Она вспомнила свой сегодняшний разговор с фон Вальде и решила, к своему успокоению, что она очень мужественна, потому что перед этим проницательным взором и строгим лицом было вовсе нелегко высказать свои убеждения, которые осмеливались не признавать его увлечения предками. Она ежеминутно ждала, что его взгляд снова сделается ледяным, как при разговоре с баронессой, но этого не случилось. Ей даже показалось, что его губы несколько раз сложились в едва заметную улыбку.

«Вероятно, ему вздумалось сегодня сыграть роль льва, забавляющегося с мышонком. Он терпеливо сносил, что маленькая девочка выкладывала перед ним свои наивные взгляды», – подумала она.

Елизавета сама не знала, как ей пришла в голову мысль, что ей было бы очень больно, если бы высокомерие фон Вальде проявилось по отношению к ней, а потому она решила, что следует быть особенно осторожной с фон Вальде и не вводить себя в заблуждение простой вежливостью.

Глава 11

На другой день после полудня Елизавета только что собралась пойти с рабочей корзинкой в сад, как у калитки раздался звонок. Каково же было удивление девушки, когда она, отворив калитку, увидела перед собой Бэллу. Позади нее стояли мисс Мертенс и пожилой господин, которого она на днях встретила в лесу. Девочка тотчас же протянула Елизавете ручонку, но имела очень смущенный вид и не проронила ни слова. Елизавета с большим изумлением поняла цель ее прихода и постаралась облегчить ее затруднение, предложив пойти в сад. Однако тут вмешалась мисс Мертенс.

– Не облегчайте Бэлле ее задачу, – попросила она. – Девочке строго приказали извиниться перед вами за вчерашнее поведение, и я должна настоять на том, чтобы она это сделала.

Крайне решительно произнесенные слова, а, может быть, и полумрак сеней, куда они вошли, развязали, наконец, язык Бэлле. Она тихо попросила прощенья и обещала никогда больше не быть непослушной.

– Ну, слава Богу, все исполнено! – обрадовался пришедший господин; подошел и лукаво улыбаясь, сделал Елизавете глубокий поклон. – Вам может показаться странным, – проговорил он, что я присоединился к этой покаянной депутации, не имея к ней никакого отношения. Только я придерживаюсь того взгляда, что после примирения человек становится более снисходительным, и нахожу, что это – самый благоприятный момент для вторжения незнакомца. Меня зовут Эрнст Рейнгард. Я состою секретарем господина фон Вальде и в течение целой недели питаю непреодолимое желание познакомиться с интересной семьей, поселившейся в замке Гнадек.

Елизавета приветливо протянула ему руку.

– Мои родители будут очень рады, – проговорила она, отворяя дверь, ведущую в сад.

Ее родители и дядя, сидевшие вместе с Эрнстом под липами, увидев пришедших, встали и пошли им навстречу. Елизавета представила всех друг другу и снова пошла в дом, чтобы, по знаку матери, приготовить угощение для гостей. Когда она вернулась, Бэлла уже сняла накидку, положила зонтик и с сияющим лицом сидела на качелях. Эрнст усердно ее раскачивал и очень радовался своей новой приятельнице.

– Кто видел Бэллу сегодня утром, – сказал Рейнгард, указывая на девочку, – когда она вошла в кабинет господина фон Вальде, чтобы попросить у него извинения за вчерашнее поведение, и тот недобрый взгляд, который она бросила на него, когда он заявил, что не желает ее видеть до тех пор, пока она лично не попросит прощения у госпожи Фербер, – при этих словах Елизавета вспыхнула до корней волос, хотя сделала вид, что всецело занята намазыванием хлеба медом, – тот не узнал бы ее в этом беспечном ребенке.

Мисс Мертенс оказалась очень образованной и интересной собеседницей, а Рейнгард чрезвычайно увлекательно рассказывал о своих путешествиях и исследованиях.

– О возвращении домой не было и речи, – закончил он свое описание Испании, – но различные неутешительные известия из Тюрингена заставили господина фон Вальде изменить свой план. Неосторожное желание, вылившееся из-под нежного женского пера, чтобы господин фон Вальде уволил деревенского пастора, потому что тот слишком стар, переполнило чашу терпения, и мы отправились обратно. Когда мы поздно вечером, выйдя из экипажа близ Линдгофа, пошли пешком через лес, то натолкнулись на чудо. «Удивительно! Посмотрите, Рейнгард, что за мерцание там, наверху, в старом Гнадеке?» – удивился господин фон Вальде. «Это свет», – ответил я. «Мы должны это расследовать», – отозвался он и стал подниматься в гору. Светящаяся точка все увеличивалась, и в конце концов, к нашему великому изумлению, превратилась в два больших, ярко освещенных окна. Вдруг позади нас раздались легкие шаги, и на озаренную луной опушку выпорхнуло нечто, принятое мною за неземное создание. Я набрался смелости и подошел ближе, хотя очень боялся, что смелый образ рассеется, но тут прекрасные уста разверзлись и стали повествовать о двух породистых козах и прелестной канарейке…

Эти слова были встречены взрывом громкого смеха.

