Как только начался отлив, английский флот снялся с якоря и отчалил от пристани. Корабли покинули гавань и вышли в открытое море, где штормило сильнее, волны яростно бились о борт, бросая брызги на палубу. Насквозь промокшие моряки что есть мочи натягивали леера и гардели, штурман силился удержать судно на нужном курсе. Шквальные порывы ветра хлестали по поверхности воды, набрасывались на корабли, как стая голодных волков, и мчались дальше. Молнии прорезали угольно-черное небо ослепительным блеском. Море бурлило, подбрасывало корабли и стремительно несло их вперед, туго надувая паруса, и пассажиры от страха жались друг к другу под небольшим навесом. Малолетняя Адела Морьенская плыла на корабле в первый раз, ее одолевала морская болезнь, а между приступами тошноты девочка дрожала и постанывала. Изабелла завернула ее в шаль и крепко прижимала к себе, покачивая и утешая. Иоанн, которого опасности только радовали, смотрел на будущую невесту с отвращением.

Алиенора почувствовала удушье и вышла из-под навеса на палубу, с удовольствием глотнула соленого воздуха и подставила лицо ветру.

Роберт Модит, тоже находившийся на палубе – он как раз орал что-то штурману, – увидел королеву и, держась за гардель, стал пробираться к ней с тревогой и раздражением на лице. Но он не успел дойти до Алиеноры, когда из-под укрытия вышел Амлен и жестом остановил его: все в порядке.

– Госпожа, на палубе небезопасно! – прокричал Амлен. – Вас может смыть за борт. Вернитесь под навес!

– Думаете, это хуже, чем то, что меня ожидает в Англии? – Она в упор взглянула на Амлена. – Позвольте мне постоять здесь. Я всегда считала, что вы не так жестоки, как ваш брат.

Мощная волна обрушилась на корабль, и Алиенору бросило к Амлену и окатило дождем ледяных брызг. Он крепко схватил ее, и королева почувствовала, какое у него плотное, мускулистое тело и сильные руки, и это было странное ощущение, как будто ее обнимает Генрих, но совсем иначе, чем обычно.

Корабль выровнялся, Алиенора отстранилась и восстановила равновесие.

– Ну теперь-то вы пойдете под навес? – поинтересовался Амлен.

– Через минуту, – ответила она и взяла его за руку. – Обещайте, что будете добры к Изабелле и позаботитесь о моих младших детях.

Он удивленно поднял брови:

– Я все это уже делаю. Вам не обязательно брать с меня клятву.

– Нет, обязательно. – Она задумчиво посмотрела на него. – Это все, что я могу. И вот что еще я скажу вам, Амлен. Несмотря на всю вашу преданность Генриху, остерегайтесь его. Не позволяйте ему искалечить вашу жизнь. Генрих – это шторм, который мало кого оставляет в живых.

– У меня большой опыт по части выживания в таких штормах, – невозмутимо возразил Амлен. – Главное – научиться обходить опасные прибрежные скалы.

– Обещайте мне.

– Торжественно клянусь, – произнес Амлен и высвободил свою руку, – но не ради вас.

– Я об этом и не прошу, ибо знаю, кому вы, милорд, присягнули на верность.

Алиенора вернулась под навес. Амлен фанатично предан Генриху, но кристально чист в помыслах. Однако что это меняет?

Капеллан Изабеллы читал молитвы, и страх понемногу отпускал людей. Некоторых еще тошнило, хотя желудки уже опустели. Алиенора встала на колени, закрыла глаза и склонила голову, слушая бормотание священника и сжав в руках четки.

После полудня ветер поменял направление и ослабел, и корабли побежали к английскому берегу, как кони, пущенные галопом. Паруса изодрало в клочья, команда изнемогала от усталости, пассажиры были изнурены качкой, но, по крайней мере, все остались живы. За час до заката облака расступились, и мягкий вечерний свет упал на поверхность воды, расцвечивая порт Саутгемптона золотыми и бронзовыми тонами. Потрепанный ветрами флот медленно входил в гавань. На палубе раздавались радостные восклицания, все обнимались, а Алиенора обреченно наблюдала, как галера приближается к берегу. Впереди она увидела корабль Генриха. Глупо было надеяться, что Господь услышит ее молитвы и ненавистный супруг сгинет во время шторма.

Глава 45

Саутгемптон, июль 1174 года


После давешнего неистовства море сделалось кротким. Оно лениво раскинулось под просветлевшим небом и ласково лизало побитый, забросанный водорослями берег.

В деревянной башне Саутгемптонского замка измученным тяжелой дорогой путникам не пришлось отдохнуть дольше одной ночи. Генрих со своей обычной демонической энергией сразу стал готовиться ехать дальше, вглубь острова. Грузы с кораблей еще до рассвета переложили на телеги и спины вьючных лошадей, раздобытых в городе.

Алиенору, которая едва переставляла ноги, все в той же просоленной после морского путешествия одежде, под охраной препроводили в покои Генриха. Комната была совершенно пустой, не считая скамьи у очага, – все остальное уже погрузили на повозки. Генрих стоял перед незажженным очагом, всем своим видом выражая нетерпение и плотно сжав губы. Неужели когда-то ей доставляло удовольствие целовать их?

