Внезапно я почувствовала вину перед тетей Мод и дядей Генри, ведь они сочтут меня погибшей. Я содрогнулась: для дяди с тетей узнать об этом будет лучше, нежели знать правду – что отныне я стану жить на шхуне, вместе с китайцем, будто морской бродяга.

Стоявший у моего плеча Дэниел помогал мне осваивать управление шхуной, не говоря ни слова. Я никогда ранее не держала руля, но моя уверенность с каждой минутой росла.

– Очень хорошо, – сказал Дэниел. – Теперь я должен оставить вас на десять минут. – И он растворился во тьме, уйдя по трапу. Я выкинула из головы все случайные мысли и сконцентрировалась на том, чтобы слиться с судном в одно целое. Вся моя одежда промокла до нитки, и я стояла в луже воды, но ветер был теплым, поэтому холода я не ощущала, если не вспоминала события этой ночи.

Через десять минут Дэниел взял у меня штурвал. Он переоделся в сухое.

– Идите в каюту и обсушитесь, мисс Эмма. Я достал брюки и свою рубашку для вас. Нам придется носить общую одежду и как-то перебиваться, пока мы не купим что-нибудь для вас, а это будет не раньше Гваделупы. Когда переоденетесь и высохнете, лягте и поспите, пока я не позову вас. Я повесил гамак, в такую качку он удобнее, чем койка. Там есть одеяла, если вам понадобятся.

– Нет, Дэниел, – сказала я. – Я приду, как только переоденусь. Я смогу быть полезной: буду топить бойлер, или приготовлю еду, или возьму штурвал, пока ты…

– Мисс Эмма, прошу вас. – И произнес уже строго: – На корабле должен быть лишь один капитан – даже на таком маленьком, как наш.

На мгновение я опешила. Как бы сильно я ни любила Мэй и Дэниела, я всегда принимала как само собой разумеющееся, что они подчиняются мне – ведь они слуги. Но теперь у меня не было слуг. Вместо этого был друг, старший, а не равный мне человек, поскольку я во всем зависела от него. Я стала это осознавать, однако причин для сожалений не нашла.

– Хорошо, Дэниел: я сделаю, как ты хочешь.

– Спасибо, мисс Эмма.

– Думаю, нам предстоит подумать о том, чтобы сменить имена, и не только свои, но и имя судна, и… и все такое.

– Да. – Он снял руку с руля и положил мне на плечо. – Поменять все. Но для этого будет много времени. А теперь иди отдыхай. Я позову тебя, когда нужна будет помощь.

– Обещаешь?

– Да. Взгляни: вот тут переговорная труба, а свисток находится за переборкой на правом борте.

Я взяла его за руку и прижалась щекой к его плечу в немой благодарности: он спас меня от смерти в эту ночь. Затем я спустилась по трапу в каюту и оставила его одного бороться со штормом. Когда я переоделась, закатала рукава рубашки и штанины брюк, которые были слишком длинны для меня, и залезла в гамак, зная, что воспоминания о событиях этой ночи вновь нахлынут на меня и что надежды заснуть нет. Несмотря на эту уверенность и несмотря на качку, как только моя голова коснулась маленькой подушки, я погрузилась в такой крепкий сон, будто проглотила снотворное – сон, милостиво избавленный от кошмаров.

Не всегда судьба бывала так милосердна. В последующие недели и даже месяцы были моменты, когда я во сне переносилась в Диаболо-Холл, вновь и вновь переживала бегство и преследование; видела ужасного Оливера, усмехающегося, со стрелой, пронзившей его грудь.

Но в ту ночь, первую ночь странной и удивительно счастливой для меня новой жизни, я спала без сновидений.

6

Мне исполнился двадцать один год. Это было в день моего рождения. Я медленно плыла вдоль прибрежной полоски песка и камней на глубине шести морских саженей, всматриваясь сквозь подводные очки: я мечтала отыскать лобстера. На мне была темно-синяя хлопковая рубашка и миткалевые брюки, обрезанные выше колена для того, чтобы не стесняли движений. Когда-то я не могла оставаться под водой дольше двадцати сердцебиений, но теперь я могла соперничать с Дэниелом по длительности пребывания под водой, и три минуты были для меня обычными.

К каждой полоске-завязке, на которых крепились мои очки, был приделан резиновый пузырь с тонкой резиновой трубкой, как у спрея от духов. Чем глубже было погружение, тем более воздуха выжималось из пузырей в очки, и это не позволяло очкам вдавливаться в мое лицо, когда я плавала на большой глубине. То было простое, но очень полезное изобретение – Дэниел позаимствовал его у японских ама, рыбачек-подводниц, ныряющих на большие глубины за рыбой, моллюсками и съедобными водорослями.

Вода была идеально-чистой, солнечный свет легко проникал на большую глубину. Чуть сбоку мне была видна на дне большая тень – тень Дэниела, который плыл в сажени выше меня и оберегал от возможной опасности. В руке он держал бамбуковую стрелу со стальным наконечником. Нам лишь дважды доводилось видеть близко акул – может быть, потому что мы были достаточно осторожны и всегда несколько минут оглядывали поверхность воды перед тем, как нырнуть. Несмотря на это Дэниел всегда настаивал на том, чтобы предпринимать все возможные меры предосторожности, находясь в воде.

