— Конечно. Разве легко проникнуться чужой болью?… Своя все равно сильнее. Хотя я читала у апостола Павла: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими». Попробуй выполни! И потом… А если никакой свободы у человека нет? Ну, не в силах он стать таким… Живет зависимо и трудно, боится бандитов и воров, трясется перед начальством, мужем или женой, болезнями и злобой окружающих…

— Тогда перед нами серьезная духовная болезнь — рабство души, плененной внешними вещными отношениями, а значит, нечувствительной к вечному. И тогда человек возвращается в состояние неразумных животных, сосредоточенных на внешнем. Человек способен к самоуглублению и сосредоточению. К изменениям. К поискам.

— Безграничность свободы опасна, — сказала Ксения. — Мы все это уже испытали на собственной шкуре. Называется — анархия.

— Безусловно. Поэтому каждый должен строго ее контролировать, руководствуясь основными заповедями Евангелия, иначе, высокой нравственности. Как Бог борется за мироздание? Разбивает все, что есть земля, плоть, благополучие, обеспеченность, потому что важно спасение и вечность. И мы не правы, когда считаем, что Богу нет дела до нашего счастья. Просто иногда наше счастье — отрава и опьянение. В древности говорили: «Бог посетил нас». Что это значит? А это трагедия вошла в нашу жизнь взамен мертвой, спокойной обеспеченности, суть которой — широкая дорога, ведущая в ад.

Ад? Как она себе его представляет? Ксения задумалась. Глухая, темная, глубокая ночь… Нет… совсем нет… другая картинка — серый день… когда не видно солнца, все небо затянуто тучами, а предметы не отбрасывают теней. И такой день вводит душу в смертную тоску… которая в десятки раз тяжелее, чем самый кромешный мрак. Бесцветная перспектива.

— Апостол Павел говорил о безумии креста, о его тайне. Поступок, который не укладывается в разумные расчеты…

Ксения сунула зажигалку в карман. Придется потерпеть… Как-то неловко сейчас курить. Ноги проваливались в пыль, которая когда-то была песком. Но те времена давно миновали.

— А вот Сашка думает иначе… Насчет свободы. Не как Господь. Я не сравниваю, просто пытаюсь понять…

Отец Андрей вздохнул:

— Почему так часто получается? В семье появляется христианин, и тотчас все его близкие становятся мучениками…

— Да я вообще-то не сильно мучилась, — пробурчала Ксения. — Дома редко бывала. Может, поэтому. Но не понимала его.

Отец Андрей помолчал немного, потом спросил:

— Вы не помните притчу о расслабленном? Тридцать восемь лет болел человек и все ждал, что сумеет войти первым в купель, чтобы излечиться. Но всякий раз первым успевал войти другой. И спросил болящего Иисус, хочет ли он излечиться. И ответил несчастный: «Так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня». Христос излечил страдальца, сказал: «Встань, возьми постель свою и ходи». Сколько в словах больного терпения и кротости… И как страшно звучит это: «…не имею человека…»Людей много, вроде бы порядочных, честных, а человека нет… И всем нам не хватает любви — главного на этой земле, любви, которая не на словах, но наделе… А если нет любви — нет и понимания. Любовь всегда предполагает выход из своего «я» и слияние с другим «эго». Ненависть, напротив, — полная ограниченность, замкнутость в себе. Сознание при этом слепо, остается лишь способность к эмоциям. Страсть становится твоим главным цензором, разум отдыхает, как ныне принято говорить. Заодно на отдыхе и способность к самокритике, и страсть получает в душе неограниченное господство, становится основой всего, подменяет собой исследования и размышления.

Да, подумала Ксения, это правда. Отец Андрей посматривал на нее весело, въедливо.

— Страсть рождается без всяких усилий. Вот победить ее — трудно, но зачем? Эмоции так заманчивы, прямо волшебны. Но пока в душе царствует страсть-хозяйка, человек обречен на предубеждения, предрассудки, он будет постоянно находить ложь, а не истину, не сможет понимать ближнего, поэтому станет делать неверные выводы, а затем критиковать. Непонимание другого — это наш эгоизм, начало нашего духовного умирания. Старец Паисий говорил, что сердце, плененное суетным миром, удерживает душу неразвивающейся, а ум — помраченным. И тогда человек только кажется человеком, а по сути он — духовный недоносок. Становление, взросление — в усвоении истины. Но это — крестный путь, а человек обычно избегает креста, перекладывая ответственность на другого.

— Да все страдают крайностями: или осуждают кого-то, или, наоборот, обожают, — пробубнила Ксения.

Она обиделась на резкость батюшки. Сашка — духовный недоносок?! Да ну…

— Верно, — спокойно согласился отец Андрей. — Человек — существо не гармоническое, как утверждали древнегреческие философы, а иерархическое. И эмоции в этой иерархии подчинены духовной и умной сферам. Поэтому в грехопадении эмоциональная сфера была повреждена более ума, и в аскетике существует принцип подавления волнений и борьбы со страстями с помощью ума — умное делание, как говорил Нил Сорский. А вместилище помыслов, конечно, сердце.