– Ну что, – произнесла Алиенора, стараясь держаться с достоинством, несмотря на изможденный вид, – ты притащил меня сюда, чтобы опять потребовать исполнения супружеского долга?

Генрих окинул ее неприязненным взглядом:

– По правде сказать, я вообще не хочу тебя видеть, но, в отличие от тебя, помню о своих обязанностях. – (Алиенора только изогнула бровь, но промолчала.) – Я отсылаю тебя в Сарум, где ты поступишь под опеку Роберта Модита до моих особых распоряжений. Тебе не позволено поддерживать никаких отношений с нашими сыновьями и дочерьми, если только я не дам официального разрешения.

– Как же ты боишься меня, – проговорила она с насмешливой улыбкой, хотя его слова поразили ее в самое сердце. – Ты здорово постарался, чтобы лишить меня всего. Но тебе этого мало, не так ли? Наших сыновей ты боишься тоже, и правильно делаешь.

Он метнул в нее полный ненависти взгляд:

– Ты подстрекала их против меня и потворствовала их бунтарским настроениям. Но меня им не одолеть, и в конце концов заблудшие овцы вернутся в загон.

Все те же доводы и обвинения, все те же заблуждения.

– В загон? Они не овцы, а львы, и моложе тебя. Посади их в какую угодно клетку, но их время настанет.

– Но зато твое время уже прошло, госпожа супруга, в этом можешь не сомневаться.

– А ты, Генрих, никогда ни в чем не сомневаешься, правда? Ты так был уверен, что все предадут тебя, что уверенность твоя воплотилась в жизнь. Можешь сгноить меня в темнице, но я обещаю являться к тебе призраком каждый день. Прогони меня с глаз долой, но я останусь занозой в твоем сердце.

– Пустые угрозы. Ты бессильна что-либо сделать, – возразил он. – Что бы ни случилось, это произойдет по моей воле, не по твоей. Ты можешь досадить мне не более, чем укус блохи. Я могу раздавить тебя в любой момент. Подумай об этом. И не надейся, что сыновья примут твою сторону. Как ты всегда говоришь мне, они становятся мужчинами, и рано или поздно я помирюсь с ними, и они будут преданы мне, потому что власть в моих руках, а не в твоих. – Как бы в подтверждение своих слов он показал ей стиснутый кулак. – Да-да, даже твой любимчик Ричард. Я посажу его на герцогский трон в Пуатье, а сам буду наблюдать издалека, меж тем как ты всегда торчала у него за плечом. Твое время истекло, госпожа супруга. Все твои угрозы – это лишь шипение разъяренной кошки. – Он поправил накидку. – Ты удалишься в Сарум для отдыха и общения с Богом. Людям скажут, что ты нездорова и нуждаешься в покое и одиночестве. Те, кто помнит твою сестру, поймут, о чем речь. – Его взгляд упал на кольцо с жемчугом, которое Алиеноре подарила императрица вскоре после рождения Гарри. – Я заберу его на сохранение, – сказал Генрих. – Сомневаюсь, что моя мать хотела бы, чтобы ты носила его теперь, а по моему разумению, ты больше не имеешь права им владеть.

Схватив ее руку, он стал стягивать кольцо с ее пальца, а когда она засопротивлялась, вцепился в ее запястье как клещами, так что Алиенора невольно всхлипнула. Тяжело дыша, победно блестя глазами, он сжал трофей в кулаке и вышел из комнаты. Алиенора отчаянно зажмурилась, ее захлестнуло нестерпимое чувство опустошения и безысходности. Но ни слезинки не выкатилось из ее глаз.

Появились двое приближенных к Генриху рыцарей и повели ее обратно. Ко всему безучастная, шла Алиенора с ними через двор. Там стояли наготове три обоза. На один погрузили вещи короля, два других предназначались для женщин. Сам Генрих намеревался возглавлять колонну, его белый иноходец уже стоял под седлом. Не глядя на Алиенору, король поставил ногу в стремя, устроился в седле и пустил коня галопом. Толпа рыцарей рванулась за ним, включая Амлена. Изабелла же осталась с другими дамами и детьми.

Алиенору затолкнули в повозку отдельно от прочих женщин, и Изабелла, прищурившись, повернулась к Роберту Модиту.

– Я поеду с королевой, – заявила она, – и леди Иоанна, и лорд Иоанн тоже.

– Но король…

– …мой деверь, и у него есть другие заботы, кроме этой. Я переговорю с ним, как только смогу, но пока я полагаюсь на ваше милосердие и здравый смысл, милорд.

Модит насупился, но уступил желанию Изабеллы. Она посадила детей в повозку, а затем сама забралась внутрь и уселась рядом с Алиенорой среди подушек.

– Это переходит всякие границы, – бормотала подруга, разглаживая платье. – Как они смеют так поступать с вами?

Алиенора покачала головой:

– Генрих всегда действует по собственной прихоти и только в своих интересах. – Она взглянула на светлую полоску на пальце, оставленную подарком императрицы.

Повозка покатила прочь из Саутгемптона, прочь от моря. Они проезжали поля, благоухающие после дождя всеми головокружительными запахами лета, в лужах на дороге играло солнце. В такой день хорошо выехать на конную прогулку с соколом, а не тащиться под присмотром вооруженной охраны к месту нового заточения.

– Куда направляется Генрих?