– Это вовсе не глупо, моя милая, – вздохнула Лайза. Мы услышали резкий звук колокольчика у входной двери. – Наверное что-то для нас есть в вечерней почте. Пойду посмотрю.

Через несколько минут она вернулась с письмом.

– Это от Сэма, слава Богу. Вероятно, ему удалось послать его со следующим пароходом. У нас есть время почитать, или ты хочешь, чтобы я что-то сделала?

– Нет, что ты, все идет по плану. Читай письмо.

Она уселась на деревянном стуле возле кухонного стола и раскрыла письмо.

– Ну, это не такое длинное, как предыдущее. То все целиком было посвящено урагану, тому, как ты его спасла, и твоему путешествию в Лондон. В этом только два листа. Посмотрим… – Одну-две минуты она молчала, а потом облегченно вздохнула: – Он пишет, что теперь вполне поправился и что это письмо он отправит с почтовым пароходом, так что оно прибудет всего за семь-восемь дней до его приезда. – Она улыбнулась. – Пишет, что его разговор с тобой не на пиджин-инглиш продолжался чуть более десяти минут, поэтому ему не удалось сказать всего, что он хотел; он надеется, что ты уже устроилась у нас, и он уверен, что мы с Чедом поймем, какая ты удивительная…

– Нет, Лайза, прекрати!

– Это он так пишет, дорогая. Мне придется рассказать ему, какая ты невыносимая. Ах, он отправляется пароходом «Дервент», который прибудет в Лондон утром десятого. Это ведь суббота, правда? Да, следующая суббота. Как хорошо. Мы в тот день вообще не станем открывать агентство и поедем его встречать. Бог мой, как он удивится перемене в тебе! Это будет так чудесно: его встретит хорошо одетая, привлекательная юная леди.

Я положила каплуна жариться.

– Думаю, что буду чувствовать себя неловко. По правде говоря, я в этом уверена. Говори с ним, ради Бога, ты, Лайза – я не знаю, что сказать.

– Сэм Редвинг – американец, и никто в его компании не может чувствовать себя неловко, – улыбнулась Лайза.

– Он совершенно очаровал святых сестер в госпитале Ла-Фасиль.

– Да. Кажется, ты очень мало знаешь о Сэме. Вы ведь едва обменялись с ним несколькими словами. Наши семьи в Гонконге жили по соседству, и мы с ним росли как сестра с братом. Сколько картофелин нужно очистить, дорогая? Восемь? Они как раз подходящего размера.

– Очисть девять.

– Его отец был врачом. Я не знаю, почему его семья приехала в Гонконг. Дед Сэма был индейцем, и думаю, что американское высшее общество косо смотрело на брак полуиндейца с белой женщиной. Она была прелестной женщиной, а отец Сэма был добрейшим человеком. Они вместе погибли лет десять тому назад во время кораблекрушения в Гонконге.

– Боже, какое несчастье.

– Да. Для меня они были вторыми матерью и отцом. Когда я была маленькой, Сэм приходил в наш дом почти ежедневно – поиграть со мной. – Она усмехнулась. – Мы часто ссорились. Ему хотелось играть в солдат, а я желала играть в медсестер. Конечно, ему хотелось бы играть с мальчишкой, но приходилось смириться, потому что мальчишек по соседству не было. Чед родился, когда мне было четыре года, а год спустя случилось несчастье: фирма отца была разорена, а его посадили по ложному обвинению.

– О, Лайза, – проговорила я, – я так горюю вместе с тобой… обо всем этом.

– Теперь это все в далеком прошлом, дорогая. Для всех, кроме Чеда. – Она несколько минут грустно о чем-то размышляла, затем слегка пожала плечами и продолжила: – Я была слишком молода, чтобы понять истинную сущность происходящего, конечно, но мы очень быстро лишились всех так называемых друзей, – всех, кроме Редвингов. Думаю, бедняге Сэму пришлось подраться с половиной мальчишек в школе, чтобы выступить в нашу защиту. В те дни он вечно ходил с подбитым глазом или распухшим носом. Моя мать была замечательной личностью. Когда был вынесен приговор суда, она основала представительство мануфактур в Коулуне и стала агентом нескольких поставщиков; дело медленно, но верно стало кормить семью.

Я представила себе белое общество на Ямайке. Наверняка мораль была весьма близка к той, которую исповедовали белые в Гонконге, поэтому я могла предположить, как относились к миссис Локхарт и ее детям.

– Наверное, все это было очень тяжело, Лайза, – сказала я.

– О, вскоре мы привыкли. И потом, рядом всегда были Сэм и его родители: они никогда не изменяли нашей дружбе. Когда умер отец, мать стала… не знаю, как и сказать. Она стала жить только работой. Это было что-то маниакальное. Именно тогда Чеда и меня, по сути, воспитывали Редвинги. Мы больше жили в их доме, чем в собственном, вплоть до кончины мистера и миссис Редвинг.

– Должно быть, ты уже была вполне взрослой тогда.

– О, да. Мне было двадцать, а Чеду – шестнадцать лет. В том году умерла и наша мать, и я решила продать ее дело и переехать в Англию. Сэм сказал, что присоединится к нам, и он купил этот дом на деньги, унаследованные от родителей, а затем ринулся в бизнес.

– Мне неизвестно, какого рода бизнесом он занят.

