Наталия Орбенина - Злодейка

В самой усадьбе Цветочное оставалось всего несколько человек прислуги. В господском доме большинство комнат запиралось, мебель закрывалась чехлами от пыли. Марго жаль было расставаться с любимым старым домом. А еще больше ее страшило возвращение в Петербург.

Большой дом на Казанской улице вместил всю семью. Гривины поселились на втором этаже, там же оставались огромная общая гостиная, столовая и библиотека, где частенько собирались все вместе. Прозоровы с сынком и няней разместились в покоях третьего этажа. Теперь уже все комнаты были обжиты, и с учетом многочисленной прислуги в доме стало многолюдно и даже тесновато.

Понемногу волнение и суета, связанные с переездом, улеглись. Но непонятное внутреннее напряжение всех членов семьи осталось. Маргарита и Дмитрий жили в страхе разоблачения, и это чувство отравляло им жизнь. Маргарита ловила каждый жест, каждое слово, оброненное мужем, падчерицей или доктором. Литвиненко являлся часто, и самые обычные беседы, которые он вел в доме, страшили молодую женщину. Везде ей чудились скрытый смысл, намек, угроза. Такими же мучительно неискренними стали разговоры с Варварой. Порой Марго казалось, что Варвара смотрит на нее особенно внимательным взглядом.

Ненавистное скрипучее инвалидное кресло подремонтировали, и оно теперь передвигалось почти бесшумно. Поэтому у Вари появилось новое, своеобразное развлечение – появляться беззвучно. Для ее передвижения был даже оборудован маленький лифт, поднимавший кресло с больной из комнат Гривиных в покой Прозоровых. Теперь часто Марго вздрагивала, неожиданно обнаружив за своей спиной Варвару с неподвижным напряженным взглядом. Единственное место, где Варя почти не появлялась, это была детская. Коленьку пугал вид кресла, да и самой сводной сестрицы он побаивался. С ее появлением ребенок начинал плакать, а это огорчало и раздражало Варвару и Прозорова, который старался не делать различия между своими детьми.

Маргарита жила с тяжелым предчувствием беды. Она не обольщала себя надеждой, что их опасения выдуманные. И это опасение скоро оправдалось. Однажды Гривин явился к ней и с порога огорошил:

– У меня сейчас был Литвиненко, справлялся о моей руке. Я пригласил его выпить коньяку в кабинете. Там он принялся рассматривать книги и всякие безделицы, и представь, углядел среди прочего медальон, оставшийся мне от покойной мамаши.

Маргарита помнила эту милую вещицу. Медальон раскрывался, внутри него находилось миниатюрное изображение маленького Мити. Этот медальон мать Гривина до смерти носила на шее.

Гривин дорожил им как памятью о покойной родительнице, но открывал редко и хранил рядом с ее портретом.

– Но что страшного в том, что он посмотрел на медальон?

– Не на медальон, а внутрь его! Он открыл медальон и спросил меня, кто тут изображен?

Я ответил ему. Он страшно удивился, заметив, что подумал, будто это портрет Коленьки!

– Коленьки?! – ужаснулась Марго. Она давно не видала портрета, да и вряд ли кто-нибудь из членов семьи проявлял подобное любопытство.

– Однако, видя мое смятение, он тотчас же добавил, что младенцы все на одно лицо, да и что можно ожидать от плохонького изображения в старом медальоне!

– Все это ровным счетом ничего не значит!

Доктор не может знать наверняка, если даже… – Марго сбилась и замолчала.

– Если ты даже сама не знаешь, кто отец ребенка, – договорил Дмитрий. Наконец она хотя бы не отрицала саму возможность его отцовства. – Придется мне тоже что-то предпринять против нашего друга-лекаря.

– Но что мы можем сделать? – с тоской спросила Марго.

– Пока не знаю, – покачал головой Гривин.

Он уже было собрался уходить, как вдруг остановился и спросил:

– Не сочти меня сумасшедшим, но где «та» соль? – Он сделал особое ударение. – Ведь ты упоминала, что рассыпала часть в карман?

Маргарита обомлела:

– Оставь эти мысли, что ты задумал?

– Так, ничего, пустое. – Гривин махнул рукой и вышел в задумчивости.

Маргарита испугалась и растерялась. Она давно уже перестала думать об истории с солью как о собственном преступлении, теперь все переживания казались ей глупыми, надуманными. И то, что разумный и трусоватый Гривин вновь вспомнил об этом способе борьбы с врагами, повергло ее в совершеннейшее уныние. И в еще большее отчаяние она пришла, когда обнаружила вскоре, что гардероб ее весь перерыт, карманы вывернуты, в том числе и у «той» юбки. Странно, но после злополучного падения Варвары, Марго не одевала эту юбку, повесила в самом уголке, а остатки соли не вытряхнула, боялась вообще притрагиваться к ним.

В тот же день произошел еще один испугавший Маргариту разговор. Платон Петрович уже вечером в спальне принялся рассказывать ей о лечении дочери, прописанном немецким профессором.

