И наконец все закончилось. Я была пуста и хватала ртом воздух, едва не теряя сознание. Но впервые за долгие девять месяцев я дышала только за себя одну! Я моргнула и вытерла капли дождя с лица. Что-то мокрое и теплое двигалось между моими бедрами. Я нагнулась и коснулась пальцами личика моего ребенка. Он слабо пискнул.

В это мгновение я преобразилась. Все, что осталось от моей юности и жалости к себе, было сметено потоком любви и преданности. Сумеречный свет освещал нас обоих. Мой сын был таким же одиноким и таким же несчастным, как я, и это делало его моим! Конец дождливого ноябрьского дня в Долине в Аппалачских горах может заставить любого человека поверить, что он один на этой земле. Но я не была одна. У меня был этот удивительный маленький человечек, этот плод моего собственного сада, который появился на свет на моей земле, под одной из лучших яблонь. Из случайного и несчастливого соединения произошло чудо, как знаменитое «сладкое яблоко хаш».

Я накрыла нас обоих плащом, перевязала ему пуповину шнурком от ботинка, взяла сына на руки и нежно прижала к себе.

— Я люблю тебя, ты мой, и я так жалею о том, что говорила раньше! — Я заплакала. — Твоя жизнь будет замечательной, богатой и полной всего того, что я сама упустила. Обещаю тебе, обещаю!

К тому времени, как Дэви явился домой — пьяный, усталый, с ног до головы забрызганный грязью, размахивающий двумя бумажками по сто долларов, — я уже лежала под запятнанными кровью простынями в спальне. Наш сын спал у моей груди.

— Я же говорил тебе, говорил, что выиграю! — начал Дэви, ворвавшись в комнату, разбрызгивая вокруг себя грязную воду. — Я же говорил…

Его голос прервался. Он остановился и смотрел на меня через комнату, освещенную слабым светом очага и старой керосиновой лампой на прикроватном столике, потому что электричество у нас отключили неделю назад. 1979 год едва не угробил нас, но я сумела разжечь собственный огонь и зажгла свой свет. Люди уже не один раз побывали на Луне, компьютеры начали свое победное шествие по миру, мы входили в эпоху бэби-бума. А я родила своего сына без врачей, обезболивания, под открытым небом — точно так же, как мои предки-пионеры. Это было тяжело, но я могла собой гордиться. В тот вечер я узнала намного больше о собственных силах. А еще я поняла, что в этом мире настоящее, а что нет.

Я смотрела на моего мужа, словно мать-медведица из берлоги. Я не доверяла никому — даже самцу, бросившему это семя в мое лоно. Я лежала очень тихо, охраняя своего детеныша. У меня болело все — не только тело, но даже лицо. Очень медленно Дэви на цыпочках подошел к кровати, грязными пальцами чуть отодвинул в сторону лоскутное одеяло. Когда он увидел нашего сына, он издал негромкий звук и сел на пол, словно ноги отказались ему служить. Он коснулся пальцем щеки ребенка, и по лицу его потекли слезы.

— У нас есть ребенок, — прошептал Дэви. — Я получил наконец своего мальчика…

«Нет, он мой. Я родила его одна», — едва не сказала я, но выражение нежности на лице Дэви остановило меня. Я знала, что мне предстоит вести серьезные битвы ради моего ребенка, и я была связана с его отцом. Дэви хотел этого ребенка. Я могла с ним справиться, но действовать надо было очень осторожно.

— Мы назовем малыша в твою честь, — сказала я. — Дэвис-младший. Но при одном условии.

Дэви замер, его потемневшие пьяные глаза уставились на меня.

— И что же это за условие?

— Ты поклянешься жизнью нашего сына, что как бы ты ни прожил свою жизнь, чем бы ты ни занимался за пределами этой фермы, ему никогда не придется стыдиться тебя. Он должен слышать о тебе только самые лестные отзывы.

Гнев и разочарование появились на лице Дэви, но он был неглуп. Он не стал спорить. Он знал о своих слабостях и моей силе. И он оправдал мои ожидания. Подняв правую грязную руку, Дэви произнес:

— Я клянусь.

Потом он прижался к моей щеке и заплакал.

И я заплакала тоже.

— Начинается новая фаза в развитии «Фермы Хаш», — объявила я.

Был ветреный апрельский день. Свежий ветер, врываясь в окна, успокаивал и в то же время возбуждал меня. Логан и Мэри Мэй стоически сидели на дешевых уличных стульях — шестилетний малыш с рыжеватыми волосами и зелеными глазами и нетерпеливая, энергичная девочка-подросток. Логан держал на коленях моего красивого веселого малыша, своего племянника Дэвиса. Дэви-старший отсутствовал — где-то проходили очередные гонки. Четверо сумрачных вежливых Макгилленов и старших Тэкери сидели рядом.

Я подняла старый серебряный кувшин и вылила традиционный яблочный сидр на сосновые доски только что отстроенного, похожего на небольшой амбар здания в центре парковки, засыпанной свежим гравием. Постройка была простой и приземистой. Справа находилась маленькая кухня, где будут готовить яблочные пироги, слойки и другие кондитерские изделия. В другом конце здания расположатся магазин и сувенирная лавка, где будут продавать яблоки и все, что с ними связано: куклы из высушенных яблочных семечек, наперстки из яблоневого дерева, свечи с ароматом яблок.

