Она испытала огромное облегчение от его присутствия; но когда он встал и подошел к ней, она почувствовала, как земля зашаталась под ней и все вокруг потемнело. Она попыталась бороться с этим ощущением, но чернота окутала ее, как темная туча, и больше она ничего не сознавала.


Офелия пошевелилась, отчего острая боль пронизала ее спину, и тихо вскрикнула.

– Все в порядке, – сказал голос рядом с нею, – вы в безопасности, не двигайтесь.

Она открыла глаза и встретилась взглядом с графом, стоявшим рядом.

Затем она почувствовала, что пол под ней движется, и спросила:

– Где я?.. Что происходит?..

– Все хорошо, – сказал граф. – Выпейте это.

С этими словами он очень бережно поддержал ее затылок и поднес чашку к ее губам.

Она не без труда проглотила какую-то жидкость, которая оказалась горячим бульоном.

– Постарайтесь выпить как можно больше, – сказал граф. – Вы сразу почувствуете себя крепче.

Ей хотелось слушаться его, хотя она была сильно перепугана и не понимала, почему он здесь и почему он ее кормит. Теперь она догадалась, что находится в движущемся экипаже; тем не менее она повиновалась.

Только когда чашка была полупуста, он произнес:

– Ваш бульон остывает. Сейчас я добавлю горячего.

– Я... думаю, что больше... не хочу.

– Глупости, – сказал граф. – Вы должны наверстать все, что не съели. Пират уже съел столько, что заснул от обжорства.

– Пират? С ним все в порядке?

– Он у ваших ног, – ответил граф.

Офелия попыталась взглянуть на пол, но ей это не удалось. Она увидела, что находится в очень комфортабельном экипаже и лежит, откинувшись на атласные подушки, а ее ноги укрыты мехом. Напротив, на маленькой скамейке экипажа, она увидела свою шляпку и поняла, что граф, очевидно, снял ее, пока она была без сознания.

– Прошу прощения, что я упала в обморок, – сказала она.

– После всего, что вы вынесли, это неудивительно, – ответил граф.

Она увидела, что он наливает еще бульон из закрытого сосуда, стоявшего в корзине с сеном. Когда чашка наполнилась, он обернулся к ней:

– У вас хватит сил поесть самостоятельно? – спросил граф.

– Конечно... – ответила Офелия. – И благодарю вас... что вы так добры ко мне.

– Похоже, с вами не часто ласково обращались, – сказал граф.

Он скрыл от нее, что в тот ужасный миг, когда она упала к его ногам, ему показалось, что она умерла. Он поднял ее и положил на деревянную скамейку, где они сидели накануне. Его испугали пепельная бледность ее лица, темные круги под глазами и то, что она похудела до такой степени, что платье обвисло на ней.

Только когда он нащупал ее пульс и обнаружил, что тот слабо, но бьется, он снова взял ее на руки и понес к закрытому экипажу, поджидавшему за деревьями. Пират ковылял на трех лапах за ними, хотя никто ему не приказывал; когда граф бережно устроил Офелию внутри экипажа, он бросил на пол подушку для Пирата и тоже очень осторожно уложил на ней собаку.

Джейсон спросил:

– Вы думаете, что лапа у него сломана, ваша светлость?

– Хендерсон осмотрит его, как только мы доберемся до замка, – ответил граф. – Дайте собаке немедленно что-нибудь поесть.

– Он выглядит полумертвым от голода, милорд.

– Так оно и есть, – коротко ответил граф.

Как только рядом с Пиратом поставили пищу и он на нее жадно набросился, Джейсон закрыл дверь, сел на козлы, и кучер тронул лошадей.

Этот экипаж был специально приспособлен для далеких путешествий, его рессоры были лучше, чем у любой другой кареты; он был запряжен шестеркой лошадей и, оказавшись за городом, помчался, вздымая за собой клубящиеся облака пыли.

Граф приказал добраться до деревни как можно быстрее.

Накануне ночью он тщательно разработал план; его решение, конечно, было навеяно поступком Рочестера эпохи Реставрации, похитившего в 1665 году из-под самого носа другого претендента наследницу, на которой собирался жениться.

Разница между этими двумя похищениями состояла в том, что наследницу увезли поздно ночью в экипаже его дедушки. Когда она вышла из Вестминстерского дворца, ее встретили две женщины и умчали на шестерке лошадей. За экипажем следовал ее соблазнитель, граф Рочестер. Такой экстравагантный поступок сыграл немалую роль в том, что его отправили в Тауэр, но нынешний граф знал, что единственный способ спасти Офелию, сделать то же самое.

Разница была и в том, что Джон Рочестер похитил Элизабет Маллет для своих собственных эгоистических целей: не только потому, что любил ее, но и потому, что она была наследницей.

Поступок графа был полностью альтруистическим: его не интересовала Офелия как женщина, он относился к ней как к ребенку, с которым настолько плохо обращаются, что довели почти до смерти.

Когда она осторожно пила свой бульон, стараясь не расплескать его, он смотрел на тонкие руки и заострившееся, похудевшее лицо и сказал себе, что даже если его привлекут к суду за похищение, то этот поступок полностью оправдан.