– Когда мы стали спускаться с горы, – продолжал Рейнгард, – мой патрон не произнес ни слова, однако некоторые признаки дают мне повод предполагать, что тогда надо мною смеялись не только вы… Когда мы подошли к Линдгофу, во всех окнах уже мелькали огни. Экипаж с нашими вещами успел опередить нас, и, судя по волнению, поднявшемуся в доме, произвел впечатление грома в день Страшного суда. Единственным, кто в этом растревоженном муравейнике сохранил завидное спокойствие, был кандидат Меренг. Он поспешил повязать белый галстук и встретил хозяина на лестнице, приветствуя елейной речью.

– Владычество этого господина теперь кончилось? – спросил лесничий.

– Слава Богу! – ответила мисс Мертенс. – Он скоро совсем оставит Линдгоф. Баронесса устроила ему место проповедника. Он не смог перенести, что из полного властелина превратился в ничто. Да это и понятно. Раньше без его ведома нельзя было и шагу ступить: все без исключения должны были ежедневно записывать свои мысли и впечатления, возникшие у них во время исполнения своих обязанностей.

– Слава Богу, наконец-то появился человек, имеющий достаточную силу и волю, чтобы повелевать разумно, – подтвердил лесничий.

– Да, Господин фон Вальде обладает редкой энергией и нравственной силой, – горячо проговорила мисс Мертенс.

Продолжая разговор, Рейнгард между тем внимательно рассматривал развалины бокового флигеля старого замка, примыкавшего к саду с южной стороны. Это было в высшей степени неправильное здание. Три огромных сводчатых окна высотой около шести футов прорезывали оба этажа. Около него в сад выходило нечто вроде башни, образовавшей глубокий угол. Между стенами вырос гигантский дуб, простиравший свои ветви сквозь ближайшие окна, лишенные стекол, в прохладное помещение, некогда бывшее замковой часовней и рассчитанное на большое количество молящихся, так как оно занимало весь флигель. Против этих окон лежало три таких же. Эти уже меньше подверглись разрушению, и в них сохранились еще остатки цветных стекол. Башня совсем покосилась набок, и, казалось, выжидала удобного момента, чтобы похоронить мощный дуб под своими развалинами. Но, как бы желая скрыть свою немощь, она вся окуталась покровом из темно-зеленого плюща, вьющегося по ней снизу доверху.

– Вскоре после своего переселения, – сказал Фербер, – я старался, насколько это возможно, изучить флигель, так как он заинтересовал меня своеобразным стилем, но я не смог пробраться дальше этой часовни. Да и там далеко небезопасно. Как видите, весь верхний этаж уже обвалился, и потолок часовни каждую минуту может обрушиться. Башня же только в последние недели пришла в такое состояние. Она должна быть снесена, потому что загораживает целую часть сада. Если бы я получил рабочих, то уже сделал бы это.

После этого у Рейнгарда пропал, как он выразился, аппетит к дальнейшему изучению развалин, но он проявил большой интерес к среднему зданию. Фербер, услышав это, пригласил гостей осмотреть квартиру, но прежде всего гости отправились на вал. Фербер пользовался каждой свободной минуткой для украшения своего нового жилища. Он собственноручно починил ступени, ведущие на вал, площадка была усыпана свежим песком, и на ней под тенью развесистых лип красовалась садовая мебель собственного изготовления.

В то время, как все общество стояло на валу, любуясь прекрасным видом, Елизавета рассказала о прабабушке Сабины и о сцене, которая разыгралась, вероятно, на этом самом месте.

– Бр-р-р, – пробормотал Рейнгард. – Благодарю покорно за такой прыжок! Стена так высока, а когда я представляю себе, что там, где теперь находится цветущий ковер, протекала грязная вода, кишащая лягушками и жабами, то совершенно не в состоянии понять подобное решение.

– Иногда, – вступила в разговор мисс Мертенс, – отчаяние заставляет искать еще более ужасной смерти.

В эту минуту Елизавете показалось, что она снова вдруг почувствовала на себе полный страсти взгляд, с которым к ней направлялся Гольфельд. Она вспомнила то чувство отвращения, охватившее ее при прикосновении рук этого человека, и подумала, что вовсе не так трудно представить себе состояние души той незнакомки.

– Что с тобою, дитя? – прервал ее размышления дядя. – Ты, кажется, собираешься слушать, как растет трава?

При звуке голоса и взгляде лесничего жуткое чувство, охватившее девушку, моментально исчезло.

– Нет, дядя, я не собираюсь это делать, хотя и воображаю, что смотрю на природу особенными глазами.

Дядя взял ее за руку, и они последовали за остальными, как раз входившими в дом. Наверху, на лестнице, к мисс Мертенс подбежала Бэлла. В одной руке она держала целую кипу книг, а другой потащила гувернантку в комнату Елизаветы.

– Представьте себе, мисс Мертенс, отсюда виден наш особняк! – воскликнула девочка. Видите ту дорожку? Там только что ехал верхом дядя Рудольф. Он меня узнал и помахал мне рукой. Мама будет довольна, что он больше не сердится на меня.

Мисс Мертенс посоветовала ей и впредь быть такой же послушной, а теперь надеть шляпку и накидку, так как пора идти домой.