Литвиненко, оказывается, действительно удалось договориться с профессором о консультации для своей пациентки, и немец, осмотрев Варю, заявил, что лечение во многом зависит от эмоционального, душевного состояния больной. Важно избавить ее от внутренних страхов – нынешних, связанных с неподвижностью, и прошлых, связанных с обстоятельствами падения. Он посоветовал гипноз.

И еще до возвращения Марго и Гривина из Цветочного, Варю посетил один из практикующих в столице гипнотизеров. Итог сеанса поверг всех в недоумение. Варя, пребывая в гипнотическом сне, увидела то, что подсознательно более всего ее страшило, – чашку с кофе, и почему-то солоноватым кофе.

– Как сие толковать, непонятно! – развел руки Прозоров.

– Отчего ты мне не писал и не рассказывал о подобном лечении, – немея от ужаса, пролепетала жена.

– Я с самого начала воспринимал подобные идеи скептически. От всего этого за версту пахнет дешевым шарлатанством, и мне неприятно было, что я поддался на уговоры Литвиненко…

– Литвиненко?

– Ну да, это он настоял на сеансе!

– А что Варя думает о происшедшем?

– Ничего не думает, – сердито отозвался муж. – Она якобы вспомнила тот день, когда с ней случилась беда. Увидела, дескать, себя и тебя в своей комнате в усадьбе, а на столике чашка стоит. Вот она и затряслась от ее вида.

– Но я помню этот день, и я была с ней, помогала одеваться, и мы, кажется, пили кофе. – Маргарита пыталась придать своему голосу спокойное будничное звучание. – Конечно, пили, ведь Варя всегда любила выпить чашечку еще до завтрака, ты же знаешь.

Маргарита пыталась говорить спокойно, но у нее тряслись руки и страх сдавил горло. Вот оно!

Истина выплывает наружу! Значит, все-таки она виновата, она, Марго, погубила Варину красоту!

Преступница! Злодейка! Но почему доктор пытается выявить тайну, как он догадался? Вероятно, он подозревает ее, и судя по всему, и Гривина.

На другой день Маргарита постаралась повстречаться с Дмитрием при выходе из дому. Тот направлялся в контору фабрики, и на улице его ждал экипаж. Маргарита торопливо пересказала вечерний разговор с мужем.

– Ну что ж, значит, все-таки доктор, – задумчиво произнес Гривин.

Он был почти спокоен. И это еще больше испугало бедную молодую женщину, которая последние дни пребывала в состоянии тоски и подавленности, ожидая развязки домашней драмы.

Вскоре после отъезда Гривина к дому подъехал экипаж, и из него вышел человек в форме полицейского. Маргарита увидела его из окна, тотчас же тихонько сбежала вниз и незамеченной прошла в квартиру Гривиных через черный ход.

Она слышала, как горничная представила Варваре Платоновне гостя-полицейского, следователя Константина Митрофановича Сердюкова.

С замирающим сердцем Марго притаилась за дверью гостиной, рискуя в любой момент быть обнаруженной прислугой. По счастью, в тот момент в квартире находилась только горничная, и у Марго был шанс улизнуть незамеченной.

– Мадам, прошу извинить меня за вторжение. Я пришел к вам пока как лицо неофициальное, по просьбе вашего отца и вашего лечащего доктора.

Голос следователя показался Маргарите отвратительным, как и он сам. Она видела, как изумленно поползли вверх брови Варвары. Гривина жестом пригласила гостя присесть. Тот согнулся пополам и неестественно прямо сел в мягкое кресло. По всему было видно, что сидеть на такой мебели ему неудобно, гораздо привычней жесткие казенные стулья следственного управления.

– Я слушаю вас, господин следователь.

– Несколько дней назад я имел честь разговаривать в вашим батюшкой. Достойный, надо отметить, человек!

Варвара нетерпеливо кивнула.

– Так вот, – продолжал Сердюков, – ваш батюшка просил меня пока неофициально произвести сыск, дабы попытаться выявить причину вашего падения. Дело в том, что у него появились подозрения, что печальное происшествие произошло не от нелепой случайности, а тут присутствовал злой умысел!

– Умысел?! – воскликнула пораженная Варвара. – Какой тут может быть умысел? Дурная лошадь понесла, я не справилась с нею и неловко упала. Вот и все!

– Однако доктор Литвиненко считает, что вы не справились с лошадью не потому, что она имела дурной нрав, а потому, что в тот момент странным образом почувствовали недомогание, оттого и упали. Он полагает, что ваше временное нездоровье было вызвано присутствием в организме неких веществ.

– То есть, вы хотите сказать, что кто-то пытался убить меня, подсыпав.., подсыпав нечто, вероятно, в кофе, в чашку с кофе, которая стояла на столе в то утро? Да, я точно помню, что его вкус показался мне странным, каким-то солоноватым, что ли.

Варвара потерла рукой лоб. Лицо ее приняло сосредоточенное выражение, но она не могла подавить растерянность и испуг.

– Но я не могу понять, Константин Митрофанович, кому могла понадобиться моя смерть, во всяком случае, тогда. Кроме меня, некому было наследовать после папы, Коленьки не было и в помине, как не предполагалась и женитьба отца.

– Вы уверены в этом?