— Да уж, превосходной! — перебила его Шарлотта. — Просто изумительной! Папа, тебе надо было с ней развестись.

— Я не мог, — бесхитростно ответил Александр. — Я просто не мог. Я не хотел ее терять, не хотел скандала, а потом, понимаешь… — он взглянул на Шарлотту так, словно ему было очень стыдно чего-то, — я бы выглядел глупо, ужасно глупо. Если бы признал, что почти с самого начала нашей совместной жизни у нее уже были любовники. Тебе это может показаться ерундой, но так уж я был воспитан. Внешняя сторона для меня очень много значит. И для моей семьи. Для… для Хартеста.

— Вот как. — Она посмотрела на него и почувствовала, что сердце у нее смягчается, что она даже начинает испытывать к нему сочувствие. Александр вдруг показался ей каким-то страшно грустным и подавленным, и она нежно накрыла ладонью его руку: — Бедный папочка.

— Вот так вот. Наверное, я вел себя не очень умно. Проявил слабость. Но что было, то было. То, что мы… что я решил сделать, казалось самым простым. В то время.

— И по крайней мере, у тебя был Макс.

— Что? А, да, конечно, у меня был Макс. Он мой сын.

— Папа…

— Да, Шарлотта?

— Папа, мне страшно не хочется задавать тебе этот вопрос, но я просто обязана. А кто… кто мой отец? И кто отец Георгины? Какой он? И где он сейчас? Расскажи мне, пожалуйста. Я должна это знать.

— Я не знаю. — Он пожал плечами. — В самом деле не знаю.

— Но этого не может быть. Ты не можешь не знать.

— Нет, я действительно не знаю. И никогда не хотел знать. Я тогда сказал твоей матери, что только так смогу все это пережить… не зная, с кем она… ну, кто был… в общем, только так я смогу продолжать жить с ней дальше. И по-прежнему любить ее. Знаешь, я ее действительно любил. Я и сейчас ее люблю. Очень. Он вдруг обхватил голову руками, в голосе его прорвались рыдания. Шарлотта подошла и обняла его.

— Папа, ну, папочка, не надо. Извини меня, я виновата, я страшно виновата. Не плачь, пожалуйста, не плачь.

Он обнял ее и крепко прижался к ней, словно это он был ребенком, а она — его матерью.

— Извини, Шарлотта, я очень перед вами виноват. И передай Георгине, что я и у нее тоже прошу прощения. Обязательно передай ей, пожалуйста.


До того времени, когда ей предстояло уезжать в Кембридж, оставалось еще десять дней. Шарлотта с трудом представляла себе, как сможет прожить эти полторы недели. Она целиком и полностью сосредоточилась на том, что скоро уедет в университет и начнет там новую жизнь: ей казалось, что там все это потеряет значение, что она сама станет другой, почувствует себя в безопасности, сумеет спрятаться от переживаний. С Александром они почти не общались, за едой обычно оба что-нибудь читали, а после ужина избегали друг друга. Шарлотта понимала, что ей надо как-то встретиться и опять поговорить с Георгиной, передать той содержание своего разговора с отцом, но почему-то она все время откладывала это на потом. У нее было чувство, что ей не выдержать еще одной сцены; к тому же ей все время казалось, что беседу с отцом она провела совершенно неправильно.

Георгина пару раз звонила из своей школы домой, голос у нее по телефону звучал почти бодро и весело. Она говорила, что больше об этом совсем не думает и что она уверена: все это лишь злые сплетни. Шарлотта, не желая ни соглашаться с сестрой, ни вступать с ней в спор, ответила только, что раз Георгина чувствует себя спокойней и уверенней, то она очень рада.


