Рита же была прекрасна. В ее глазах сияло само небо.

Она огляделась (искала кого?), потом повернулась и своей стремительной — такой смешной и одновременно милой — походкой направилась в сторону улицы. Оставляя за собой на мокром снегу четкие, ровные отпечатки маленьких ступней. Да! Сейчас на Рите были черные короткие сапожки, дававшие возможность разглядеть ее ноги в подробностях — узкие‑узкие щиколотки и красивые ровные икры, обтянутые плотными черными колготками.

— О господи… — сказал Иван и ладонью провел по лицу.

Она, Рита, даже в его сторону не посмотрела.

Но, во‑первых, он в машине, а во‑вторых, он‑то точно изменился! С бородой его никто бы не узнал.

Иван тронул машину с места. Вырулил вслед за Ритой на улицу. Ехал за ней следом, ловя краем глаза стремительное, чуть неуклюжее и очень дерзкое (если можно так выразиться) мелькание ее ног. Походка Риты буквально завораживала Ивана.

Несмотря на свою общительность и болтливость, к Рите приблизиться он не смел. Кто она, и кто он… Но ей же холодно, и снег прямо на голову ей падает.

Поэтому долго наблюдать за тем, как вокруг тонких щиколоток Риты вьется снег, Иван не смог. Это последней сволочью надо быть, чтобы не пригласить ее сесть в машину. (Хотя глядел бы и глядел, как переступают ее ноги… Но так и в аварию самому попасть недолго, вот еще о чем не надо забывать.)

Иван коротко просигналил, затем опустил боковое стекло.

Рита обернулась, настороженно посмотрела.

— Рита, привет! — крикнул Иван, наклонившись к окну. — Это я. Ты меня помнишь? Это я, Иван Столяров.

И тут произошло нечто странное, чего Иван никак не мог ожидать. Рита ахнула, широко распахнув глаза. В ее лице было столько удивления и радости, что…

Она дернула ручку у двери, быстро скользнула в салон, на переднее сиденье.

— Ванечка! — сказала Рита. — Здравствуй, Ванечка!

И дальше произошло нечто и вовсе невероятное, немыслимое, невозможное. Она потянулась и поцеловала его в щеку снежными, холодными губами. От нее пахло тоже чем‑то нежным, снежным и сладким. И кто только придумывает эти духи, от аромата которых рвутся мужские сердца…

— Ты бородатый… — ласково сказала Рита. — Какой ужас! Ты сейчас на разбойника похож. Я даже в первый момент подумала, что меня здешний Джек‑Потрошитель преследует!

— Ты испугалась… — расстроенно произнес Иван, трогая свою бороду.

— Я не люблю бородатых… Да какая разница! — вдруг рассердилась она, но не на него, а словно на себя. — Это все ерунда. Я не о том хотела сказать, Ванечка. Я тебе очень рада, вот что!

— И я тебе рад. Ты вчера приехала в город?

— Да, только вчера.

— Я тебя видел, на вокзале. Но не мог подойти. Я таксист, Рита. Если тебе куда надо, то я полностью к твоим услугам! — От волнения на Ивана даже вдохновение напало. — Вот, запиши номер моего сотового и звони в любое время. Я тебя куда угодно, когда угодно… И совершенно бесплатно!..

— Ты такой милый. Спасибо! — растроганно засмеялась Рита, показав ровные, тоже «снежного» цвета зубы и тоже очень приятной формы — «лопаточками», что ли. В ней все было приятным, милым и забавным, даже такая вроде бы мелочь, как форма зубов. — А брат…

— Что — брат?

— Твой брат правда собирается стать Президентом? — немного смутившись, спросила она.

— Да, правда, — кивнул Иван. Вопрос о брате, Максиме, немного его отрезвил. Эйфория постепенно стала улетучиваться.

— А как так… Он политик столь высокого ранга, а ты в такси, простым шофером… Я не понимаю.

— Но это же он политик, а не я.

— Нет, я не о том. Он мог взять тебя к себе… Хотя — стоп! — я не то говорю. Просто… — Она замолчала, глядя на Ивана с сожалением. С жалостью даже.

— Я понимаю. Все мне об этом говорят, и давно — с тех пор, как Максим сначала мэром стал, а потом губернатором. А теперь вон на что замахнулся… Я привык, — добродушно произнес Иван. — К тому, что я и Максим — очень разные. Но это судьба, видно. Одному политикой заниматься, другому баранку крутить.

— А я книги пишу, — призналась Рита.

— Я знаю. Слышал. Только я ни одной твоей книги целиком, наверное, осилить не смогу, — оправдываясь, с сожалением произнес он.

— И правильно! — вдруг захохотала Рита. — Не хватало тебе эту ерунду читать… Слушай, а давай посидим где‑нибудь? В кафе, например. А?

— Ты не торопишься никуда?

— Я? Нет! Я из дома специально удрала, чтобы не поругаться ни с кем. А ты свободен? Тебя дома никто не ждет?

— Меня никто не ждет! — раздувая ноздри, торжественно произнес Иван.

— Тогда вези… Ты же тут все лучше меня знаешь!

«Куда везти‑то… Только в «Центральный»! Но меня туда пустят? И хватит ли денег? Нет, денег хватит, я же с ночи в рейс вышел, выручка приличная… Но меня туда точно не пустят. Разве что я на входе скажу, что брат Максима Столярова!»

— Только в какое‑нибудь тихое место, где попроще, ладно? — добавила Рита.

