«Кейси» была выгравирована на лицевой стороне того, что когда-то было золотой монетой, а теперь Чед пристально рассматривал оборотную сторону, на которой были герб и дата. Монете было более ста лет, ценность ее составляла когда-то восемь эскудо. Дэниел сказал, что дублон ходил в обращении во время правления короля Испании Карлоса IV.

Я затаила дыхание, неожиданно вспомнив об этом.

— О, забыла сказать: когда-то амулет был монетой, и у Дэниела было их четыре. Две пошли на изготовление цепочки, четвертую он дал тебе, Чед, вместе со свитком.

Чед кивнул и положил мою руку.

— Думаю, да, — пробормотал он, не меняя выражения лица. — Он рассказал вам, Кейси, о происхождении этих четырех монет?

— Нет. Думаю, что нет.

Его полузакрытый глаз, казалось, сверлил меня.

— Но вы же должны знать, сказал он об этом или нет?

Лайза стукнула фишкой о стол и в негодовании уставилась на Чеда.

— Нельзя быть таким бесцеремонным, Чед! Что такое на тебя нашло?

— Я не бесцеремонен, Лайза. — Голос его был спокоен, и он не сводил с меня взгляда. — Это вполне уместный вопрос.

— Мне не нравится, как ты задал его. И потом, какое тебе до этого дело?

— Пожалуйста, Лайза, — попросила я. — Если Дэниел дал Чеду монету, то ему есть до нее дело. И Чед заметил верно: это звучит глупо «думаю, что нет». Не понимаю, почему я так ответила, кроме того, что кажется… да, кажется, в некотором роде именно так я могу ответить. Однако все равно это глупо. — Я встретила взгляд Чеда. — Правда состоит в том, что Дэниел так и не сказал мне, откуда у него эти монеты. Полагаю, он хотел сказать. Он гадал, сказать или нет. Но в тот день, день моего рождения, он решил, что мне лучше не знать об этом, потому что знание этой тайны может оказаться опасным.

Наступило молчание. Наконец, Лайза спросила:

— Ты догадываешься, почему, Кейси?

Я покачала головой, не отводя взгляда от Чеда; я желала, чтобы он убедился: я говорю правду.

— Нет, Лайза. Никакого. — Лед в глазах Чеда растаял, он вздохнул, хитро усмехнулся — и стал совершенно другим человеком: любезным и добродушным, таким, каким я его узнала за прошедшие три недели. — Простите, если я был бесцеремонен, — сказал он, тронув мою руку.

— У тебя еще сохранилась монета, которую дал тебе Дэниел? Ты сам знаешь, откуда она? — спросила брата Лайза.

— Да, да. И — нет. — Он начал перебирать свои фишки.

— Что значит твой ответ?

— Он значит, что монета, которую мне дал Дэниел, у меня. И да — я знаю, откуда она пришла. Но нет — означает, что я не знаю, где это место.

— Не говори чепухи!

Он улыбнулся.

— Но это — правда, дорогая.

— В таком случае не говори загадками. Назови нам то место, откуда произошли монеты.

Минуту-две он размышлял, а потом покачал головой:

— Я предпочитаю последовать примеру Дэниела.

Лайза сморщила носик.

— Терпеть не могу мужчин, вечно у них какие-то секреты. Все они одинаковы. Так что — мы играем или нет?

Чед усмехнулся.

— Так ведь твоя очередь, Лайза. Мы ждем тебя. Ходи.

Она вспыхнула от негодования и ткнула в него пальчиком.

— Прекрасно. Но я знаю одно: твоя усмешка означает, что тебя постигло жестокое разочарование, маленький мой братец. Я могу читать в тебе, как в книге.

— Вот отчего я так осторожен с тобой и никогда не играю на деньги, сестренка.

На следующее утро Лайза удивила нас обоих. Это был холодный, но солнечный ноябрьский день. За завтраком она заявила, что после него мы с Чедом отправимся верхом на пустошь.

— Я уже договорилась: мальчик приведет из конюшни на пару часов двух прекрасных лошадей, а у меня для тебя есть бриджи для верховой езды, Кейси. Их сшила миссис Говард, у нее есть все твои мерки.

Мы с Чедом переглянулись в изумлении, а затем посмотрели на Лайзу.

— Уверен, что мы найдем в этом большое удовольствие, — кивнул Чед, — но отчего вдруг такой энтузиазм по поводу верховой езды и отчего ты не едешь с нами?

— Я боюсь лошадей, — сказала Лайза. — Я ничего не имею против того, чтобы ехать на лошади сзади нее, но мысль о том, что я буду сидеть у нее на спине, пугает меня до обморока. Думаю, моя комплекция не подходит для верховой езды. Но ты же любишь верховую езду, Чед, а Кейси, я слышала, ездила верхом на Ямайке; так что я решила, что это пойдет на пользу вам обоим.

— Обычно я каждое утро гуляю около часа по берегу реки, прежде чем утренним поездом вернуться домой, — сказал Чед. — Скорее, это тебе нужны физические упражнения. Ты полнеешь, дорогая.

— Тот факт, что ты прав, не дает тебе права говорить гадости, — вздохнула Лайза. — Почему бы тебе не принять как должное, что я такова, какой Бог создал меня, дорогой братец? Я не стану ни толще, ни худее, если даже стану есть мало, как птичка, и целый день крутить велосипед или, наоборот, есть что душа пожелает и просиживать все дни в кресле-качалке.

