В трубке послышался задыхающийся от счастья голос Бетси:

— Дорогая, как чудесно, что ты позвонила! Я уже начинала гадать, как там у тебя дела. Как ты, моя дорогая? Ой, слушай, какая же прекрасная была свадьба, просто прекрасная! Я так рада, так горда! А отец… ой, Вирджиния, я еще никогда не видела, чтобы он был так тронут. Никогда. Даже когда Малыш… когда вы оба появились на свет. Когда мы в тот день ложились спать, знаешь, какие были его самые последние слова? «Сегодня я был ею очень горд. Очень горд моей дочуркой». — Голос Бетси задрожал. — Ой, дорогая моя, извини, у тебя медовый месяц, а я тут так расчувствовалась. Просто дело в том, что… так как ты, дорогая, а? И как тебе Венеция? Понравилась? В соборе Святого Марка вы уже успели побывать?

— Нет. — Голос Вирджинии как будто бы не хотел слушаться того, что подсказывал ему разум, не желал произносить нужные слова. Вирджиния откашлялась, прочищая горло. — Пока еще нет. Мама…

— Ты, наверное, устала. Думаю, ты должна была просто страшно устать. А гостиница хорошая?

— Да, превосходная.

— Я тебе так завидую. Я всегда мечтала побывать в Венеции. Но твой отец так и не захотел меня туда свозить. Ну что ж, наверное, мне пора уже закругляться, Александру наверняка не понравится, что ты столько времени треплешься по телефону с мамочкой. Главное, что у тебя все в порядке.

— Да, — медленно проговорила Вирджиния. — Да. Все в порядке. Спасибо.

— Ну и хорошо. Передавай от всех нас приветы Александру. И напиши мне сразу же, как только вы приедете в Хартест; из Венеции, так уж и быть, я от тебя ничего не жду. До свидания, дорогая. Я передам отцу от тебя привет. Он сегодня утром забрал с собой в банк все фотографии, говорит, что ему не терпится как бы прожить тот день снова. Он сказал — не знаю, стоит ли мне тебе это говорить, а впрочем, конечно стоит, почему бы и нет, — так вот, он сказал, что ваша свадьба была в десять раз лучше, чем у Малыша и Мэри Роуз, а ты как невеста была в сотню раз красивее и очаровательнее, чем она. Я тебе скажу, дорогая, отец действительно стал тобой очень гордиться. И я тоже. А когда Бэнкс вошел минуту назад и доложил: «Звонят ее светлость», мне пришлось себя даже ущипнуть, что это не во сне.

— Какой же ты жуткий, кошмарнейший сноб, мама. — Вирджиния непроизвольно улыбнулась в трубку. — Слушай, я тебе перезвоню. Скоро.

— Дорогая, не надо, не беспокойся. Разве что, конечно, если тебе очень захочется. Ты же будешь сейчас очень… — Бетси выдержала деликатную паузу, — очень занята. В Венеции столько мест, которые надо обязательно посмотреть.

— Да. Это верно. До свидания, мама.

Она положила трубку и посмотрела в окно. Силуэты Венеции казались размытыми от слез.


— Малыш? Это Вирджиния.

— О-о, сестричка-графиня! Чему я обязан такой честью, ваша светлость? Господи, знала бы ты, как Мэри Роуз жалеет, что вышла всего лишь за такое ничтожество, как я. Когда она тоже могла бы стать светлостью. Могу тебе признаться, что в ночь после твоей свадьбы она была просто безутешна.

— Малыш, не надо.

— Извини. Мы тут, в Нью-Йорке, все такие грубые. А там у вас у каждого небось по титулу, а то и не по одному. Кстати, о вас сегодня написали в двух газетах, в «Таймс» и в «Ньюс». И еще довольно много в колонке Чолли Никербокера. Ты же ведь знаешь, как мы, американцы, любим тех, в ком течет настоящая голубая кровь. Да, и еще должна быть статья в «Повседневной женской моде», они тут обращались к маме, просили у нее твои свадебные снимки, особенно тебя в подвенечном платье и фотографию вашего отъезда, на маму это произвело такое впечатление, она даже звонила Мэри Роуз, чтобы рассказать ей. Я думаю, с ее стороны это было большой ошибкой. Очень большой. Теперь у нас тут все вокруг заледенело. Знаешь, Вирджи, здесь ты сейчас настоящая звезда. Хотел бы надеяться, что в Англии сумеют оценить тебя не ниже.

— Да. Малыш, я так рада тебя слышать.

— И это в медовый-то месяц! Вирджи, не говори мне, будто ты скучаешь по дому. Как твой позолоченный граф, не расстраивает тебя?

В голосе его прозвучала легкая, еле заметная нотка презрения. Вопреки всякой логике Вирджиния почувствовала себя обязанной взять Александра под защиту.

— Нисколько, только…

— Дорогая, извини, я должен идти. Очень важное совещание. Очень. Звони в любое время. Привет от меня Венеции. Обязательно сходи к Гуггенхейму, это что-то потрясающее, а я ведь не особый любитель культуры, ты же знаешь. Да, и обязательно сходите в бар «Гарри». Считай посещение этого бара просто своей личной ответственностью за то, чтобы флаг янки по-прежнему реял над Европой. Хотя ты ведь теперь уже наполовину англичанка.

— Не говори глупостей, Малыш, никакая я не англичанка.

— Ну ладно, дорогая, пока. Спасибо, что позвонила. Тыща приветов.

— И тебе тыща приветов, Малыш.


Она сидела на постели, неподвижная, как камень. Когда двадцать минут спустя за ней поднялся Александр, она все еще так и не шелохнулась.

— Вирджиния, такси ждет. Можно мне проводить тебя до аэропорта?

Вирджиния подняла голову и посмотрела на него. Лицо ее было очень бледным, золотистые глаза смотрели холодно и пусто. Потом она улыбнулась — сухо, сдержанно, сжав губы.

— Александр, думаю, что я сегодня никуда не поеду. Я ужасно устала. И очень хочу есть. Пожалуй, мы могли бы пойти куда-нибудь поужинать, неплохо бы в бар «Гарри», а утром я бы все-таки взглянула на собор Святого Марка.