Я объяснила свой план моим добрым, но обеспокоенным родственникам, стараясь держаться с достоинством и не ломать руки, как это делала Мэри Мэй. Это давалось мне нелегко: я была слишком молода, чтобы приходиться этим людям не только дочерью, но даже внучкой.

— Я прошу вас всех работать на меня, — выпалила я. — Сначала неполный день, потом полный. Должна сразу предупредить: у меня не будет денег на зарплату этой весной и летом. Но если урожай окажется хорошим, то следующей весной я выплачу вам все и добавлю премиальные.

Ответом мне было молчание. Им нужна была настоящая работа, а не обещания будущих выплат.

— Я понимаю, что прошу о многом, и не обижусь, если вы скажете, что не можете…

— Ты собираешься сделать нас богатыми или просто гордыми? — спросил дядюшка Генри Тэкери, которого все называли Дедулей. Ему не было и шестидесяти, но он горбился, как старик. Его пригибали к земле мрачные мысли, а не тяжесть прожитых лет.

Я моргнула.

— Прощу прощения?

— Богатыми или просто гордыми?

— Не только богатыми, Дедуля, а очень богатыми! И гордыми тоже, какими наши семьи были в прошлом.

— Тогда я буду на тебя работать. И все остальные тоже.

Родственники дружно закивали, словно ждали этого сигнала. Я прижала руку к груди, не веря тому, что видела и слышала. На «Ферме Хаш» появился первый магазин и первые служащие! Лишь позже я позволила себе осознать тяжелую, холодную правду, которая жила в моей душе своей собственной печальной жизнью. Дэви не поддерживал меня.

В тот вечер, склонившись над кроваткой сына, я прошептала: «Я сделаю так, чтобы ты и все вокруг гордились твоим отцом и мной, что бы ни случилось. Я дам тебе то, что должен был бы дать он. Всю любовь. И никакой боли».

Я не нарушала эту клятву, пока могла.

Да поможет мне бог.

Глава 4

Двадцать три года спустя


На заре прохладного сентябрьского дня, который должен был стать первым в этом сезоне днем сбора урожая на «Ферме Хаш», я опустилась на колени возле Большой Леди, не подозревая о том, что следующие несколько минут превратят мои обычные, повседневные заботы в необычную драму. Так всегда бывает. Наша жизнь тиха и размеренна до тех пор, пока трагедия или невероятный успех не перевернут все, что мы знали о себе и о людях, которые нам дороги.

Этой осенью исполнилось пять лет со дня смерти Дэви. Да, я оплакивала его. Хотя перед смертью он причинил мне много горя — куда больше, чем в первые годы нашего брака, — и тайны нашей совместной жизни, которые я хранила, пригибали меня к земле. Я стала немного постаревшим воплощением жесткой, амбициозной девушки, которая была готова на все, чтобы добиться успеха, любившей яблоки больше собственного мужа. Я оплакивала Дэви, но не могу сказать, чтобы я о нем тосковала.

Люди говорили, что мы создали «Ферму Хаш» вместе. И это было правдой, если учесть способность Дэви появляться именно в тот момент, когда я в нем нуждалась, и его умение много и тяжело работать: Печально, но факт: поначалу я часто сталкивалась с людьми, которые не стали бы иметь со мной дела, если бы рядом со мной не было моего мужа. Со временем Дэви приобрел некоторый лоск, стал похож на бизнесмена. Он даже вложил кое-какие средства в местную компанию по грузовым перевозкам при условии, что партнеры поставят его имя в названии фирмы. Окружающие искренне верили, что именно он вел наши счета, обдумывал новые назначения и следил за нашими служащими. Но на самом деле все было не так, и мы оба знали об этом.

Во-первых, я послала Мэри Мэй учиться в университет Атланты на факультет маркетинга, и теперь она занималась рекламой. Во-вторых, я помогла одному из Макгилленов получить профессию бухгалтера, и он вел наши книги. В-третьих, родственница со стороны Тэкери окончила курсы по промышленному производству кондитерских изделий, и именно она управляла нашим кондитерским цехом. В-четвертых, родственник со стороны моей бабушки по фамилии Халфакр, изучил все, что относилось к рассылке заказов по почте, и возглавил соответствующий отдел. А Дэвис, мой собственный замечательный сын, очень рано проявил свои способности бизнесмена и талантливого программиста. Составленная им программа учета отгрузки товара завоевала несколько премий на различных конкурсах.

Что касается меня, то я работала как лошадь, принималась за любое дело, пока не получила диплом бакалавра по бизнесу после нескольких лет вечернего обучения. Я проводила полтора часа за рулем, пока добиралась до колледжа в Дэлонеге, и Дэвис всегда сидел рядом. К тому времени, как ему исполнилось десять, он успел поприсутствовать на стольких занятиях, что я вручила ему диплом: диплом бакалавра за то, что он наблюдал, как учится его мать.

— Мне нравится в колледже, — торжественно объявил Дэвис. — Я обязательно буду учиться в Гарварде.

Он сказал это, когда ему было только десять, но он говорил серьезно. И пять лет назад Дэвис туда поступил. Я так им гордилась! У них с отцом, к счастью, было мало общего. Их объединяла только любовь к машинам. Зато не было более близких людей, чем Дэви и Дэвис, склонившиеся над мотором или обсуждающие, как перебрать коробку передач. И ни одного сына не любили сильнее. Что бы я ни говорила о все ухудшающихся отношениях с Дэви, он всегда оставался добрым и преданным отцом. Он ни разу не позволил мне усомниться в том, что боготворит землю, по которой ступает наш сын.