* * *

Жарким июньским днем в монастырской церкви Святого Илария Ричард стал герцогом Аквитании. Хотя снаружи сияло солнце, в стенах церкви было прохладно. От серовато-золотистых кусочков ладана в жаровнях и курильницах струился тонкий аромат.

Пятнадцать лет Ричарду исполнялось только в начале сентября, но он уже умел держаться величественно и властно. Алиенора едва не задыхалась от гордости. Эта церемония полностью возместила то, что она пропустила, не увидев коронацию Гарри и восхождение Жоффруа на герцогский трон в Бретани. Ричард станет величайшим владыкой Аквитании, воплотив в себе все лучшие качества предков. Теперь, когда сын вступил в свои права, необходимость в помощи Генриха отпадет сама собой. Алиенора будет править рука об руку с ним и станет его советчиком в качестве матриарха династии.

Восседая выше епископского трона, Ричард принял титул и полномочия герцога от архиепископа Бордоского и епископа Пуатье. На его голове мерцала жемчугами и сапфирами диадема аквитанских герцогов, а в кулаке Ричард сжимал фамильное копье и стяг. Церковный хор запел гимн «О великолепный государь!», солнечные лучи искрами разлетались от заостренного металла и струящегося шелка.

Когда церемония посвящения в герцоги закончилась, Ричард и Алиенора прошествовали из собора на открытый воздух, где их приветствовали толпы народа. Все жители Пуатье собрались здесь, чтобы посмотреть, как из церкви выходит новый молодой герцог. Мать и сына засыпали цветочными лепестками и бутонами, а в ответ полетели серебряные монеты и маленькие хлебцы с крестом на корочке.

По мановению руки Алиеноры, блистающей золотом в парадном одеянии, один из рыцарей подвел к Ричарду мускулистого иноходца с крупом золотистого цвета и огненно-рыжими гривой и хвостом. Красный чепрак с кисточками свисал почти до самой земли, а шлею на груди украшал двойной ряд колокольчиков. У Ричарда вспыхнули глаза от такой красоты. Взяв коня под уздцы, он погладил его атласную шею, провел ладонью по лопаткам и спине, чтобы ощутить мощь подрагивающих мышц, а потом поставил ногу в чеканное стремя и взлетел в седло.

Чистая, всепоглощающая радость затопила все существо Алиеноры, когда она смотрела на сына. Улыбка Ричарда была ярче солнца. Он развернул лошадь и воздел правую руку со стягом аквитанских герцогов. Его шелковые одежды раздувал ветер, от толпы поднялся восторженный рев, лошадь плясала под ним, напуганная летящими со всех сторон цветами, однако Ричард уверенно усмирил ее. Алиенора позволила слезам свободно литься по щекам. Ее сын крепкой рукой схватил свою судьбу.

* * *

Шестью месяцами позднее, зябким зимним днем, когда завывала вьюга, а июльский зной остался где-то на задворках памяти, Алиенора с Ричардом прибыли в Шинон. Ричард, освоившийся в новом звании, красовался в мантии из меха серебристо-дымчатой белки. На среднем пальце его правой руки поблескивал перстень святой Валерии. Он ехал верхом на своем новом иноходце Джалнисе, и при каждом движении мускулистого жеребца на его груди звенели колокольчики.

Алиенору охватила дрожь, когда они въехали в тень нависающих крепостных стен Шинона. Она хотела провести Рождество в Пуатье, но политические обстоятельства заставили ее отправиться сюда. Здесь ей предстояло встретиться с Генрихом – впервые после двухлетней разлуки, но это воссоединение с супругом королеву совсем не радовало.

Приближаясь к замку, Алиенора заметила, как у одного из жилых домов остановилась большая кавалькада, и с неудовольствием узнала среди всадников Розамунду де Клиффорд. Ее мантия также была оторочена мехом серебристо-дымчатой белки, а платье было глубокого синего цвета, очень дорогое. Обрамленное мягкой вуалью бледное лицо казалось безупречным и девственно-чистым.

Ричард презрительно фыркнул, увидев любовницу отца:

– Поверить не могу! Он притащил ее и в Шинон!

Алиенора равнодушно повела рукой, хотя от показной невинности этой потаскухи ее едва не тошнило.

– Чему тут удивляться? Генрих повсюду возит ее за собой. Но мне все равно, что он делает, – сказала она. – Пусть только не вмешивается в управление Аквитанией.

Ричард вздернул бровь:

– Сомневаюсь, что он оставит нас в покое, мама. Отец будет искать способы влиять на нас и наше герцогство.

– Твоя бабка-императрица советовала ему держать своих баронов впроголодь – заставлять их голодать, как ястребов, чтобы вернее бросались на добычу.

– Так они скорее выклюют ему глаза, – возразил Ричард.

Мать и сын проскакали мимо Розамунды, которая склонилась перед ними в глубоком реверансе с опущенной головой. Однако Алиенора успела заметить в ее глазах неприязнь и вызов. Со времени их прошлой встречи Розамунда осмелела, что было понятно, ведь теперь она уже не юная девушка, а женщина в расцвете своей красоты. Хотя одной красоты недостаточно, чтобы сохранить привязанность Генриха. Он любил простодушных и податливых женщин.

Ричард отвернулся.

– Шлюха моего отца, – произнес он, не стараясь приглушить голос.