Глаз мой уловил легкое движение – и в углублении скалы справа действительно оказался двухкилограммовый лобстер, бледно-красный с желтым, расцвеченный черно-голубыми пятнами. Я поддела его ножом с длинным лезвием, который всегда брала с собой, загнала его в обернутую вокруг руки сетку, сунула нож обратно в ножны, привязанные к бедру, а затем обернула длинную веревку сетки вокруг пояса так, чтобы камни, которые были насыпаны туда, высыпались. Без этого груза камней погрузиться на такую глубину и оставаться там было бы труднее.

Теперь я «встала» вертикально и начала подниматься: не быстро, просто мягко скользя, постепенно выдыхая воздух, как учил меня Дэниел: сам он научился этому много лет тому назад у сингапурских ловцов жемчуга. Дэниел поднимался вместе со мной, и мы вынырнули, лицом к лицу, в сотне метров от шхуны и в полукилометре от песчаного острова. До ближайшего острова Сент-Китс было полдня хода.

Мы сдвинули очки на лоб и не торопясь поплыли к шхуне, которая вот уже скоро три года, как была нашим домом. Теперь она называлась Кейси; такое же имя носила и я. Дэниел окрестил ее, он же вырезал и прикрепил к борту новую доску с именем за два дня до того, как мы вошли в пролив Басстерр французского острова Гваделупы: то был первый оплот цивилизации после нашего бегства с Ямайки, позади осталась добрая тысяча миль пути.

Мы уходили на юг между Виргинскими островами и Анкиллой, северо-восточным торговым портом этой части океана. В тот день море было спокойным, в небе ни облачка. На палубе, с длинной доской и банкой краски расположился Дэниел. Я стояла у руля. Дэниел так соорудил рубку, что штурвал чуть выдвигался вперед из-под ее крыши. Мы им пользовались в хорошую погоду, а в плохую – находились под крышей.

Он растер краску, осмотрел свою кисть и спросил:

– Как вам имя Кейси, мисс Эмма?

– В качестве имени шхуны?

– Да.

– Ну… имя вполне красивое. Для него есть какая-то особая причина?

Он улыбнулся.

– Вы были крещены как Эмма Кэтрин. У имени Кэтрин имеется множество кратких форм. Одна из них – Кейси. Я читал об этом в одной газетной статье давным-давно, в Гонконге.

– Я не знала об этом.

– Я бы хотел назвать шхуну в вашу честь, но так, что бы это было понятно лишь нам двоим.

– Ты так добр ко мне, Дэниел.

Он покачал головой.

– Вы – это все, что у меня есть, мисс Эмма.

Он положил кисть, склонился над доской и начал очень тщательно вырисовывать буквы толстым черным карандашом.

– Мне тоже нужно новое имя, и Кейси мне подходит, – сказала я. – Я обрезала волосы коротко, как у мальчика, и моя судьба теперь – ходить в мужской одежде. Так что очень удачным будет имя, которое может принадлежать и женщине и мужчине. Я имею в виду, когда мы будем с тобой на берегу и ты обратишься ко мне, люди не поймут, какого я пола.

Он взглянул на меня – и впервые за много дней я увидела в его темных глазах насмешливый огонек.

– Если только люди не смотрят издалека, они всегда увидят, что вы – девушка, мисс Эмма. Но, пожалуй, я действительно начну называть вас Кейси, а теперь нам нужно придумать новое имя и для меня.

Я прикусила губу.

– За тобой может быть слежка, Дэниел?

Он пожал плечами.

– Я уверен, что ямайские власти подумали, что я утонул, но они по правилам должны были послать описание моей внешности во все британские владения, за исключением, может быть, необитаемых побережий и островов. Везде, кроме Ямайки, за год это забудется… а на Ямайку мы никогда не вернемся.

Я накинула на штурвал петлю и пошла уравновесить парус. Затем подошла к Дэниелу. Ветер раздувал мою одежду, которая была мне велика.

– Не думаю, что нам придется много общаться с людьми, – сказала я, – кроме случаев, когда мы захотим немного подзаработать перевозкой грузов с одного острова на другой. Но и тогда мне лучше не раскрывать рта в присутствии людей. Мой акцент может вызвать их любопытство.

– Если только вы не начнете говорить на ямайско-креольском наречии, мисс… Кейси. А вы умеете это делать великолепно. Я слышал, как Мэй смеялась от души, когда вы подражали.

Это была правда. Я вновь подошла к рулю. Мне пришло в голову, что и руки мои, и лицо уже достаточно загорели и обветрились, чего не могла бы позволить себе ни одна английская леди. Даже теперь уже я могу сойти за девушку испанского или португальского происхождения, с примесью северо-европейской или американской крови: это как-то объяснит не черный цвет моих волос. В Вест-Индии встречались всякого рода смешанные браки, поэтому моя внешность не привлекла бы внимания, пока я не заговорила бы как воспитанная англичанка. Однако выдавать себя за родственницу Дэниела я никак не могла: во мне не было китайской крови.

– Дэниел, если нам когда-либо придется объяснять степень нашего родства, я думаю, лучше всего подойдет легенда о том, что на одном из островов ты купил креольскую девушку у отца-пьяницы за несколько мешков копры. Что-нибудь в этом роде.