылась в толпе.

Юноша вспомнил про молодого азиата и промолвил:

– Ты была одна?

– Да.

– А твои родные?

– У меня никого нет.

– А твой муж, жених? – спросил Хирам.

– Я никогда не была замужем, и у меня нет жениха.

Возможно, следовало сказать «возлюбленный», «любовник»? Хирам был вынужден признать, что плохо разбирается в отношениях между мужчинами и женщинами. Внезапно на память пришли слова верховного жреца: «Опасайтесь женщины из чужих мест. Когда она приходит, не смотрите на нее и не знайте ее. Она как водоворот в глубоких водах, глубину которых не измерить. Если рядом с ней нет свидетелей, она раскидывает свою сеть».

Видя, что он собирается уходить, Аруна сказала:

– Я устала и проголодалась. Пива и вина здесь вдоволь, а еды нет, потому не уделишь ли ты мне частичку от подношений твоему богу?

Богу, изображение которого она осмелилась осквернить! Хирам задохнулся от гнева. Вместе с тем у него не было сил отказать девушке, он не мог защититься от чар этой измученной, грязной, оборванной азиатки. Юноша снова напомнил себе, что еще успеет доложить о беглянке верховному жрецу, а пока надо дать ей поесть.

Он принес Аруне заправленный маслом, уксусом и солью салат, ячменную кашу, а также хлеб и сушеную рыбу и, увидев, с какой жадностью девушка расправляется с пищей, сказал без малейших угрызений совести:

– Бог дал тебе еду, несмотря на то что ты осквернила его дом.

– Еду принес мне ты, а не он. И потом, это твой бог. В него веришь ты, а не я. Видишь ли, богам вредно столько есть, иначе они лопнут и от них ничего не останется, – дерзко заявила девушка.

Из груди Хирама вырвался отчаянный возглас:

– Замолчи!

Аруна подняла глаза, и юный жрец, к своему удивлению, увидел в ее взоре глубокое спокойствие, спокойствие человека, прошедшего через истинное страдание, знающего цену всему, что происходит на свете, и напрочь лишенного предрассудков.

Хирам подумал, что сможет убедить Аруну в том, что она не права. Он проведет с девушкой больше времени и расскажет ей про египетских богов, про то, что, если обходиться с ними почтительно, они становятся снисходительными. Про то, что они во многом похожи на людей: в их жизни случаются падения и взлеты, примирения и ссоры. Про то, что даже самые жестокие из них, как, например, повелитель Красной земли Сет, убийца собственного брата, не внушают ужаса.

Аруна закончила есть и вытерла руки о платье. Похоже, ее нисколько не огорчало то, что она грязна, что ее волосы свалялись, а на одежде зияют прорехи. Девушка зачерпывала кашу ладонью, брала салат пальцами, разрывала рыбу зубами, неистово, словно дикий зверь, и пила из чашки с поистине варварской жадностью, проливая пиво себе на грудь.

Хирам вновь испытал желание спросить ее о молодом воине, за руку которого она цеплялась с таким отчаянием, кому с собачьей преданностью смотрела в глаза, но передумал. Она все равно не скажет правды.

Вместо этого юноша заметил:

– Рано или поздно тебя найдут. Кроме того, здесь темно и холодно.

– Знаю. Ты не можешь найти убежище поуютнее и понадежнее?

Хирам пожал плечами. На территории храма множество помещений, и всюду бывают люди. Разве что… его комната? Жилище даже самого низшего жреца считалось неприкосновенным. Большинство служителей храма целый день проводят на людях, потому нуждаются в собственном укромном уголке, где можно освободиться от забот, послушать биение собственного сердца и таинственный шепот души. Побыть наедине с собой, своими мыслями.

Но привести туда женщину?!

Хирам хорошо помнил тот день, когда их всех вызвали к верховному жрецу в неурочное время и когда они узнали, что в комнате одного из низших священнослужителей была обнаружена женщина. При храме жили женщины, как правило носившие титул «наложниц бога». Не было секретом, что они же являлись наложницами высших жрецов. Однако то, что дозволено высшим, не даровано их подчиненным, и ослушника ждало суровое наказание.

С первых дней Хираму внушали, что истинный жрец должен вырвать из груди свои желания и заполнить дни заботой о нуждах бога. Он знал, что должен ответить девушке, но почему-то произнес совершенно другое:

– Я проведу тебя в свою комнату. Но не сейчас. Когда стемнеет и все улягутся спать.