— Ага, — пробормотал Иван, крутя руль. И с облегчением вздохнул. «В нашу столовку Риту тоже нельзя везти. Она для простых. Отправимся в то кафе, которое вчерашние пассажиры хвалили. Прилично и вкусно все там, сказали».

Кафе и вправду оказалось очень приличным и уютным на вид. И место им с Ритой предложили красивое — на застекленном балкончике, а рядом — большое окно, за которым весь город как на ладони.

Меню тоже оказалось очень удобным, с картинками. Сразу видно, где салат, а где котлеты. Иван себе их и заказал. Рита же выбрала рыбное ассорти и попросила белого вина.

Без пальто Рита выглядела совсем тоненькой, изящной, словно статуэтка. Темно‑синее облегающее платье, нитка жемчуга на шее. Золотые часики на запястье.

«Нет, я не для нее. У нее, наверное, муж в Москве. Или не муж, но как это… друг. Такая необыкновенная женщина не может быть одна».

Вдруг подбежала женщина, совершенно незнакомая — из посетителей кафе, и, смущаясь, попросила Марго расписаться на салфетке:

— Марго, вы моя любимая писательница! Простите, вашей книги с собой нет…

Марго великодушно расписалась на салфетке. Женщина, улыбаясь, отошла.

Это происшествие еще больше смутило Ивана. Кто он — и кто Рита… Вон, у нее незнакомые люди автографы берут!

— У меня ужасные отношения с моими родными, — безо всякого предисловия начала Рита, глядя в окно. — Мы друг друга едва терпим.

— У тебя хорошая мама, я слышал, — неуверенно произнес Иван.

— А что ты слышал?

— Она купила тебе квартиру в Москве — тогда, давно еще. Да?

— Да. Это было лет пятнадцать назад, а до того я жила на съемных. Распрекрасно жила. Я бы и дальше снимала, но мама сказала, что это неприлично и неудобно. Она купила мне квартиру, заставила меня сделать ремонт, выбрала дизайнера, дала ему указания. Сама подбирала мне мебель… У меня тогда денег на все это не было. Квартира в Москве — дорогое удовольствие. Мама вбухала в эту квартиру все свои тогдашние сбережения.

— Она тебя любит. Если бы не любила, она бы для тебя столько не стала делать.

— Если бы все было так просто… — Рита отпила из бокала, оставив на его краешке бледно‑розовый след помады. — Черное — это черное, а белое — это белое. Ха…

— Она тебя попрекает, что ли? — с интересом спросил Иван. Ему очень нравилось говорить с Ритой. Сто лет он с ней не говорил (да и раньше, если вспомнить, они особо не общались), но именно о таких долгих разговорах по душам Иван и мечтал. Это же здорово, когда любимая женщина делится с тобой своими проблемами! А ты спрашиваешь ее, даешь выговориться, подбадриваешь… и прочее…

Неужели это все происходит в реальности? Иван огляделся — кафе, Рита, бокал вина в ее пальцах, аромат ее духов, смешанный со сладковато‑теплым запахом влажного меха… Вон оно, ее пальто, висит неподалеку на вешалке. Иван потихоньку ущипнул себя за ногу. Но ничего не исчезло.

— Мама хочет, чтобы я всю жизнь была ей обязана. Ведь знает, знает прекрасно, что я ей тех денег не верну! Если бы были, если бы я заработала столько — давным‑давно бы вернула.

— Значит, истории о писательских гонорарах сильно преувеличены? — удивился Иван.

— Еще как. Вот столько авторов, так называемых «топовых». — Рита подняла ладонь, растопырила пальцы, пошевелила ими. — Вот они зарабатывают большие деньги, чтобы квартиры покупать. А все прочие — их много больше — живут весьма скромно. Начинающие авторы — вообще нищие. Я же — где‑то посередине. Я не бедствую, но хоть тресни, не могу пока вернуть маме деньги, которые она вложила в покупку квартиры. Да она и не просит… — Рита с досадой махнула рукой и закурила. — Но зато она заставляет меня жить по‑своему, понимаешь?

— Ну и ладно, ну и не обращай внимания, — великодушно произнес Иван. — Мамы всегда думают, что знают лучше своих детей, как тем жить.

— Да как же ты не понимаешь… Она словно отвергает меня такую, как я есть. Все мои мысли, мои желания — все они неправильны, по ее мнению. Она меня отвергает целиком, как личность. Полностью перечеркивает всю меня. — Рита зажженной сигаретой нарисовала в воздухе крест. — До смешного доходило… — Она засмеялась. — Хочешь, расскажу?

— Расскажи. Мне интересно.

— Ты славный. Господи, и почему мы раньше с тобой так мало общались? Но ты был совсем ребенком… На пять лет младше Макса?

— На пять.

— Ты славный, очень славный… Я рада, что сейчас тебя встретила. — Она быстрыми, судорожными движениями затушила сигарету в пепельнице. — Все, что я просила у матери в детстве, я получила. Но… Мои желания она всегда словно выворачивала наизнанку. Вот, например, история с пальто. Мне в пятнадцать лет понадобилось новое пальто. А фигура и рост у меня проблемные, сам видишь… Покупать в детском магазине уже неприлично, а во взрослом — таких размеров нет. Словом, решили шить пальто в ателье. И вопрос уперся в выбор ткани. Я просила маму — все, что угодно, любой цвет, только не зеленый. Только не зеленый, умоляю, мамочка! А теперь угадай с одного раза, какого цвета было мое новое пальто?