Больше всего на свете Шарлотте сейчас хотелось, чтобы поскорее вернулась мама; и в то же время она страшно боялась ее возвращения. Шарлотте хотелось поговорить с матерью, но она опасалась начинать этот разговор; ей хотелось услышать от матери какое-то опровержение, но ее бросало в дрожь при мысли, что в ответ она получит лишь дополнительное подтверждение. Вирджиния должна была вернуться перед самым отъездом Шарлотты в университет.

— Так что я смогу отвезти тебя на машине, дорогая, — весело сказала она Шарлотте, когда они в последний раз говорили друг с другом по телефону, как раз в тот самый вечер, когда Шарлотта собиралась с Тоби в ресторан. — Проведем вместе целый день, будет очень здорово.

— Да, конечно, — ответила ей тогда Шарлотта, сознавая, что голос ее звучит очень холодно: она расстроилась из-за того, что мама не приехала, как обещала, когда должны были отправляться в школу Георгина и, самое главное, Макс; и когда мама в тот раз позвонила, Шарлотта все еще пребывала во власти этого расстройства. О господи, если такая чепуха смогла ее тогда вывести из равновесия, то как же она сумеет нормально общаться с матерью теперь, после всего, что узнала?! И тем не менее, несмотря ни на что, Шарлотта страшно хотела с ней увидеться, поговорить, даже… да, даже поскандалить с ней, если это будет необходимо. Такой скандал мог бы как-то утешить, сгладить боль. Помог бы не только выведать всю правду, но и излить собственную душу, свои чувства.

Интересно, думала она, рассказал ли уже отец Вирджинии, что она, Шарлотта, обо всем знает? Нет, явно не рассказал, иначе мама бы уже давно вернулась домой. А вернулась бы? Ну нет, это уже нечестно: в чем другом, а в силе духа маме не откажешь. А с другой стороны, если Александр до сих пор ничего не сказал ей, то почему? Это же все-таки какой-никакой, но семейный кризис. Он должен был рассказать. Просто должен. Значит, мама решила не торопиться. Уклоняется от встречи с ней, продумывает, что и как станет говорить. От таких мыслей Шарлотте было еще горше.


Александр заявил, что сам поедет в Хитроу, чтобы встретить Вирджинию.

— Мне хочется с ней поговорить. Попробую объяснить ей, что ты сейчас чувствуешь. И постараюсь убедить ее, чтобы она вместе со мной поехала прямо сюда.

— Если у нее есть хоть какое-то воображение, — с горечью заметила Шарлотта, — и хоть какие-то материнские чувства, то ничего объяснять ей не потребуется.

— Дорогая, постарайся на нее не сердиться. Она ведь наверняка считает, что у нее… ну, были какие-то свои причины.

— Не сомневаюсь.

Он позвонил из Хитроу. Самолет Вирджинии опоздал, она очень устала, поэтому он везет ее на Итон-плейс.

— Но завтра, прямо с утра, она приедет. Ей не терпится тебя увидеть.

— Ну да, как же.


Чуть позже, бесцельно бродя по дому, Шарлотта вдруг почувствовала, что не в силах больше ждать. Она взяла трубку и позвонила в дом на Итон-плейс. Ответила сама Вирджиния. Шарлотта так обрадовалась, услышав ее голос, что весь гнев у нее сразу же прошел.

— Мамочка? Это Шарлотта.

— Шарлотта?! Я думала, ты уже в Кембридже.

— Нет, — моментально обиделась Шарлотта. — Пока еще нет. И знаешь, странно, что ты так думала. Ты же говорила, что отвезешь меня сама.

— Да, но… наверное, я что-нибудь перепутала. Как ты, дорогая, с тобой все в порядке?

— По-моему, да. Во всяком случае, я в большем порядке, чем Георгина.

— Шарлотта, мне очень жаль, что тебе пришлось узнать обо всем. И таким вот образом.

— Что ж поделаешь, — с ледяной вежливостью произнесла Шарлотта. — Конечно, было бы лучше, если бы ты нам доверяла и попыталась бы сама все объяснить.

