Я сняла с пояса сотовый телефон и быстро набрала номер.

— Мэри Мэй? Позвони Азии Макумба и попроси ее немедленно перезвонить мне.

— Хорошо. Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного, но нам бы очень помогло вмешательство прессы. Так что побыстрее соедини меня с Азией. Я тебе обязательно перезвоню. У нас тут кое-что происходит.

Я отключила телефон.

— Азия Макумба — местная девушка, — пояснила я Люсиль. — Раньше ее звали Элис, Элис Джонс. Но она вышла замуж за нигерийца и решила отдать дань своим африканским корням. Она сменила имя. Теперь она работает на одном из телеканалов телевидения Атланты. Она репортер, проводит собственные расследования. У меня такое чувство, что вы, ребята, не обрадуетесь появлению камер и лишних свидетелей.

Лицо Люсиль покраснело от гнева. Я облокотилась на ограду и поманила ее пальцем. Когда она нагнулась, я заговорила очень тихо:

— Убери всех остальных подальше от моих ворот, и тогда ты сможешь войти. Только ты. Договорились?

Прошло несколько секунд. Люсиль не шевельнулась. Я должна была отдать ей должное — она отлично владела собой.

Мой телефон пропел привычную мелодию. Я приложила его к уху:

— Азия?

— Что происходит? Чем я могу вам помочь, миссис Тэкери?

Азия всегда готова была прийти мне на помощь. Работа на моей ферме помогла ей окончить университет Джорджии.

— У меня есть для тебя материал. Здесь, на ферме. Я дам тебе возможность поговорить с некой Люсиль. Она федеральный агент и собирается…

Люсиль быстро подняла руки в знак того, что сдается.

— Азия, я перезвоню, — сказала я. — Возможно, тебе незачем будет беспокоиться.

— Хорошо… Но вы уверены?

— Нет, но я сразу же свяжусь с тобой, если мне будет нужна твоя помощь. — Я снова прикрепила телефон к поясу и усмехнулась. — Вот к чему пришел мир! Чтобы справиться с людьми правительства, надо им пригрозить людьми с телевидения.

— Хорошо, миссис Тэкери, вы победили. — Люсиль говорила медленно и смотрела на меня с некоторым уважением. — Мои люди подождут на другой стороне дороги, пока не получат вашего разрешения войти.

— Хорошо. — Я открыла ей ворота и обернулась к Дэвису и Эдди: — Люсиль сейчас войдет. Но только Люсиль.

Люсиль отправила свою группу на другую сторону дороги на подстриженный газон и вошла в ворота. Я закрыла их за ней. У Эдди явно отлегло от сердца. Было ясно, что она любит эту Люсиль и не хочет причинять ей новые неприятности.

— Спасибо, миссис Тэкери. Дэвис не зря говорил, что мы можем на вас положиться.

Дэвис кивнул, подтверждая ее слова:

— Мать, спасибо.

Я так посмотрела на него, что сын опустил голову. Я управляла бизнесом, от которого зависел уровень нашей жизни и доходы большинства наших родственников. Десять молодых представителей Макгилленов отправились получать высшее образование на мои деньги, но примером для подражания им служил Дэвис.

— Мне нужны ответы на мои вопросы. И как можно скорее.

Дэвис откашлялся:

— Я понимаю, что ты огорчена, и помню, что начинается сезон сбора яблок, так что пока ограничусь сутью проблемы. Я хочу представить тебе Эдвину Марджори Николу Джекобс. Эдди, это моя мать, Хаш Макгиллен Тэкери.

Эдди протянула мне руку:

— Вы узнали меня, правда, миссис Тэкери? Я вижу это по вашему лицу. Так что вы понимаете, почему я оказалась в трудном положении. Я Эдди Джекобс.

— Эдди Джекобс, — повторила я как зачарованная и пожала ей руку, но мне это имя ничего не говорило. Ладонь Эдди оказалась влажной. Она пошатнулась, и Дэвис тут же подхватил ее.

— Спокойно. Теперь можешь расслабиться. Мы дома. Долина — самое безопасное место в мире.

Девушка крепко прижала ладонь к губам.

— Кажется, меня сейчас опять вырвет. Не слишком достойное появление перед твоей матерью.

—Я звоню доктору! — вмешалась Люсиль.

— Нет-нет, со мной все в порядке.

— У тебя кишечный вирус или пищевое отравление.

Дэвис покачал головой:

— Ей просто необходим отдых. Мы ехали всю ночь.

Эдди устало посмотрела на меня:

— Миссис Тэкери, простите меня, но я оказалась размазней.

Я коснулась ее руки:

— Успокойся. Мы отвезем тебя в дом, и я дам тебе моченых яблок. Они помогают при расстройстве желудка. — Я повернулась к Люсиль: — Я же просила вас отойти.

Она нахмурилась.

— Вы ничего не понимаете, верно? Вы совсем не понимаете ситуацию.

— Так объясните мне кто-нибудь! Сию же секунду!

У Дэвиса на скулах появились желваки. Он вскинул голову и чуть демонстративнее прижал к себе Эдди.

— Мы с Эдди познакомились в Гарварде прошлым летом и с тех пор не расстаемся. Но это было нашей тайной. Она студентка первого курса юридического факультета. — Он помолчал. — И ее отец президент.

