(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя мантия

Элисанд и Джудит, затаив дыхание, следили за церемонией посадки. Затем маленькая Джудит решила попробовать землю на вкус – Сибилла едва успела помешать ей.

Что тут началось!.. Элисанд следила за истерикой с восторгом, а Матильда даже головы не повернула на визг.

– Теперь нужна вода, – сказала она, разровняв землю, и побежала к колодцу. Сверху он был закрыт тяжелой деревянной крышкой с железной перекладиной. Матильда состроила гримасу и уперла руки в бока, бессознательно подражая Сибилле, которую девочка считала своей матерью. Настоящая ее мать была далеко, всегда хмурая, улыбалась редко, и в ее присутствии девочка чувствовала себя неловко. Ее руки всегда были сжаты в молитвенном жесте. Она постоянно твердила о каком-то «долге» и, наверное, думала, что Матильда должна знать, что это такое. Что-то не очень хорошее, решила маленькая девочка.

Крышка колодца не желала поддаваться, а ей нужна была вода. Она начала оглядываться в поисках Эдвина, но увидела кого-то гораздо лучше.

– Папа! – Она опрометью кинулась навстречу крупному мужчине, входившему через боковую калитку. Он схватил ее и подбросил вверх, а потом начал крутить, пока она не заверещала от восторга. Обхватив его крепко за шею, она потерлась щекой о шелковистую бороду отца.

– Что ты здесь делаешь одна, цыпленок? – спросил он. Он говорил с ней по-английски, она отвечала на том же языке – это был еще один повод для недовольства матери. Ведь при дворе никто по-английски не говорил.

– Я не одна, – ответила она. – Я с Сибиллой. Я хочу посадить дерево, чтобы вырастить яблоки, но мне нужно его полить. – Она показала на колодец. – Крышка застряла.

– На то есть причина. Кто-нибудь твоего роста может споткнуться и свалиться вниз.

Он поставил Матильду на ноги и легко сдвинул тяжелую крышку. Матильда с гордостью смотрела на него. Ее папа может все! Он потянул за пеньковую веревку и достал из колодца деревянное ведро с водой. Матильда посмотрела вниз через край. Он наблюдал за ней и отодвинул подальше, когда она слишком перегнулась.

– Вот, брось это водяному эльфу. – Он дал девочке серебряную монетку.

Она взглянула на него огромными глазами. Сибилла часто рассказывала ей про эльфов и духов, которых очень редко, но можно все-таки увидеть. Мать же говорила, что такие россказни противны христианству и лживы, но это нe мешало Сибилле рассказывать, когда леди Джудит не было поблизости.

– Там и правда живет эльф? – спросила она. Отец кивнул с серьезным выражением на лице.

– Правда. И время от времени ему нужно давать монетку, чтобы он делал воду сладкой. Но он очень робкий. Он не выйдет, пока крышка открыта.

Очарованная Матильда кинула монетку в колодец. Отец одобрительно кивнул и улыбнулся.

– Так где твое дерево? – спросил он.

Он взял ее за руку, утонувшую в его огромной ладони, и она отвела его туда, где закопала сердцевину яблока. Прибежала Сибилла с двумя другими девочками и отчитала Матильду за то, что та ушла. Уолтеф поздоровался с Джудит и Элисанд, но быстро покончил с приветствиями – слишком нетерпелива старшая дочурка.

Нагнувшись, он ладонями зачерпнул воду и осторожно вылил туда, где был зарыт кусочек яблока. Затем произнес торжественно:

– Господи, пусть это дерево растет вместе с моей дочерью, станет высоким и стройным и принесет много плодов… Аминь. – Он перекрестился, и Матильда постаралась все в точности повторить, прежде чем побрызгать землю водой. Хотя ей еще не исполнилось и трех лет, она прониклась торжественностью момента и поняла, что сейчас произошло нечто большее, чем просто посадка дерева.

С той поры Матильда начала сажать все подряд с невероятной энергией. Со столов исчезали фиги и изюм, а еще дорогие фисташки и миндаль, которые потом зарывались в землю. Она любила также совершать обходы сада вместе с садовником и разговаривать с эльфом, живущим в колодце. Еще она прилежно молилась за свое дерево и с нетерпением ждала всходов.

– Ты еще хуже Сибиллы, – раздраженно пеняла Джудит Уолтефу. – Рассказываешь ей про «эльфа в колодце». Какой пример христианина ты подаешь своим дочерям?

– Разве ты не любила фантазировать, когда была маленькая? – удивлялся Уолтеф, потом качал головой. – Нет, конечно нет, разве что кто-нибудь вменял тебе это в «обязанность».

– Все это вздор. – Она поджала губы.

Уолтеф поднял глаза к небу и молча отошел к окну, что бы полюбоваться поздним закатом летнего дня.

Она смотрела на его спину, скрещенные руки, сжатые кулаки. В последнее время пропасть между ними стала еще больше. Казалось, он делает все возможное, чтобы вызвать ее раздражение. Она терпеть не могла его манеры, пьянство, громкий смех, детское чувство юмора, его несерьезное отношение ко всему и неспособность сосредоточиться на чем-то и довести это дело до конца. Но сейчас она смотрела на него – спокойного, мрачного – и ощущала в нем мужчину всем своим телом, как тогда, когда увидела его в первый раз. И он умел заставить ее забыть саму себя в постели.

Уолтеф вздохнул, вернулся в комнату и сел у ее ног, взяв в ладони ее руки.