— Похоже, ты настроена очень враждебно.

— Да нет, не то чтобы враждебно. Ну, может быть, немного и есть, но главным образом я себя чувствую страшно запутавшейся. Мамочка, мне очень хочется с тобой поговорить. Об этом. И обо всем. Я просто должна это сделать. Ты правда приедешь завтра утром?

— Да. Да, конечно. Я очень рада, что ты хочешь поговорить. Мне кажется, мне самой будет легче все тебе объяснить, чем папе. Ну, или, по крайней мере, что-то. Например, то, почему… как все это случилось.

— Мне так жаль, что ты сейчас не здесь, — проговорила Шарлотта. В голосе ее вдруг зазвучала тоска.

— Ну, дорогая, я бы и была там. Если бы знала, что ты не уехала.

— Но теперь же ты это знаешь. А мне здесь так одиноко…

— Бедняжка. Шарлотта, а как быть с Максом?

— А как с ним быть?

— Ну, ему ведь тоже надо сказать. Ты с папой об этом не говорила?

— Нет. Нет, не говорила. Но с ним ведь совсем другое дело, верно? Я хочу сказать, что, конечно, о нас ему надо рассказать. Но у него-то не совсем такое же положение. С ним ведь иначе.

— Но почему же иначе? — Вирджиния была явно удивлена. — Точно так же.

— Мамочка, совсем не так. Как может быть так же?

— Шарлотта, что ты хочешь сказать?

— Ну… Макс ведь папин. Так что ему-то не так трудно будет справиться. С этой новостью. Я вот о чем.

В трубке наступила долгая тишина. Потом Вирджиния проговорила:

— Шарлотта, думаю, что я все-таки приеду сегодня. Мой «гольф» здесь, так что я доеду сама. Часам к десяти я буду.

— Ой, мамочка, спасибо тебе! Это просто чудесно.


К десяти, как она обещала, Вирджиния не приехала. Не было ее и к одиннадцати. Вскоре после двенадцати появилась полиция. На шоссе М4, сразу же за поворотом на Марлоу, произошла катастрофа. От машины Вирджинии осталась только груда обломков. Сама она умерла почти сразу же после того, как ее привезли в больницу.

Глава 13

Малыш, 1980

Малыш стоял в церкви Хартеста, уставившись на гроб, в котором лежала Вирджиния, и вспоминал сестру; к глазам его подступали готовые вот-вот хлынуть слезы, но он не осмеливался дать им волю. Он вспоминал сейчас не ту Вирджинию, что была восхитительной, обаятельной и преуспевающей графиней Кейтерхэм; и не ту очаровательную девушку, что шла когда-то по центральному проходу церкви навстречу ему и Александру в белом, усыпанном розами платье; не Вирджинию, готовую разрыдаться, преисполненную раскаяния, ту, что тогда выдала его и Энджи отцу; не мать наделенной ярким умом и блестящими способностями дочери, которая теперь лишала его собственного сына того, что должно было принадлежать ему по праву рождения; не легко уязвимую и ранимую женщину, бог ведает по какой причине превратившуюся в алкоголичку; и не ту Вирджинию, что чуть не потеряла от горя рассудок, когда умер ее младенец-сын. Он вспоминал не грациозную, весело хохочущую Вирджинию, неизменную партнершу отца в их ритуальном танце; и не гарвардскую достопримечательность — недотрогу, возмущенно протестовавшую, когда ее называли Пресвятой, за девственность которой поднимали тосты в студенческих компаниях. Нет, перед его мысленным взором была сейчас совсем другая Вирджиния: маленькая, пухленькая, слегка неуверенная в себе девчушка со спутанными локонами темных волос и покорным, безропотным взглядом золотисто-коричневых глаз, которая постоянно попадалась на чем-то и вечно влипала в неприятности, в то время как сам он, Малыш, совершая такие же проступки, никогда не попадался и жил вольно и свободно.