Я вопросительно изогнула бровь. Его слова не произвели на меня впечатления. В конце концов, я тоже была президентом. Компании «Сладкие яблоки, Инк».

— Президент чего?

Дэвис выждал мгновение, которое перевернуло нашу спокойную жизнь.

— Президент Соединенных Штатов Америки, — ответил он.

Глава 5

В центре торнадо не остается времени подумать, прежде чем ветер вытащит тебя головой вперед через каминную трубу твоего дома. Внезапно мир, остававшийся за пределами Долины, — тот самый мир, который я каждую осень приглашала к себе, но на своих условиях, — ворвался без приглашения.

Большая часть моей семьи считала, что Ал Джекобс недостаточно представителен, чтобы быть президентом страны. Или недостаточно суров. Или недостаточно умен. Или не похож на нас, кем бы эти «мы» ни были. Когда-то он работал адвокатом для бедных в Чикаго, потом стал судьей, затем конгрессменом, позже сенатором и наконец первым президентом-католиком после Кеннеди и единственным президентом, в котором текла польская кровь. После его избрания избитая шутка о «тупых поляках» стала необычайно популярной. Никто не мог сказать, что Ал Джекобс подходил под стереотип, но людям, которые его ненавидели, не было до этого дела.

— Эта страна выбрала проклятого тупого поляка! — громко заявил на семейном собрании Аарон Макгиллен весной после президентских выборов.

Карикатуристы часто утрировали острый подбородок Ала Джекобса, придавая ему сходство с чайкой, и изображали его густые седеющие волосы как всклокоченную гриву полусумасшедшего Эйнштейна.

— Рузвельт никогда не выглядел как ученый-безумец, — вздохнул Дедуля, вспоминая своего любимого президента. — Кто бы захотел умирать за Джекобса, как мы умирали за Рузвельта? Смог бы Ал Джекобе вдохновить солдат убивать немецких женщин ради победы? Я так не думаю. — Дядя Генри, теперь уже совсем старый, все еще мучился воспоминаниями о великой войне и не питал симпатий ни к одному из президентов после Рузвельта.

Не шло Джекобсу на пользу и то, что его всегда называли Алом, хотя вообще-то он был Александром по семейной традиции. Имя писалось на польский манер, чего не могли принять обычные американцы, не говоря уж о том, чтобы написать его правильно. Когда его предки, носившие тогда фамилию Якобек, сошли на остров Эллис, они стали Джекобсами. Это случилось еще до Первой мировой войны. Они быстро американизировались, сражались за свою новую родину, работали механиками, мясниками, секретаршами, создавали свою американскую мечту, пока в их семье не появился простой, основательный Ал. Добрый старина Ал Джекобс. Такой же американец, как колбаса или яблочный пирог. Я считала, что его избрали из-за добрых карих глаз и из-за чувства собственного достоинства, которое никто не смог бы не заметить — неважно, нравился ему Джекобс или нет. Большинство жителей округа Чочино, закаленные в боях консерваторы, ненавидели его за либерализм и мягкотелость.

Что касается жены Ала, Эдвины Хэбершем Джекобс, то она была «ответом на молитвы современных женщин» или «толстозадой уроженкой Восточного побережья с голубой кровью, которая прятала свои феминистские взгляды за дорогими костюмами и компанией помощи работающим матерям». Оценка зависела от того, кто о ней говорил. Ее враги не верили ей ни на йоту. Семья Хэбершем прибыла в Америку на корабле «Мейфлауэр». Они были богаты уже тогда. В семидесятых годах Эдвина была лучшей студенткой юридического факультета, затем заработала себе репутацию, работая в офисе окружного прокурора в Чикаго. Она была суровым обвинителем, что не давало покоя тем, кто называл ее и Ала «прекраснодушными социалистами». Те, кто ею восхищался, настаивали на том, что первая леди обладает стилем и классом Джеки Кеннеди, только размеры у нее покрупнее. Черт побери, ни одной женщине, даже жене президента, не избежать насмешек по поводу размера ее задницы! Я сама чаще огорчаюсь из-за своего двенадцатого размера, чем готова признать.

Во время избирательной кампании страна смогла впервые хорошенько рассмотреть Эдвину. Маленького роста, похожая на грушу блондинка решительно вышла на подиум. Она не нервничала и не опускала суровых голубых глаз.

— Я здесь не только для того, чтобы убедить вас, что мой муж будет лучшим президентом из всех, — заявила она. — Я поднялась сюда затем, чтобы сказать вам, что я буду самой лучшей первой леди за всю историю страны.

Делегаты съезда разразились приветственными криками. Пока остальные жители приходили в себя от невероятной прямоты или сногсшибательной наглости — это зависело от точки зрения, — Эдвина завладела всеобщим вниманием. Она вытеснила супермоделей с обложек иллюстрированных журналов на многие месяцы. Она диктовала свои условия и раздавала интервью самым главным телеканалам. Пресса следовала за ней, словно свора влюбленных щенков.

Однако опросы показывали, что самые обыкновенные американцы, включая и тех, кто жил в ее родных местах, относились к Эдвине недоверчиво. Слишком решительная. Чересчур амбициозная. Недостаточно скромная. Я сочувственно смотрела на то, как Эдвина пыталась расположить к себе избирателей домашним печеньем.