(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя мантия

Малькольм продолжал хмуриться. Вернулся Симон с чашей из камня, доверху наполненной элем.

– Это местный эль, ваше величество, – пояснил он, – сделан в вашей собственной стране.

– Ха, и украден нормандцами, – окрысился Малькольм, но чашу взял и от, души к ней приложился. – А, это сойдет, – кивнул он и небрежно махнул рукой.

Симон поклонился и отошел. Он был вынужден согласиться с Малькольмом. Эль был много лучше их нормандского вина. Уолтеф, видимо, тоже так думал, потому что с завистью смотрел на чашу Малькольма. Симон незаметно налил еще чашу и ловко поменял ее на кубок Уолтефа, заслужив улыбку благодарности.

Переговоры шли трудно, главным образом из-за дикого акцента Малькольма и его стремления постоянно задираться, хотя он и явился сдаваться. С собой он привел двадцатилетнего сына, которого оставлял в залог своего хорошего поведения. Паренек был темным и худеньким – полная противоположность толстому и светловолосому отцу.

– Вы будете с ним хорошо обращаться, – прорычал Малькольм, – иначе я понаделаю ремней из всех нормандцев отсюда до Дархэма.

Вильгельм наклонил голову.

– Если вы будете соблюдать свои обязательства, с вашим сыном ничего плохого не случится.

Малькольм долго препирался, но в конце концов согласился почти на все условия. Тем не менее они были еще не готовы скрепить свой договор поцелуем мира: Вильгельм хотел, чтобы Малькольм изгнал Эдгара Ателинга.

– Да как я могу, – размахивал руками Малькольм, – парнишка мой шурин!

– Этот человек как заноза у меня в боку. Он постоянно подстрекает народ. Сдаваясь мне, вы принимаете меня как своего властителя и не можете покровительствовать моим врагам. Шурин он вам или нет, но Эдгар Ателинг должен покинуть шотландский королевский двор.

Хотя молчание было долгим, всем было ясно, что итог может быть только один. Выбора у Малькольма не было. Это была его плата за то, что нормандские войска отойдут назад, за Форт.

– Если я пойду вам навстречу, тогда и вы должны кое-что для меня сделать, – заявил Малькольм.

Вильгельм поднял брови.

Малькольм злорадно взглянул на графа Госпатрика:

– Не хочу, чтобы через границу на меня смотрел этот зловредный Госпатрик. Если он останется, быть невиданному кровопролитию.

Госпатрик вскочил на ноги, лицо его налилось кровью, рука коснулась пустых ножен – все оружие было отобрано при входе в шатер.

– И ты смеешь выдвигать такие требования? – презрительно выкрикнул он. – Да ты просто злобный, примитивный язычник с овечьим дерьмом вместо мозгов!

Госпатрик кинулся на Малькольма и вцепился ему в горло с такой силой, что трем крепким рыцарям с трудом удалось оторвать его и прижать к стенке шатра. Задохнувшийся Малькольм упал на колени, и Уолтеф бросился ему на помощь. Яростно сверкнув глазами, Вильгельм велел вывести Госпатрика.

– Видали? – прохрипел Малькольм. – О каком мире можно говорить, если он будет на границе?

Вильгельм был явно недоволен.

– Вы меня вынуждаете, – произнес он, – а я этого не люблю.

– Ну, мне тоже не больно нравится сдаваться, но жить как-то надо, – хрипло ответил Малькольм.

Вильгельм принялся мерить шагами небольшое пространство походного шатра. Снаружи доносились звуки борьбы Госпатрика с солдатами. Действительно, между Госпатриком и Малькольмом существовала старая вражда.

Первый в прошлом году ограбил шотландские равнины, предупредив, что набеги шотландцев на английские территории должны прекратиться. В отместку Малькольм прошелся с огнем и мечом вдоль границы с такой яростью, что Вильгельму пришлось поспешить на север, чтобы навести порядок.

– Ладно. – Вильгельм остановился, круто развернувшись. – Я назначу нового феодального сеньора, и чтобы набеги с обеих сторон прекратились.

– Это будет зависеть от того, кого вы назначите, – заметил Малькольм.

Вильгельм потер подбородок, делая вид, что размышляет, но Симон знал, что решение им уже принято.

– Я имею в виду Уолтефа Хантингдонского, – заявил он. – У него есть родовое право на эти земли, и, хотя у него жена нормандка, в нем самом нет нормандской крови. – При последних словах его губы искривила холодная усмешка.

Уолтеф с присвистом выдохнул, и Симон заметил, что глаза его расширились от изумления, а щеки покраснели. Малькольм внимательно посмотрел на Уолтефа.

– Полагаю, – сказал он, – выбирать не приходится. – Но он был явно доволен этим предложением. И почему бы и нет, подумал Симон. Уолтеф отличный молодой воин, с прекрасной репутацией после Йорка, но он не Сивард Могущественный, при упоминании имени которого всех бросало в дрожь. Наверняка шотландский король был уверен, что заткнет Уолтефа за пояс.

Ошеломленный Уолтеф сначала встал, потом опустился на колени перед Вильгельмом.

– Вы оказываете мне великую честь, ваше величество.

– Несомненно, – согласился Вильгельм. – Постарайтесь оказаться достойным этой чести. – Он взял руку Уолтефа в свои ладони и поцеловал его в обе щеки поцелуем миpa, таким образом передавая ему земли Нортумбрии, когда-то принадлежавшие его отцу.