– Я не хочу с тобой ссориться, – тихо произнес он.

– Я тоже, – призналась Джудит. Он поморщился.

– В этой жизни много вещей куда хуже эльфов, уж поверь мне.

Они отправились в постель и занялись любовью. Как всегда, он довел ее до экстаза, и на какое-то мгновение ей стало все безразлично. Но недовольство тут же вернулось, и она снова спряталась в свою скорлупу, немного стыдясь своего поведения.

– Что ты имел в виду, говоря о худших вещах? – спросила она.

– Я имел в виду троллей, подобных Пико де Сайю и другим шерифам. Сегодня ко мне приходил кожевник и жаловался, что де Сай забрал у него шкуру коровы и три овечьи шкуры для себя лично. – Уолтеф сжал зубы. – Он приходит на рынок с солдатами и отбирает все, что приглянется. Если мои люди протестуют, их избивают или бросают в тюрьму. Он не шериф, а обыкновенный вор.

– И ты ничего не можешь сделать?

Уолтеф фыркнул.

– Де Сай – ставленник твоего дяди. Я Вильгельму несколько раз жаловался, но это ничего не дало. Создается впечатление, что вора будут терпеть, если он хороший солдат. Я и с самим де Сайем говорил, но тоже впустую. – Он криво улыбнулся. – Я бы мог, конечно, пойти на них с топором, как в Йорке, но это чревато последствиями, и мой бедный народ вынужден будет заплатить серебром и кровью за мой поступок, хотя они и сейчас платят не меньше.

Джудит ничего не сказала. Она знала, что де Сай превышает свои полномочия и Уолтеф прав. Но ей не нравилась горечь в его голосе. Как быстро он переносит свое недовольство на всех нормандцев! Она невольно начала защищаться.

– Я заплатил кожевнику за шкуры из своего собственного кошелька, – сказал он. – Но компенсация не означает справедливость, да и не могу я платить за все, что украдет де Сай.

– Может, тебе надо еще раз пожаловаться дяде, – предложила она.

Уолтеф с горечью рассмеялся.

– Он и слушать не станет. Де Сай у него в фаворе, а я считаюсь возмутителем спокойствия. Нет, он сделал со мной то, что намеревался – граф Нортумбрийский, Нортгемптонский и Хантингдонский – прекрасные титулы, а вся власть у шерифов.

– Он выслушает тебя, если ты будешь убедителен.

– Ты считаешь, что я прав?

– Ты слишком мягок. В споре ты сразу начинаешь злиться, и твои аргументы идут не от головы, а от сердца.

– Это что, плохо? – обиделся он.

– Да нет, но только мой дядя человек, для которого важнее доводы рассудка. На сердечные дела у него нет времени, как ты уже, наверное, понял.

– И помилуй меня Бог, чтобы я пошел таким путем! – Уолтеф встал, надел рубашку и пошел к дочерям.

Джудит с постели наблюдала за ним. Насладившись, она ощущала только усталость. Сквозняк из полузакрытого окна заставил ее вздрогнуть и натянуть на себя меховую накидку. Она легла на спину и положила руку на живот. Задержка на неделю. Но такое случалось и раньше, так что не стоит обращать внимания. Может быть, сын его переделает, подумала она, добавит железа в его характер. Или из-за своей мягкости он способен зачинать только девочек? Как бы то ни было, одно она знала точно: когда придет пора выбирать мужей для своих дочерей, она не ошибется, и мягкость характера в число положительных черт не войдет.

Когда Матильде исполнилось три года, Уолтеф подарил ей пони. Лошадка была чуть больше охотничьей собаки, с темной гривой и хвостом и масти золотистого цвета песка на побережье. К красному седлу пришили маленькие колокольчики, а уздечка и пряжки были украшены цветочным узором.

Матильда не могла поверить своим глазам. Это была любовь с первого взгляда. Она обняла отца, а он подбросил ее в воздух и звонко поцеловал. Даже обычно суровая мать улыбнулась. Видимо, она считала, что для настоящей леди очень важно научиться ездить верхом.

– Сама ее назови, – предложил Уолтеф, опуская дочь на землю. Они вместе покормили хлебом маленькую кобылку. Она брала кусочки хлеба с ладони Матильды очень осторожно, но съела с жадностью и явно хотела получить еще.

Уолтеф рассмеялся.

– Неудивительно, что она такая толстенькая.

Матильда тоже засмеялась. Отец поднял ее и посадил на пони. Она почувствовала прохладу кожи седла и упругость стремян, куда Уолтеф вставил ее ступни.

– Ну, ты уже придумала ей имя? – Он осторожно повел пони по двору. Матильда сияла от счастья.

– Хани,[1] – сказала она через мгновение. – Потому что она медового цвета.

Отец улыбнулся особой улыбкой, припасенной специально для нее и тех случаев, когда дочка проявляет особую сообразительность.

– То, что надо, – согласился он.

Следующие несколько недель он учил Матильду ездить верхом. Это были золотые дни, помнить которые она будет всю свою жизнь. Все было замечательно. Она купалась в отцовской теплоте и любви. Эльф из колодца помог, и, благодаря его воде, проклюнулись первые ростки. Она собирала цветочные семена, чтобы посадить их следующей весной. Она играла с Элисанд и Джудит, дни проходили, наполненные солнечным светом и спокойствием. Даже мать не портила им настроение, полностью доверив воспитание дочерей Сибилле. Когда выяснилась причина этого, радость Матильды только возросла.