Тем не менее в его планы совершенно не входило, чтобы кто-нибудь узнал, что он замешан в исчезновении дочери Джорджа Лангстоуна. Он представлял, какой поднимется крик и шум, но во всяком случае, не раньше, чем Джордж Лангстоун вернется из Эпсома. Он предполагал, что Цирцея будет счастлива отделаться от Офелии. К тому же у нее нет ни малейших оснований связывать его с исчезновением ее падчерицы, если только магия не наделила ее даром ясновидения, недоступным обыкновенным существам.

Прошлой ночью он написал письмо, которое она должна была получить утром: в нем в самых цветистых выражениях он сожалел о том, что вынужден отменить свое приглашение поужинать сегодня вечером. Он писал:

«По причинам, над которыми я не властен – я думаю, что ваша светлость догадывается, в чем они заключаются, – я не могу сегодня вечером быть дома. Я не в состоянии выразить степень моего сожаления, что наш ужин наедине не может состояться. Могу ли я рассчитывать на то, чтобы доставить себе величайшее удовольствие вновь посетить вашу светлость при первой же возможности, чтобы принести лично мои извинения и наметить другой день, когда вы окажете честь посетить мой дом?»

Он закончил письмо комплиментами, которые Цирцея должна была оценить, и поручил майору Мазгрову доставить письмо с грумом около полудня. Он был уверен, что Цирцея решит, что ему приказано сопровождать принца Уэльского. Как и любая лондонская жительница, она знала, что его королевское высочество не любил отказывать себе в обществе тех людей, которыми он изволил себя окружить.

Он оставил майору Мазгрову и остальной прислуге строгие инструкции на счет того, чтобы никто не мог узнать, что его нет в Лондоне. Затем он приказал кучеру, в верности которого мог быть уверен так же, как и в надежности Джейсона, направиться в дорожном экипаже к парку. Им было приказано ждать там начиная с шести часов в условленном месте, указанном графом. Сам он пришел пешком по Парк-лейн и сел на скамейку, где они с Офелией сидели накануне.

Оказавшись там, он стал думать, что делать, если она не появится. Судя по тому, что он услышал от Эмили, похоже было, что она слишком сильно избита, чтобы могла ходить. Вряд ли она доберется до этой скамейки в рододендронах.

Но она пришла, и это, сказал себе граф, важнее всего остального.

Теперь, принимая у нее пустую чашку, он сказал:

– У меня есть еще еда для вас, но, думаю, с ней стоит подождать, поскольку вы так долго постились.

– Это было... восхитительно вкусно, – сказала Офелия. – Но теперь... может быть, мне... пора домой.

– Вы не поедете домой.

Казалось, до ее сознания не сразу дошло услышанное. Она резко повернула голову, так что сморщилась от боли, и посмотрела на него широко раскрытыми глазами:

– Вы сказали... что я еду... не домой?

– Я вас увожу, – сказал он. – Больше невозможно выносить то, что вы переносите.

– Но куда? А что скажет мачеха?

– Ничего такого, что мы могли бы услышать, – ответил граф, – потому что у нее не будет ни малейшего представления о том, где вы находитесь.

– Но она... не сможет... она будет удивляться, что со мной случилось...

– Я надеюсь, что она немного поволнуется, – сказал граф. – Но думаю, что скорей надо позаботиться о том, что скажет ваш отец, а не мачеха.

Офелия подумала об этом и затем сказала:

– Может быть... Я думаю, что она... не скажет ему.

Граф недоверчиво посмотрел на нее:

– Вы хотите сказать, что вы можете исчезнуть, а ваш отец этого и не заметит?

– Он всегда верит всему, что говорит мачеха, – прошептала Офелия.

Графу пришло в голову, что действительно со стороны Цирцеи было бы самым разумным сказать мужу, что дочь находится у друзей или родственников – это избавит ее от необходимости сообщить ему пугающую новость об исчезновении Офелии.

– Вас видел кто-нибудь сегодня утром, когда вы выходили из дома?

– Одна из молодых служанок, – ответила Офелия. – Она мыла ступеньки, когда я прошла мимо. Она не заговорила со мной, им всем запрещено со мной разговаривать.

– Как вы думаете, когда кто-нибудь начнет беспокоиться о том, что вы не вернулись?

Офелия еле заметно улыбнулась:

– Никто, я думаю, кроме Робинсон, старшей горничной, которой придется послать кого-нибудь убрать в моей комнате, потому что Эмили выгнали. – Она вскрикнула: – Эмили! Вы ее видели?

– С ней все в порядке, – сказал граф. – Она пришла ко мне, как вы и велели. Думаю, что через час она тоже поедет в деревню, к своему отцу. В дальнейшем она получит работу у меня в замке.

Офелия бессознательно протянула руку к нему и сказала:

– Благодарю вас... я так и знала, что вы ей поможете... Но я очень боялась...

Он знал, что она собирается сказать, и, держа ее руку в своей опередил ее:

– Она добралась до меня без приключений. Она подождала, пока я вернусь, и затем рассказала, что случилось. Я поручил позаботиться о ней своей экономке.