– Это и неудивительно, Кейси. В некотором роде Сэм остался индейцем, в других отношениях он очень похож на типичного американца: он полон идей и энтузиазма; он много работает и не страшится риска. Думаю, в Вест-Индии он искал залежи гуано. Это очень ценное удобрение, после поездки в Перу ему удалось сделать капитал на продаже гуано.

– В таком случае он довольно богатый человек, наверное.

– Смотря в каком смысле. Сэм никогда не был бедным, но когда у него есть капитал, то он сейчас же вкладывает его в бизнес. Если предприятие удачное, он распродает его и вырученные деньги вкладывает во что-то новое; если неудачно – он загорается новой идеей и начинает все сначала. А теперь, что нам осталось сделать?

– Ничего. Мы сделали все, что могли. Осталось накрыть на стол – и можно идти прихорашиваться.

Когда мы накрывали на стол, мне вдруг пришла в голову мысль.

– Лайза, скажи, когда здесь находится Сэм, а Чед всю ночь играет в клубе, тебе не бывает неловко? Я имею в виду, что люди так предвзято относятся к одинокой женщине.

В ее голубых глазах зажглись озорные искорки.

– У нас с самого начала здесь была репутация богемы, дорогая, и это оказалось даже полезным: ведь люди ожидают от богемы шокирующего поведения. По правде говоря, мы не придаем этому большого значения. Сэм относится ко мне как к сестре, и нам казалось вполне естественным поселиться втроем. Не знаю, что там думают соседи, и мне нет до этого дела. Формально мы с соседями ладим, а чтобы близко подружиться, у меня всегда не хватало времени. Священнослужители здесь – удивительно милые люди. Но я думаю, что они не подозревают за нами ничего дурного; а поскольку полагают, что люди богемы должны порождать скандалы, они даже немного разочарованы.

Я рассмеялась.

– О Боже, они будут еще более негодовать, когда узнают, что теперь здесь две женщины, которые будут опекать друг друга.

В шесть часов мы поехали в мюзик-холл Бэрнард. Я чувствовала, что Чед разгадал запланированный сюрприз, однако сделал изумленный вид, когда мы присоединились к веренице людей, направлявшихся в театр. То была жизнерадостная и очень разноликая толпа: уличные торговцы и моряки; горничные и их ухажеры; хозяева магазинов с женами и отпрыски дворянства.

Все жаждали развлечений, все хотели посмеяться над комедиантами и пролить слезу над певцами баллад.

Представление, в котором было много шума, веселья, временами вульгарного, все же в своем роде было искусством, и я насладилась им всласть. Одна артистка пела и танцевала в костюме матроса. Лайза очень повеселила меня, когда толкнула локтем и пробормотала:

– А ты не одинока, Кейси!

Мы обе покатились со смеху.

Как только мы приехали домой, я попросила Лайзу с Чедом посидеть вместе у камина и поболтать за рюмочкой черри, пока я завершу приготовление обеда. Я нервничала, гадая, как все удастся, поэтому мне хотелось побыть в кухне одной. Менее чем через час я пригласила их к столу.

Мне показалось, что каплун чуточку пережарился, но Чед и Лайза уверили меня, что предпочитают именно такого, и от души хвалили меня. Я заранее купила лед для охлаждения шампанского. Чед с громким хлопком открыл бутылку и разлил по бокалам пенящееся золотистое вино. Настал момент торжества. Я выпила полтора бокала и почувствовала, как земля поплыла под ногами.

Позже, когда я подала кофе, настало время подарков. Лайза подарила брату кейс с серебряным замком. Я узнала о дне рождения лишь за неделю, однако долго думала, что подарить. У меня все еще хранились два соверена, которые дал мне Сэм Редвинг – но я собиралась вернуть ему их. Вместе с еженедельной платой за работу экономки я получала один фунт для личных расходов. Когда Лайза впервые объявила мне об этом, сумма показалась мне слишком большой. Однако мой протест оказался тщетным. Я знала, что, если я куплю слишком дорогой подарок, Чед будет смущен. Поэтому я купила джентльменский носовой платок из тонкого дорогого льна и полночи на нем вышивала инициалы Чеда.

Поднося подарок, Лайза опустилась на колено перед Чедом, словно одалиска перед султаном. Он рассмеялся.

– Не слишком убедительно, дорогая моя. Кейси известно, что старшая сестра держит меня под каблуком.

– Не называй меня старшей, дорогой, – сказала Лайза, вставая. – Это слишком суровая правда.

– Чепуха.

Он развернул сверток и воскликнул от восторга, а затем встал и нежно поцеловал Лайзу.

Может быть, оттого, что выпила шампанского, я последовала примеру Лайзы, сделала глубокий реверанс и поднесла Чеду маленький сверток.

– Спасибо, Кейси, но вы не должны были делать этого, – улыбнулся он. – Посмотрим… – Он раскрыл сверток, осмотрел с явным удовольствием развернутый платок и вышивку и поблагодарил меня.

– Бога ради, поцелуй же девушку, братец, – нетерпеливо проговорила Лайза. – В конце концов, она теперь член нашей семьи.

Я покраснела до корней волос. В тот момент была на Лайзу очень сердита. Чед вскинул голову и поглядел на меня из-под опущенного века: я не могла определить, насмешку или нежелание вижу в его взгляде. Он усмехнулся, будто решившись, взял меня за руки, наклонился и поцеловал: сначала в одну щеку, затем в другую.