— А ты опять голая? — мрачно говорит Ольга дочери. — Топики ваши дурацкие… Посмотри на себя в зеркало! И учти: эпоха ног от шеи и ногтей-когтей благополучно окончилась! Отныне на работу берут немолодых дам с мозгами, а не с ногами! Разобрались, наконец, что молодежь — безответственная и безграмотная, зато наглая и амбициозная, с завышенными требованиями зарплаты в две тысячи баксов!

Действительно, за последнее время Ольгу неожиданно стали приглашать к себе и вузы, и издательства, хотя раньше там морщились, услышав, сколько ей лет. И Ольга всерьез подумывала вернуться преподавать или хотя бы совмещать, чтобы оставить позже опротивевшее ей Наткино агентство нянь и гувернанток. Да, уже многие нагрелись на молодых и осознали ценность старых кадров.

На самом деле молодой специалист и в науке, и в искусстве-литературе — штучка довольно опасная. Как личность он еще никто, не сформировались подлинные ценности, отсутствует стержень, зато за плечами — научное или литературное образование, и чисто технически он умеет творить. И очень может быть, натворит нечто весьма опасное благодаря довольно неплохому уровню владения словом или научным материалом плюс в силу юного возраста.

Максим приглушает звук в наушниках и отвечает вместо сестры:

— Все-таки удивительны люди по части двойных стандартов! Какой искренний визг поднимают эти взрослые, какой несут бред сивой кобылы в лунную ночь под окошком! До чего, мол, дошла развязность: вон на эстраду петь выходят девицы с полуоткрытой грудью, в коротких юбочках и из-под них еще задницу показывают! А между тем ваше поколение спокойно смотрит и любит балет, которым мы гордились на весь мир, славный еще с советских времен. Но если взглянуть на него под иным углом зрения? Да что такое этот балет, как не развязность высшей пробы?! В балете что, задницы не показывают?! Да там девицы в пачках ноги выше головы задирают! Грубо говоря, своим исподним трясут на глазах у публики похлеще девок на эстраде! А мужики? Эти вообще в таких трико, где очертания всего мужского хозяйства напоказ! И я, опять же, не встречал подобных примерчиков на современной эстраде. Но едва скажешь правду, все изумляются. Совершено искренне. Выясняется, что они почему-то про балет ничего подобного не думают, для них он — высшее искусство, где все красиво и грациозно, а эстрада — похабель. Ну где логика? Только в том, что к балету вы все давно привыкли, на нем выросли, а поп-эстрада вам непривычна, потому и шокирует. Сплошное лицемерие! И эти ваши глупые аргументы, что балет — элитарное искусство, а поп-музыка — массовое… Если подходить с вашими критериями, то хороша «элитарность»!.. И чем уж тогда принципиально отличается парень, который пляшет и вертится на одной ноге, от девицы, которая на сцене рот открывает? Про уровень исполнения тоже говорить не стоит, не надо подменять тезис — вы ведь не уровня, а сугубо одной оголенности касаетесь, так что не будем!.. У балета всегда был сексуально приземленный и ярко выраженный подтекст — это прекрасно знали с тех времен, когда балет появился. И не случайно сластолюбивые короли в Средние века именно его при дворе смотреть любили. Вот они опять — откровенные двойные стандарты! Я вовсе не ненавистник балета, нисколько! Просто этих поборников морали люблю бить их же собственным салом по мусалам! Только и всего.

Отмщенная Марина звонко хохочет. Торжествующий Максим удаляется к себе.

Оля вяло машет рукой, бредет на кухню и сразу замечает на холодильнике деньги, оставленные утром на картошку. Значит, Марина опять забыла напомнить Максиму.

— Сказала, — бурчит Марина и вновь, уткнувшись в зеркало, берется за фен.

— Тогда почему деньги на холодильнике?

— У Максима болит нога, он не мог сходить.

У сына всегда болит нога, когда нужно идти в магазин.

— Максим, у тебя совесть есть?! — кричит в стенку Ольга.

— У него же наушники, — роняет Марина.

— Максим, у тебя совесть есть?! — повторяет Ольга, распахивая дверь в комнату. — Сними эту дрянь с ушей и ответь, наконец, матери!

— Только гражданская! И почему это дрянь? Это твое спасение!

В наушниках неутомимо орут его любимые «Блестящие».

— А потом, мне не хочется картошки.

— Тебе не хочется?! — окончательно взрывается Оля. — Снова тебе?! А мне?! А Марине?!

Максим мирно улыбается. Наверняка скоро заявится драгоценная Катюшка, и ее тоже надо будет кормить. Сын правильно к ней пришпилился: она уже подгоняет ему брюки по фигуре, недавно сшила кепочку и шорты. Сын, почитай, устроен, а вот Марина никак не вживается в реальность и хорошего примера с Катюшки не берет. Лень непролазная и для женщины никак не подходящая.

Ольга надевает фартук и зажигает конфорки. Посмотрим, что осталось в холодильнике… В передней оглушительно зовет телефон: Максим ставит звонок на полную громкость, иначе любитель музыки не услышит позывных Катюшки. На телефонные отчаянные призывы никто не реагирует. Марина продолжает крутить кудри, в комнате энергично надрывается «Икс-миссия». Или «ДЦТ». Оля постоянно их путает.

