Пиршество лицемерия, которое оборвется вот-вот, и лицо Глеба снова станет ледяной маской… Невеселой, скучной и противной, вроде холодной баранины. Но это чисто биологическая защитная реакция организма. Как организм в основном состоит из воды, так душа в основном — из грехов. Вразуми, Господи…
Жизнь обрушилась в очередной раз, и оставалось лишь гадать, кто погибнет на сей раз под ее обломками.
Окончательно все прояснилось и все оборвалось, когда Глеб неожиданно взялся смотреть один довольно старый фильм с еще молодой Ксенией в главной роли. Смотрел, смотрел…
Ксения вошла в комнату.
— Ты ужинать будешь?
Глеб глянул совершенно отсутствующим взглядом откуда-то из темных подземных глубин:
— А ты, оказывается, очень талантливая…
Изумленная Ксения — неизменная сигарета в зубах — села на диван.
— Что это ты вдруг?
Он смотрел тяжелым, ненавидящим взглядом:
— Ты очень талантливая… Чересчур…
Талант — это как раз тот недостаток, который никто никогда никому не прощает, тем более любимой жене. А зависть даже непримиримее всякой ненависти. Особенно зависть к рядом живущему. Она вообще непереносима.
Ксения встала и пошла в ванную. Одиноко сохнущие колготки… Мерзкий запах затхлой воды…
Заверещал телефон. Ксения взяла трубку.
— Кто? — крикнул из комнаты Глеб.
— Хотели услышать Валеру, пришлось отказать, — пробормотала Ксения.
Неплохой оператор, Глеб не смог пережить мысли, что его жена куда талантливее его. Заболел… Сердце… Превратил свою жизнь в одну сплошную истерику. Ксенина жизнь теперь целиком разыгрывалась в театре и на съемочных площадках.
А в доме, в родном доме, опять началась старая свистопляска, и Ксению словно парализовало, сковало душу. Ее зажало, заклинило. Все плавно и верно вернулось на круги своя, сиречь к тому, что происходило летом и осенью, а также и раньше, раньше, раньше… И стало совершенно ясно: сравнительно нормальная жизнь в их доме возможна лишь при жестком условии Ксениного потенциального творческого умирания и вырождения или болезни, иначе — гуляния по самому краю. Видимо, иначе — не дано. Иного — не дано. Но как-то неохота ей было с этой данностью смиряться.
С некоторых пор Глеб даже есть старался в одиночку, так что и редких совместных трапез больше не наблюдалось. В общем — нормальная советская коммуналка. Безмирная жизнь. Безлюбовная. Из которой теперь не видно никакого выхода. Конечно, тошно, но уже все мозговые клетки, синапсы и прочие нейроны — или как там их? — так устали, что Ксения вечерами сидела тихо-мирно, закрывшись у себя, как-то телепалась за закрытой дверью, и это составляло «семейное счастие». И в своем достаточно зрелом возрасте пришла к оригинальнейшему выводу: семейное сожитие — в неизмеримом большинстве случаев этого добровольного безумия — это гибель. Видит Бог — сколько любви, нежности, души, верности и преданности могли увидеть те мужчины, что были с ней! И вот — бедный ее Глеб, который сумел умудриться превратить их жизнь в этот ледяной дом. Так что перспективы стали теперь совершенно бесцветны, туманны, и никакой противотуманной фарой этой мглы не рассеешь.
Ксения опять впала в глубокий стресс и полную растерянность. В 99,99999 процента случаев брак — синоним одного действия: ты берешь и собственной рукой, вроде бы будучи в ясном рассудке и твердой памяти, вводишь в свой дом обыкновенного врага. Ты посвящаешь его в сокровенные планы, раскрываешься во всем, не оставляешь никаких защитных устройств и в некий день «Ч» обнаруживаешь: ты полностью разоружена и взята в плен. Разлюби твою мать… Такая злоба порой охватывает: снова заболела, рассиропилась, поверила… вроде бы начала душевно приободряться… стала думать и работать — и опять вся эта бодяга! И так все это обрыдло — слов просто нет никаких! Но надо жить. Хошь не хошь — нужно как-то выгребать, пытаться что-то делать. Хотя в пределах квартиры это очень и очень непросто. И, откровенно говоря, не шибко уютно. Вот такая была нынешняя диспозиция, и веры, будто что-то может прийти в нормальное состояние на какой-то ощутимый срок, у Ксении не осталось ни на гран. Очень бы не хотелось озлобиться, очерстветь, огрубеть сердцем. Она старалась, чтобы этого не произошло. Через не могу…
Размышляла: ее семейная жизнь не сложилась потому, что в ней не нашлось христианского миропонимания. Ксения просто не знала, что главный в семье — муж, а жена должна ему во всем подчиняться. В ее семьях она всегда была ведущей. Считала себя таковой. И, как во многих других семьях, у них нередко начиналась борьба за пальму первенства. И дети… Двое детей — это грех абортов. Пусть даже грех прощен, смыт, но все равно остался тяжестью на душе. Горе незабывное… А муж — почему он глава семьи? Не потому, что он мужчина, а потому, что образ Христа, припоминала Ксения. Жена — икона, образ Церкви. И жена должна повиноваться мужу, как Церковь повинуется Христу. Ах, деспотизм! Ах, закрепощение женщины! Да речь не об этом! О первенстве — но в ответственности, заботах и любви. А пока — неверная тенденция умаления роли женщины как супруги и матери.