Неофиты… новообращенные… — вспоминала Ксения. Эти слова перестали ее трогать, удивлять и раздражать. Ну да, в Церковь приходит много новых людей, и это прекрасно. Они искренне стремятся стать другими, но у них часто либеральные взгляды.

Они искренне недоумевают, почему женщина не может быть священником, а мирянин — судить епископов. Это их учительное право… Особенно по отношению к родным. И все на том основании, что они — просвещенные, верующие, а другие — нет. О семейной иерархии в Писании сказано много и определенно. «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены», — это слова апостола Павла.

И Сашка говорил то же самое и ссылался на те же авторитеты. А она жила сама по себе… В том и проблема. Жила и хочет так жить. И так жить будет.

А что сказал по этому поводу отец Андрей? Вспоминай, Ксения, ищи в памяти… что он сказал… тогда… или позже… Ну да, этот разговор не такой уж давний… осенний… хорошая тогда стояла осень… кроткая, милая…

— В вас не бес противится, а чувство правды.

— Как это? — изумилась Ксения. — Какой правды? Разве она у меня есть?

Быстрый веселый взгляд…

— Она есть у каждого. Весь вопрос в том, какая именно. Знаете, Ксения, что неприемлемо для православия? Именно крайности, о которых мы говорили. С одной стороны, равнодушие к окружающим, боязнь, готовность к непрерывным компромиссам с миром, с другой — подмена духовной жизни внешней нравоучительной суетой, когда за словами о борьбе за спасение душ прячутся банальные страсти — гордыня да тщеславие, часто извращающие и разрушающие семью. А проповедовать, по совету апостола Петра, надо не словами и упреками, а своей добродетельной, христианской жизнью. Жила когда-то на свете такая Моника, христианка. А муж ее, Патрикий, был язычником, вдобавок очень жестоким и вспыльчивым. Моника отлично видела его пороки и неверность, но скандалов не затевала, упреками не донимала и сцен не устраивала. Только тихо проливала горькие слезы да молилась Богу о муже. И даже когда он гневался, кротко молчала, проявляя смирение и сдержанность истинной любви. И учила подруг, жалующихся на своих мужей, уверяла, что они сами виноваты, поскольку на каждое оскорбительное слово отвечают оскорблениями и криками.

Ксения фыркнула:

— Это Катя Лель поет: «…и подругам всем сказала, что ты — лучший из мужчин!» Как, интересно, подруги отреагировали? Об этом в песне не сказано, а вопрос возникает, ибо знаем мы женскую психологию.

Отец Андрей тоже улыбнулся:

— Песню не слышал, а как отреагировали… Не верили, что это поможет — кротость, терпение, самоотверженность, послушание. Как обойтись без упреков, обличений и поучений мужа? Да никак! А настойчивая Моника продолжала жить по-своему и добилась, в конце концов, уважения мужа. Познакомила его с верой. Семнадцать лет не просто ждала, а молитвенно трудилась — и Патрикий добровольно крестился и умер как благочестивый и убежденный христианин. Зато сын Моники, которого она с детства водила в церковь и наставляла в вере, возмужав, отрекся от православия и совратился в ересь.

Ксения тоскливо вспомнила про сына. Митя… Как это всегда больно, как мучительно… Она словно отказалась от сына — сама, добровольно… Зачем она это сделала?…

— Семнадцать лет… Да у кого терпения хватит? Просто несерьезно… Треть жизни…

— У нее хватило. Ведь что такое брак? Тоже крест. Ну, подумайте, разве супружество — сплошные радости? Это и болезни, и ссоры, и непонимание. У всех без исключения. А Моника снова не стала пилить сына, спорить с ним, заставлять ходить в церковь. Опять молилась… Вы, конечно, сейчас идете и думаете, чего там можно достичь с помощью какой-то молитвы! Но прошло немало лет, и, осознав грех, покаявшись и возвратившись в православие, блаженный Августин, сын Моники, с благодарностью напишет: «Я обязан тем, что я есть, моей матери, ее молитвам, ее достоинствам». У родителей святого Григория Богослова была похожая ситуация — жена-христианка и муж-язычник. И сколько она всего перепробовала для обращения мужа — упреки, увещания, услуги, отчуждение, — ничего не получалось. Но все удалось с помощью собственной нравственности и молитв.

— Вы говорите о святых. И их цитируете, — заметила Ксения. Она раздражалась все сильнее. — Но это совершенно иной духовный уровень, нам недоступный. А как жить всем простым грешным?

Отец Андрей раскланялся с проскользнувшей мимо худенькой женщиной. Та одарила Ксению хмурым, недобрым взором.

— Ксения, безгрешных нет. А многие святые, как это ни странно, считали себя великими грешниками. И когда Бог глядит на нас, Он не замечает наших несуществующих добродетелей или несуществующих успехов, а видит в нашей глубине спрятанный за мишурой и грязью Свой собственный образ. Свет во тьме… Так нужно глядеть и на своего врага. Да, человек труден, но он — все равно святыня. Помните, у Шмелева, мальчику объясняют, как страдает ангел-хранитель другого человека, когда мальчик смеется над его подопечным, его обижает? Господь хотел, чтобы человек походил на Него. Предложил пример… Все всегда равняются на лидера соревнований. В нравственности тем паче.