Уолтеф сжал зубы.

– Сомневаюсь, что, если я вырою себе могилу сейчас, я буду лежать там в покое, – сказал он. – Скажите Вильгельму, что я появлюсь, когда буду готов.

Де Рюль кивнул. Симон вскочил в седло и взял белый флаг.

Уолтеф взглянул на него.

– Как твоя нога?

Симон впервые не отвел глаза, и Уолтеф разглядел в них усталость и сожаление.

– Она хорошо мне служит, милорд, – сказал он.

Голос его стал ниже, хотя в нем все еще слышались звонкие мальчишеские нотки. Пройдет время, прежде чем голос начнет ломаться. Но нотки восторженной наивности исчезли, и Уолтеф подозревал, что в этом есть и его вина. Герои не должны оказываться предателями, а объяснить свой поступок он не мог, поскольку и сам не очень понимал, почему так поступил.

– Рад был снова тебя увидеть. Мне кажется, ты вырос, – сказал Уолтеф, пряча смущение за дежурными фразами.

Теперь Симон смотрел прямо на него, его светло-карие глаза приобрели оттенок балтийского янтаря.

– Вы не питаете к нам ненависти? – спросил он.

– Ненависти? – удивился Уолтеф. – Господи, конечно ист. С чего ты это взял?

– Из-за Йорка… и того, что было потом. – Он запнулся. Уолтеф подумал, каким страшным картинам опустошения и разрухи мальчик стал свидетелем. Наверное, больше, чем он смог переварить, ведь он постоянно был при дворе Вильгельма.

Уолтеф качнул головой и поморщился.

– Знаешь, парень, – сказал он, – вечно ты задаешь мне вопросы, на которые я не могу или не должен из приличия отвечать. Мне многое в нормандцах не нравится, но ты не один из них… и никогда не будешь.

Симон сдвинул брови и задумался.

– Значит, я смогу навещать вас… когда вас простят?

Уолтеф заставил себя улыбнуться.

– Ты и твой отец всегда будут желанными гостями в моих владениях, – произнес он.

Симон просиял.

– Надеюсь, это будет скоро.

– Я тоже надеюсь, – сказал Уолтеф вполне искренне. Если он склонит голову перед Вильгельмом, то доверие этого мальчика будет одной из тому причин.

В лагере нормандцев царили порядок и дисциплина. Здесь со своими воинами Уолтеф чувствовал себя бандитом или пиратом. Его плащ на белом меху, золотые браслеты на запястьях, кольца на пальцах резко контрастировали со спартанской одеждой нормандских солдат. Впечатление это подчеркивалось их коротко стриженными волосами и гладко выбритыми лицами. Уолтеф вымыл голову и расчесал бороду, но все равно чувствовал себя варваром у ворот Рима. Он ясно понял, насколько был наивен, рассчитывая победить Вильгельма.

Он спешился и передал поводья груму. Подошел Ришар де Рюль, чтобы проводить его в королевский шатер.

– Я рад, что вы приехали, милорд, – сказал он.

Уолтеф передернул плечами.

– У меня не было выбора, ведь так?

Де Рюль откашлялся.

– Я должен забрать у вас меч и кинжал, – извиняющимся тоном произнес он. – Их вам вернут, когда вы будете уходить.

Уолтеф передал ему свой пояс с ножнами и повернулся, чтобы достать топор, притороченный к седлу.

– Это тоже, – заметил де Рюль, косясь на топор.

Уолтеф покачал головой.

– Его я отдам только в руки короля.

– Вы не можете появиться перед ним вооруженным. Я видел, с каким мастерством вы управляете этой штукой, и слышал о ваших подвигах при взятии Йорка.

Уолтеф покраснел.

– Вы мне не доверяете?

– Не в этом дело, – спокойно ответил де Рюль. – Я вам доверяю, но я не выполню своих обязанностей, если не обеспечу безопасности своего короля.

– Я отдам его только королю в знак того, что сдаюсь, – заявил Уолтеф. – Я им горжусь. Я не отдам его в руки другого человека.

Де Рюль не случайно стал управляющим двором короля. Большую роль сыграли его ум и такт.

– Я понимаю вас, милорд, – пробормотал он. – Но и вы должны меня понять. Возможно, гордость не позволяет вам отдать топор другому мужчине, но как насчет мальчика?

– Мальчика? – На мгновение Уолтеф растерялся, но тут заметил стоящего поодаль Симона. – Хорошо, – согласился он. – Пусть его несет ваш сын. – Он поманил Симона.

Уолтеф передал ему топор.

– Неси его так, как будто это семейный талисман.

Симон с трепетом взял оружие.

– Я не подведу вас, милорд, – пообещал он, решительно сжав губы.

– Я знаю, что не подведешь, – заверил Уолтеф и, глубоко вздохнув, посмотрел на де Рюля. – Я готов. – Он жестом предложил идти Симону впереди как оруженосцу. Ему казалось символичным, что его оруженосец хромой, потому что вся его кампания была изначально ущербна.

Шатер Вильгельма мало отличался от всех других в лагере. Там были только походная кровать, складной стол и сундук. Все строго и практично, как и сам хозяин. Земля была покрыта толстым слоем чистой соломы.

Вильгельм сидел у стола. Широкие плечи покрывал плащ, утепленный соболиным мехом. Вокруг него стояли боевые командиры. Они явно обсуждали план боевых действий.