Как трудно жить на земле… Но никто тебе и не обещал, что будет легко.
После очередной семейной разборки Ксения не выдержала, упала вечером на диван:
— Не могу больше, сил моих нету! Господи, помоги!..
Она лежала так долго-долго, не двигаясь, словно собралась умирать. А потом вдруг вспомнила: совместная жизнь в семье полезна для души. И семейный крест — один из самых тяжких. Почему вокруг столько разводов? Это обычное нежелание и неумение нести свой крест. При венчании дают клятву перед Евангелием и крестом быть единой плотью, брать на себя тяготы друг друга. Венчаются на муки… Многому люди в семье друг у друга учатся: терпению, смирению, любви, заботе о ближнем. Ксения ничего этого не умела. И никогда не венчалась.
Когда-то ее потянуло и в политику.
— Вспышка социальной активности, — иронизировал Глеб. — Если бы ты представляла, как с тобой трудно! Пора мне тебя разменять на две по двадцать в разных районах.
Ксения много писала, выступала в печати, а потом… потом вспомнила: а как же мирность духа? Главный критерий человека… И ей или идти в революционерки, то есть рвать со всеми корнями и основами, любая революция на том стоит, но как дальше дерево расти будет? — или прекращать говорить о политике. Не надо никакой агрессии. Вот икона, и молись за Россию.
Олег прислал по электронке письмо. Бедный мальчик! Он пытался расстаться и расставить все точки над «i». Но получались сплошные новые точки — одно бесконечное многоточие…
«Ксения, я вижу, что-то в твоей жизни явно изменилось. Ты запропала так надолго, как никогда еще не пропадала, и не выходишь на связь. Ну что ж, возможно, ты опять собралась замуж или, наоборот, в монастырь. И то и другое, неплохо зная тебя, — понимаю, не удивляюсь нисколько… Но откликнись, пожалуйста…»
Олег недавно звонил. Подошел Глеб. Ответил очень деловито и совершенно спокойно (Ксения слышала сквозь сон):
— Олег, вы? Понимаете, Ксения сейчас спит. Поэтому, чтобы вы не стали ее врагом, давайте мы не будем с вами ее сейчас беспокоить, а вы перезвоните потом, если нетрудно, хорошо?
Он не ревновал ее к мужчинам, он ревновал к ее таланту, к ее славе.
И задыхающийся шепот в трубке: «Целоваю…»
Когда-то мама часто говорила:
— Меня почему-то преследует один сон, прямо кошмар… Я открываю дверь на звонок, а ты стоишь с огромной сумкой в одной руке и с Митей — в другой. А Маруська впереди. Ты опять ушла от очередного мужа…
Ксения смеялась. И старательно обходила мать взглядом.
А правда, сколько их было в ее жизни… Но вот думала с Глебом упокоиться, остепениться, найти себя…
Какой счастливой она была рядом с ним первое время… Потому что вдруг поверила в невозможное.
Она выросла во грехе. Была на нем просто замешана, как тесто опытной рукой, — кем, когда, для чего?…
— Ты зачем так ноги под партой перекручиваешь? — спросила Натка во втором классе.
Ксения немного смутилась, помялась… Стоит ли все выбалтывать подруге?… А-а, пусть…
— Это очень приятно… Ты попробуй… Положи ногу на ногу и сожми их плотно-плотно… Очень сильно. И почувствуешь… Так хорошо…
Дитя греха…
Сатанинский взгляд отца… Натка тотчас попробовала.
— Здорово… Ты это сама придумала?
Ксения сосредоточенно кивнула.
Сама… Никто не подсказывал… Дитя греха…
— Ты очень талантливая…
И это твой крест… Неси его, Ксения Леднева, по жизни, не сломайся…
— Ты позвонила Олегу? — спросила Ольга.
— Мне некогда, — пробурчала Ксения.
Глава 8
Квартира Ледневых всегда выглядела очень странно, особенно раньше, в те безвозвратно умчавшиеся годы. Георгий Семенович коллекционировал иконы, называл их черными досками, прятал от чужих взоров, а потому приглашать никого к себе не любил. Ксения помнила всегда темный кабинет отца, словно весь свет притянули к себе таинственно мерцающие лики. Женщина в накидке, прижавшая к себе младенца, глаза человека, смотревшие не на тебя, а в самую твою душу, куда никто еще не заглядывал именно так — строго, задумчиво и внимательно…
Впервые почуяв этот взгляд, Ксения почему-то съежилась, стиснулась в комок и затихла, показалась себе какой-то не такой… Ничего не поняла, растерялась и поспешила уйти. Но через день снова осторожно толкнула дверь в кабинет отца. Он был на работе. Недовольная дверь поползла, зацепилась за толстый ковер, попыталась покачаться туда-сюда, но безуспешно. Ксения тихонько вошла. Смутные, странные лица… Так не похожие на картины… И опять эти глаза, тебя не видящие и знающие о тебе абсолютно все…
Ксения стояла, прижав руки к груди, и думала, что во всем этом — вокруг нее сейчас — какая-то тайна.
"Злейший друг" отзывы
Отзывы читателей о книге "Злейший друг". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Злейший друг" друзьям в соцсетях.