Алиенора ничего не сказала. Она смотрела вперед сквозь Розамунду, как будто той вообще не существует.

– Она хочет стать королевой, – заметил Ричард. – Я слышал, как Розамунда подбивала на это отца.

– Этого никогда не случится, – ответила Алиенора с убежденностью, рожденной долгим опытом. – Он не станет рисковать своей властью в Аквитании ради любовницы, какой бы смазливой она ни была. Может, Розамунда и благородных кровей, но не настолько богата, чтобы надеяться на большее.

Она обратила внимание, что у Ричарда к лицу прилила кровь. Если он уже познал женщин, то не кричал об этом направо и налево; во всяком случае, Алиенора ничего не слышала. Но по тому, как он отзывался о Розамунде, она предположила, что к потаскухам сын не испытывает влечения.

Во внутреннем дворе замка они застали Генриха. Он только что вернулся с охоты и говорил с конюхом, который собирался отвести на конюшню его грязного и потного коня. Алиенора посмотрела сначала на своего ослепительного сына верхом на прекрасном иноходце, а потом на мужчину с сединой в рыжей бороде рядом с дрожащим конем, на котором скакали слишком долго и слишком быстро. Генрих повернулся к ним и сунул большие пальцы рук за пояс.

Ричард спешился одним ловким движением, откинул полы меховой мантии и помог матери спуститься с кобылы. Только тогда обратил взгляд на Генриха и преклонил перед ним одно колено.

– Сир, – произнес он с гордым и вызывающим видом.

Генрих насмешливо прищурился и наклонился, целуя сына.

– Мой сын, граф Пуатье и герцог Аквитании, – поздоровался он с Ричардом. – И почти мужчина.

Ричард сжал губы. Алиенора одобрительно отметила про себя, что сын постепенно учится сдерживаться. Это умение всегда давалось ему с особым трудом.

– Он уже выполняет работу взрослого человека, – сказала она Генриху, – и в моих глазах это делает его мужчиной. Не будь он готов, я бы не назвала его своим наследником.

Король перевел взгляд на нее:

– Госпожа моя супруга. Рад видеть тебя.

Алиенора не поверила ему ни на миг.

– И я рада, – ответила она. Их поцелуй был краткой встречей сухих, холодных губ. – Ты охотился, как я посмотрю?

– Мужчина всегда должен быть в движении. Это способствует пищеварению и помогает думать.

Алиенора вскинула брови. Туловище Генриха раздалось и потяжелело, однако видно было, что он сохранил бодрость и живость. И все-таки годы обходятся с ним ничуть не мягче, чем он обходится со своими лошадьми.

– Надеюсь, и то и другое у тебя в полном порядке. Лично я рада, что мне не приходится загонять свою кобылу каждый раз, когда надо применить ум.

Генрих скривил губы:

– Разлука не притупила твой острый язык.

– И не сделала сердце нежнее, – парировала Алиенора. – Но ты не слишком жаждешь моего общества, если судить по некоему дому в городе. Или что – она тоже помогает тебе думать?

– Розамунда помогает мне во многих вещах, – с каменным лицом заявил Генрих, – и ее язык не лезвие.

– О, уверена, в ее распоряжении есть другое оружие.

Генрих проигнорировал ее замечание и поменял тему, восхитившись иноходцем Ричарда.

– Я подарила ему коня в честь принятия титула герцога Аквитании, – пояснила Алиенора.

Король осмотрел лошадь и одобрительно крякнул, проведя ладонями по упругому, мускулистому крупу.

– Ты с самого детства любил таких лошадей, – бросил он сыну. – Рыжеватых.

– Золотых, – уточнил Ричард, подчеркивая голосом слово. – Мои люди всегда знают, где я, потому что золотую лошадь хорошо видно издалека.

Генрих вопросительно уставился на Ричарда:

– А зачем им знать, где ты?

Ричард выставил вперед челюсть:

– Они будут знать, что это их предводитель, тот человек, за которым можно последовать куда угодно, тот, кто сам будет ковать свою судьбу.

Алиенора улыбнулась, Генрих же наморщил лоб так, что кожа на челе сложилась тремя складками.

– Ты выглядишь настоящим принцем до кончиков ногтей, отрицать этого не буду. Но красивая одежда, быстроногие кони и придворные любезности не дадут тебе могущества. Вот я стою здесь, в запыленной котте, грязных сапогах, но при этом в моем мизинце больше силы, чем во всем твоем теле. Могущество идет изнутри, и тебе предстоит еще многому научиться, мой мальчик, хотя тебе и кажется, что ты уже все знаешь.

* * *

– Не обязательно быть таким суровым с Ричардом, – упрекнула Алиенора Генриха позднее, когда они сидели у огня в его покоях. Она заметила, что муж постоянно потирает ногу, но при этом старается делать вид, что все в порядке.

В другом конце комнаты группа придворных играла в кости и шахматы. Среди них был и Ричард, выделяющийся ростом и шапкой золотистых волос.

– Слишком уж он самоуверен, – ответил Генрих. – Пока Ричард все еще подчиняется мне.

– Да, потому что ты его отец и потому что он один из твоих наследников, но сын быстро взрослеет. Ричард – герцог и граф, и я передам ему больше ответственности, когда мы вернемся в Пуатье. Он не будет спрашивать у тебя позволения в делах, касающихся Аквитании, потому что Аквитания не твой домен и никогда им не была.