Увидев Уолтефа, Вильгельм встал и отодвинул восковую дощечку, на которой что-то рисовал. Окружающие повернулись и посмотрели на Уолтефа с любопытством и враждебностью. Он опустился на колени и склонил голову.

– Сир, я в вашей власти, – официально произнес он. – И в знак этого я отдаю вам топор, который принадлежал моему отцу, а до него моему деду. Моя жизнь в ваших руках.

Симон встал на колени рядом с ним и протянул топор на вытянутых руках. Уолтеф представил, как он хватает топор и разрубает Вильгельма до самой грудины, подобно тому как мясник убивает свинью. Видение было таким четким, что ему показалось, будто другие тоже это видят. Его ладони вспотели, дыхание стало прерывистым, к горлу подкатил комок.

Он едва не вскочил и не схватил топор, когда Вильгельм наклонился и взял его из рук парнишки. Король держал его так, как держит топор палач.

– Вы уже однажды сдавались, – холодно произнес Вильгельм, – и давали мне клятву верности. Такая клятва связывает человека до его смерти.

– Я знаю, сир, – пробормотал Уолтеф.

– Тогда почему вы нарушили клятву, Уолтеф Сивардссон? Похоже, все ваши соотечественники не достойны доверия.

– У меня не было выбора, я вынужден был поклясться, – возразил Уолтеф.

– Но у вас был выбор: держаться этой клятвы или нарушить ее, – напомнил Вильгельм. – И вы выбрали второе.

– Датчане – мои родственники. У меня нет общей крови с нормандцами. Я думал…

– Вы думали, что, если победите меня, датчане кинутся к вам с распростертыми объятиями и отдадут вам все земли, когда-то принадлежавшие вашему отцу, – презрительно заметил Вильгельм.

– Нет! – Глаза Уолтефа пылали. – Здесь было дело в родстве… Вы же ясно дали мне понять, что не желаете породниться со мной.

– А если я передумаю?

Уолтеф встретился взглядом с темными, жесткими глазами.

– Сир, узы крови самые прочные.

Вильгельм продолжал смотреть на него.

– И как долго на этот раз вы останетесь верны мне? – pезко спросил он. – Если я верну вам ваши земли, то как я могу быть уверенным, что вы сдержите клятву?

Уолтеф склонил голову.

– Я видел, как вы управляете своими людьми, сир. Противостоять вам бесполезно. Если бы Свейн Датский действительно хотел захватить север страны, он пришел бы сам, а не посылал своих сыновей.

– Возможно, он полагал, что победа будет легкой. Как и вы. Только вы теперь убедились в обратном. – Верхняя губа Вильгельма презрительно изогнулась. – По крайней мере, у вас хватило мужества сдаться. Ваш приятель Госпатрик выбрал датский путь, послал вместо себя марионеток.

Если он надеялся вызвать у Уолтефа возмущение, то ошибся. Уолтеф знал недостатки Госпатрика как свои собственные.

– Я не сужу других, когда у меня самого полно недостатков, – тихо произнес он. – Поступками Госпатрика пусть руководят его совесть и мужество.

– Какое мужество? – презрительно возразил Вильгельм и неожиданно протянул Уолтефу его топор. – Идите с миром, Уолтеф Сивардссон. И старайтесь впредь избегать неприятностей… – Он помолчал и добавил: – Может быть, я еще подумаю насчет кровной связи.

Уолтеф едва не задохнулся. Он не знал, радоваться ему или сердиться. Как часто Эдвина Мерсийского дразнили обещаниями брака с королевской дочерью, которые так и не были выполнены? Уолтеф только что поклялся быть верным Вильгельму, вне зависимости от того, вознаградят его за это или нет. Но если он получит Джудит…

Ему показалось, что он заметил холодную насмешку и глазах Вильгельма, как будто тот мог читать его мысли.

– Благодарю вас, сир. – Он поклонился и вышел из шатра. Топорище казалось теплым на ощупь. У него остались его земли, ему подарили жизнь и намекнули о другой возможной милости. Он одновременно был рад и чувствовал тошноту и едва сдержал рвотный позыв в шатре Вильгельма.

Появился де Рюль, по-отечески обнимая за плечи сына. Когда тот хотел подойти, Уолтеф поднял руку, останавливая его.

– Оставьте меня в покое, – попросил он. – Сейчас мне ни до ваших утешений, я должен побыть один.

– Думается, я испытывал бы те же чувства, – кивнул до Рюль и удалился, увлекая за собой Симона.

Симон оглянулся через плечо и бросил на Уолтефа вопросительный, обеспокоенный взгляд. Уолтеф сглотнул комок в горле.

– Это не значит, что я тебя ненавижу, – пояснил он. – Но мои раны кровоточат, а ты только будешь сыпать на них соль. – Он повернулся и пошел к лошадям.

Симон смотрел ему вслед, затем недоуменно взглянул на отца.

Де Рюль сжал пальцами худенькое плечо сына.

– Не беспокой его, – посоветовал он. – Если бы мы были на его месте, а он на нашем, как ты думаешь, нужно ли нам было его общество?

Симон сдвинул темные брови.

– Нет, – с сомнением проговорил он. – Но мне хотелось бы, чтобы все было иначе.

– Так уж устроен мир, – заметил отец, и когда Симон вглянул ему в лицо, то увидел на нем печаль и усталость.