– А как же с Госпатриком? – не унимался Малькольм, презрительно тряхнув головой. – Что вы сделаете с ним?

Вильгельм выпрямился.

– Его надо сопроводить до побережья и отвезти на один из островов, где ему составит компанию ваш шурин.

Малькольм кивнул, затем повернулся к Уолтефу, который медленно поднимался на ноги.

– Будь осторожен, парнишка, – сказал он. – Твой король ест людей, как пищу. Съедает и выплевывает кости.

– Я, пожалуй, рискну, – ответил Уолтеф, вежливо кланяясь шотландцу. – Уверен, что и вы азартный человек, сир.

– Точно, – грустно согласился Малькольм. – И глянь, до чего это меня довело.

Через две недели Вильгельм отправлялся в Нормандию, где на Майне начинались волнения. Уолтеф вернулся к Джудит с новостью о том, что он теперь, как и его отец, граф Нортумбрийский.

Глаза Джудит светились гордостью за своего мужа. Когда он ее поцеловал, она ответила на его поцелуй. В постели он дважды довел ее до оргазма, прежде чем сам излился в нее. Казалось, что его новый статус – мощное любовное зелье, которое безотказно на нее действует. Он знал, что для нее это важно, но не догадывался, до какой степени, и это его смущало. Он любил Джудит не за то, что она была племянницей Завоевателя, но у него создавалось впечатление, что отношение к нему напрямую зависит от его титулов. Но он промолчал. Заговорить означало обнажить такие стороны их взаимоотношений, которых лучше было не касаться. Кроме того, он ее берег, ведь она снова была беременна. Ребенок был зачат в ту ночь, когда он уезжал в Шотландию.

– На этот раз родится сын, наследник всех наших земель, – с уверенностью сказала Джудит и положила его руку на свой округлившийся живот.

– Сын, дочь – какая разница, – сонно пробормотал Уолтеф, обнимая ее. – У нас с тобой еще много времени. У короля Вильгельма дочерей столько же, сколько и сыновей.

– Нет, – упрямо заявила Джудит. – Будет мальчик.

Уолтеф пожал плечами и улыбнулся.

– Прекрасно, – сказал он и зевнул. – Пусть будет мальчик.

На следующий год в середине жаркого лета Джудит родила вторую девочку. Она горько плакала и даже не взглянула на темноволосую малышку.

– Если бы я вышла замуж за нормандца, – бросила она в лицо Уолтефа, – то родила от него сыновей!

– А если бы я женился на англичанке, мне не пришлось бы выслушивать бесконечную брань! – парировал он. Раздосадованный ссорой, Уолтеф выскочил из спальни и от злости напился в стельку, потому что не мог заставить себя пойти и извиниться. Пока он еще не утопил свои горести в эле, Сибилла принесла ему еще не обмытого ребенка, завернутого в чистый кусок ткани. Уолтеф увидел, что девочка как две капли воды похожа на жену, и ему захотелось заплакать.

– Как вы ее назовете, милорд? – спросила Сибилла.

– Так же, как и ее мать, – хрипло произнес Уолтеф. – Может быть, это напомнит ей о ее обязанностях.

Сибилла промолчала, хотя подумала, что это плохая мысль. Каждый раз при взгляде на дочь Джудит будет вспоминать, что не сумела родить сына.

Уолтеф взглянул на Сибиллу.

– Как можно не любить ребенка за его пол? – расстроенно спросил он.

Сибилле не было нужды отвечать. Закусив губу, чтобы не расплакаться, она забрала девочку у отца.

– Я отнесу ее новой кормилице, – мягко пояснила она. – Я бы сама ее кормила, но на троих у меня молока не хватит.

Уолтеф кивнул и снова взялся за кувшин с элем.

Особняк в Нортгемптоне, весна 1075 года

Яблоки, пролежавшие зиму, слегка сморщились, но сохранили сладость и аромат. Сибилла очистила одно, нарезала ломтиками и поделила между своей дочерью Элисанд и девочками, дочерями своей госпожи – леди Матильдой и Джудит. Апрельское тепло позволило ей вывести девочек в сад. Их мать, как водится, молилась. В последнее время она часто поговаривала об основании монастыря на ее землях близ Бедфорда.

Матильда сидела на коленях Сибиллы и разглядывала сердцевину яблока.

– Ты это хочешь, милая?

– Я хочу сделать дерево, – ответила Матильда. Каждое слово она произносила четко и ясно. Все говорили, что она не по годам очень развитая и умная девочка. Она была уже на голову выше Элисанд. Ее кудри, стянутые на затылке голубой лентой, были медно-бронзового цвета – не такие рыжие, как у Уолтефа, на носу веснушки, а глаза – такие же синие, как и у отца.

– Дерево, моя любовь?

Матильда взяла кусочек яблока своей пухленькой ручкой.

– Это надо положить в землю, – терпеливо объяснила она служанке, – потом поливать, и вырастет дерево.

– Вот как! – кивнула Сибилла. – Откуда ты это знаешь?

– Эдвин сказал. – Она произнесла имя садовника громко и взглянула на Сибиллу как на умственно отсталую. С огрызком в руке она прошагала к свежевскопанной грядке и стала закапывать свое сокровище.