— Да подойдет хоть кто-нибудь?! — не выдерживает она. — Ответьте, наконец. Небось Катерина домогается!

Марина неохотно ползет в коридор.

— Мам, тебя! — кричит она из передней.

— Понеслось! — возмущается Ольга. — Ну, просто настоящий дурдом! Только вошла — уже звонят! Ни рук помыть, ни чаю попить. Кто там на проводе?

— Приятный мужской баритон! — сочетая одобрение, неудовольствие и любопытство, докладывает дочь. — Незнакомый!

На ходу вытирая ладони о фартук, Ольга берет трубку.

— Леля, — слышится далекое, почти забытое, редко повторяющееся со школы имя, — Леля, здравствуй! А кто это подходил к телефону?

— Маринка. Ты не узнал? — автоматически отвечает Ольга и вдруг чувствует, как воздух становится горячим и наглухо забивает легкие.

Она опускается на табуретку и застывает в оцепенении и страхе, прижимая трубку плечом.

— Леля, не пугайся, ты всегда была мужественной и сильной, — слышит она знакомый и давно похороненный голос. — Это действительно я. Ты не сошла с ума, у тебя не слуховые галлюцинации, и у меня не появился двойник. Это просто-напросто я! Вот собрался тебе позвонить. Прости, что не мог раньше…

— Почему? — шепчет Ольга с трудом. Одеревеневший язык подчиняется ей нехотя.

Собрав последние силы, она дотягивается до кухонной двери и плотно ее закрывает, чтобы дочка не слышала разговора. Максим, к счастью, наслаждается «Белым орлом». Или «Арией». Чтоб им всем провалиться!

— Ты любишь задавать ненужные вопросы! — смеется трубка. — Извини, но ответа не будет.

— Не будет?! — шипит в телефон Оля. — Вот что, господин хороший, кем бы вы там ни были, вы мастерски умеете подражать и разыгрывать, но я не советую вам это занятие продолжать, поскольку сейчас заявлю в милицию и попрошу проверить ваш номер!

— Леля, — отвечает все тот же слишком хорошо знакомый ей голос, — ты ведь сама не веришь тому, что говоришь! Потому что веришь мне! Это не розыгрыш, это я, Игорь!

Ольга прижимает окоченевшие пальцы ко лбу.

Игорь… Которого похоронили пять лет назад и которого она едва опознала в полуобгоревшем трупе по остаткам одежды, росту и телосложению. Пожар случился в доме свекрови, где в тот день находился Лелин муж. Он был одним из немногих, кто называл ее этим школьным полузабытым именем.

— Я не могла ошибиться, — бормочет Ольга. — Там был именно ты… Хотя я тебя узнала с большим трудом… с ужасом… И кто же тогда, если не ты…

— И все-таки ты ошиблась, — настаивает голос в трубке. — Как смешно и странно: ты с «макриками» усердно посещаешь могилу совершенно неизвестного человека, которого приняла за меня и которого вдобавок никто не хватился. Нелепость…

— Они уже целые «макросы», — шепчет Ольга. — Значит, нелепость… Вдобавок смешная… Ты обманул меня… А где же ты провел тот день?

Игорь снова смеется.

— Настоящий женский подход к делу! Спрашивать, где я был во время пожара, но не интересоваться, как я прожил эти пять лет и почему — без тебя и детей. Успокойся, с женщиной это никак не связано.

— Мам, давай обедать! — нетерпеливо вопит из кухни голодная и плохо воспитанная дочка. — Ты долго еще будешь любезничать с дяденькой?

— Сколько надо, столько и буду! Мне нравится с ним любезничать! — грубо отрезает Оля. — А с твоей задницей давно пора устраивать два разгрузочных дня в неделю!

Изумленная Маринка затихает, зато начинает усиленно прислушиваться к таинственному и любопытному разговору.

— Может быть, мы увидимся? — Ольга перекладывает трубку из одной руки в другую. — За пять лет одна встреча не помешает… Здесь дети, и говорить неудобно…

— Я понимаю, — доброжелательно отзывается Игорь. — А ты работаешь все в том же вузе, переименованном теперь в академию?

— Ты плохо информирован, поскольку уже пять лет как в могиле, — явно приходит в себя Оля. — Я вместе с Наташкой открыла бюро гувернанток и нянь. Это что-то! Вот эти няни и дают мне возможность одной тянуть брошенных тобой без видимых причин и алиментов детей!

— А почему без видимых? — холодно спрашивает тотчас замкнувшийся Игорь. — Я не могу знать, что ты видишь, а чего — нет, и отвечать за твое зрение на коротком расстоянии. Если не возражаешь, давай пересечемся через час на нашем старом любимом уголочке.

— Что мне сказать детям? — шепчет Ольга.

— Не могу знать, — так же холодно отзывается Игорь. — Увидимся — решим вместе.

Он кладет трубку. Оля медленно встает и бредет в ванную умыться и попить холодной водички из-под крана. На мгновение в голову снова приходит мысль о милиции, но Ольга ее быстро отметает. Потому что звонивший — действительно ее трагически погибший пять лет назад муж. И если тогда Бог сулил ей так страшно ошибиться, дав Игорю желанную смерть и свободу, то сегодня ошибки нет. И через час она его увидит. Живого и здорового. На их прежнем уголочке…