— Ты прекрасна, Лайза, — сказала я. — Думаю, твоя комплекция вполне тебе подходит.

— Ты мне льстишь.

— Нет, в самом деле. В любом случае, спасибо за твое предложение. Но что ты сама будешь делать этим утром?

— О, я последую за вами в коляске и понаблюдаю, если только на улице не слишком холодно. А затем вернусь домой и буду шить или читать. — Как и я, Лайза была страстной читательницей и в настоящее время была поглощена новой странной фантазией мистера Г. Уэллса «Человек-невидимка».

Я наслаждалась верховой ездой. Из того, что мне было известно о Чеде, я думала, что он не слишком опытный наездник, но оказалось, что он хорошо держится в седле. Выяснилось, что, когда они втроем переехали в Англию, Сэм Редвинг купил конюшни в Уолвиче и нанял Чеда для покупки, доставки, выучки лошадей. Это предприятие было малодоходное, от которого Сэм через полгода устал; но в течение этого времени Чед только и занимался, что выездкой.

Пустошь Блэкхит была хорошим местом для скачки галопом. Ветер обжигал мне щеки. Чед был приятным компаньоном по верховой езде, к тому же наша жизнь под одной крышей так сблизила нас, что теперь не было необходимости поддерживать вежливый разговор, если не было настроения.

Мы свернули в парк и проехали мимо Королевской обсерватории. Там я попросила остановиться, чтобы взглянуть на длинную медную нить, закрепленную в булыжнике. Она отмечала Нулевой меридиан: воображаемая линия, точка отсчета в навигации для каждого корабля, который бороздит моря и океаны.

Мы двинулись дальше — и вдруг одновременно произнесли:

— Ты помнишь? — Оба замолкли, а потом рассмеялись.

— Ты первый, — сказала я.

— Я собирался спросить, помнишь ли ты, как сердита была на меня, когда в тот день в Ферн Галли, когда я наблюдал за тобой вместо того, чтобы помочь.

— Конечно, помню. Ты сказал что-то насчет того, что не желаешь лишать меня шанса на успех.

— Так я и сказал.

— Это забавно, но я как раз собиралась спросить, помнишь ли ты, как Дженни, моя кобыла, истоптала копытом твою шляпу, пока мы навешивали колесо на ось.

Серые глаза Чеда сверкнули, когда я взглянула на него.

— Надеюсь, я сумел скрыть степень своего отчаяния, — сказал он. — Я в то время попросту не мог позволить себе потратиться на новую шляпу.

— Я догадалась. С большим опозданием, но я еще раз приношу извинения. Ты в тот день говорил, что Судьба любит играть с тобой злые шутки, иногда жестокие, а сам выбрал профессию, которая как раз зависит от игры Судьбы. — Я запнулась и нахмурилась. — О Боже, прости. Я снова думаю вслух.

Он рассмеялся.

— Я не обиделся, дорогая Кейси. — Он случайно перенял у Лайзы манеру обращения ко мне «Кейси, дорогая», и мне это нравилось. — Дело в том, что эта леди мало влияет на мою игру. В игре я полагаюсь не на случай, а на математику.

— Не уверена, что понимаю смысл твоих слов.

— По большей части я играю в вист. Иногда — в покер, когда находятся партнеры, хотя покер более популярен в Америке, чем у нас. Во всех играх присутствует элемент случайности, но в сложных карточных играх он играет роль меньшую, чем память и математический расчет.

— Но почему математика?

— Потому что, если у тебя есть математические способности, ты сможешь разработать точные математические вероятности двух и более версий игры, а затем выбрать наиболее выгодную. Удача здесь — маловажный элемент и иногда сходит вовсе на нет, но, если у тебя лучшие математические шансы, чем у противника, ты выиграешь. И даже леди Судьба не в силах помешать.

— Ну а если противники — более сведущи в математике, чем ты?

— Тогда я проигрываю. Но не сочти за нескромность: я еще не встретил такого противника. Большинство игроков очень суеверны и настолько же безграмотны. Они полагаются на удачу.

Я вспомнила проводившиеся время от времени в Джакарандас партии в вист в фонд местного прихода.

— Наверное, это тяжелая работа. — Эти слова лишь отчасти отражали мою мысль, но Чед, вероятно, угадал то, что я недосказала.

— Ты имеешь в виду — за небольшие деньги?

— Я… подумала это, вспомнив партии в вист у тети Мод, но ведь я не сказала этого вслух, так что не буду на этот раз извиняться.

Я увидела на его лице искреннее изумление.

— Мои выигрыши обычно превышают пять тысяч в год, — сказал он довольно небрежно. — Пока я не нашел более выгодного способа использовать свой небольшой талант.

— Пять тысяч? Но ведь это огромная сумма, Чед… О Боже, ты не должен был говорить мне, это не мое дело. Но… но почему Лайза работает в агентстве, если вы могли бы жить припеваючи и нанять еще десять человек штата на такой доход?

— Из этой суммы я удерживаю для себя только мизерную часть на наши повседневные расходы, — сказал он. — Остальное идет на покрытие долгов.