Адела не упала на мертвого Патрика, как сделали две крестьянки, прощаясь со своим любимым. Вместо этого она отдала тихие распоряжения о том, что сама желает обмыть тело и позаботиться о нем, пока его не возложат на смертный одр перед алтарем. Окутанная железной мантией самообладания, с сухими глазами, она проговорила:

– Больше я не выйду замуж. Никогда.

Глава 35

Пуатье, лето 1168 года


После нападения на кортеж королевы братья Лузиньян обратились в бегство и вели жизнь кочевников, перебираясь из замка в замок. Они не проводили на одном месте больше ночи, чтобы их не обнаружили и не предали правосудию. Генрих бросил незавершенными переговоры о перемирии с французами, оставил непрекращающиеся волнения в Бретани без присмотра и спешно поскакал на юг.

Прибыв в Пуатье, еще запыленный с дороги, он направился прямиком в церковь Святого Илария и встал перед новым надгробием: кулаки сжаты, губы крепко стиснуты.

– Он был одним из самых умелых военачальников. Его смерть – тяжкий удар, упокой Господи его душу. А души тех, кто убил его, пусть гниют в преисподней.

– Аминь, – проговорила Алиенора.

Она видела, что он изнурен, заботы прорезали на его лице морщины, которых не было раньше. Ей почти стало жалко его.

– Я не смогу задержаться здесь, чтобы разобраться с негодяями, – нетерпеливо произнес супруг. – Мне не разорваться. В Бретани беспорядки, и я не доверяю Людовику – он не станет соблюдать перемирие. Здешним делам я могу уделить только несколько дней.

Власть ускользала у Генриха из рук, но Алиенора знала: муж предпочтет сразиться со всеми демонами ада, но не признается в этом. Он по-прежнему был полон решимости править повсюду и единолично.

– Сколько уделишь, столько и будет достаточно.

Он оскалился:

– Я думал, твое присутствие в герцогстве положит конец бунтарским настроениям. Вот уж никак не ожидал, что мне придется усмирять аквитанских баронов так скоро после твоего появления здесь!

Она выгнула бровь:

– Надеюсь, ты не меня винишь в случившемся?

– Нет, – с кислым видом ответил Генрих, – но твои подданные склонны к смуте и отличаются непокорностью.

Тон его голоса предполагал, что он и супругу считает такой же.

– Однако это не помешало тебе жениться на мне, – напомнила ему Алиенора. – Более того, ты очень хотел этого.

– Возможно, я был слишком юн, чтобы понять, на что обрекаю себя.

– Возможно, мне следовало лучше все обдумать, пока не стало слишком поздно.

Они испепеляли друг друга ненавидящими взглядами. Потом Генрих развернулся и ушел из церкви. Алиенора вздохнула, зажгла свечку и опустилась на колени для молитвы.

* * *

– Я собираюсь назначить Гильома де Танкарвиля на место Патрика, – объявил Генрих. – Он имеет опыт защиты границ и сможет удержать Лузиньянов в узде. – Король поднял кубок и выпил вина. Умывшийся и переодевшийся, он мерил шагами верхние покои башни Мобержон и строил планы.

Алиенора поджала губы, но тем не менее склонила голову в знак согласия. Танкарвиль во многом напоминал Генриха: тоже считал, будто мир вращается вокруг его желаний. Однако это был воспитанный и любезный придворный, покровитель молодых воинов и сторонник рыцарских принципов.

– Мне нужно будет найти ему замену в Нормандии, но там задача попроще, чем иметь дело с твоими баронами.

На этот укол Алиенора никак не отреагировала. Ее бароны всегда были своевольны и не терпели строгого правления, исходи оно от женщины или от мужчины, и Генрих знал об этом, беря ее в жены.

– Племянник Патрика, Уильям Маршал, – сказала она. – Он выжил в той схватке, и Лузиньяны требуют выкуп в тридцать марок за него. Я обещала графине Солсбери, что заплачу всю сумму.

Уголки губ Генриха едва заметно дрогнули в насмешливой полуулыбке.

– Еще одна из твоих затей?

Она пригладила рукава на платье:

– Убеждена, он стоит того. Маршал не раз доказал свою преданность и военное мастерство.

– Это не самое худшее, что я мог ожидать от тебя, – бросил Генрих. – Еще не известно, окупятся те тридцать марок или нет. Его отец был стойким воином, хотя всегда стремился все делать по-своему, а его старший брат неплохо служит мне. – Генрих подлил себе вина и спустя пару минут заговорил о другом: – То перемирие, о котором я договариваюсь с французами… одно из условий, о которых мы столковались, – это помолвка между Ричардом и дочерью Людовика Аделью.

У Алиеноры земля ушла из-под ног. Она в ужасе воззрилась на супруга.

– Разве одного сына тебе не достаточно? – вырвалось у нее. – Как ты мог? Я не соглашусь на это, не соглашусь ни за что и никогда!

Генрих издал преувеличенно тяжкий вздох:

– Все это мы уже обсуждали перед помолвкой Гарри. Союз с дочерью Людовика обезопасит наши границы и обеспечит мир. Нам больше не придется беспокоиться о действиях Франции и о том, какого жениха найдет Людовик для Адели. Дочери, которых родила ему ты, выданы в семейство Блуа, и мы должны что-то противопоставить этому. И для мальчиков это хорошо. Два брата, женатые на двух сестрах, – разве могут быть семейные узы прочнее этого!

Мысль о том, что дочь Людовика станет будущей герцогиней Аквитании, была непереносима для Алиеноры. Даже в Пуату, на ее родине, Генрих диктует ей свою волю. Нет, Ричард никогда не женится на Адели. Решимость Алиеноры в этот момент была так велика, что мгновенно успокоила ее.

– Как пожелаешь, – сказала она и с немалым удовлетворением отметила, как оторопел Генрих.

Он наверняка готовился к стычке. Супруг недоверчиво нахмурился и, когда Алиенора взглянула на него с показным недоумением, ткнул в ее сторону пальцем:

– Предупреждаю: не смей мне мешать. Я глаз с тебя не спущу.

* * *

Ярко-голубые глаза Ричарда расширились от удивления, а потом вспыхнули гневом и отвращением.

– Помолвлен с Аделью Французской? Младшей сестрой жены моего брата? Да она ничто! Я не сделаю этого. Не хочу никаких помолвок!

Алиенора призвала Ричарда к себе в покои, чтобы сообщить о решении отца. Мальчик стоял перед ней, строптиво выпятив подбородок. Он был так полон жизни, так прекрасен, что у нее защемило сердце.

– Твой отец полагает, что эта помолвка необходима для закрепления мира с Францией. Я не могу помешать ему заключить помолвку, однако ты слишком мал, чтобы сочетаться браком.

– Мой брат тоже был еще маленьким, но его все равно женили! – выпалил Ричард.

– С тобой этого не случится, – горячо пообещала Алиенора. – Клянусь тебе костями наших предков! Тебе придется смириться с помолвкой, но к свадьбе она не приведет, верь мне.

Ричард молча переваривал ее слова. Потом он произнес:

– Когда я стану герцогом Аквитании, то буду делать что захочу и женюсь, на ком захочу. – Он направил на нее пылающий взгляд. – Никто меня не остановит.

Сердце Алиеноры переполнялось любовью, гордостью – и печалью, потому что она знала: брак – это всегда расчет, всегда политический выбор. Этот ребенок – одна из немногочисленных радостей, которые принес ей брак с Генрихом, и она не позволит отцу Ричарда загасить ее яркое горение.

– Конечно, – сказала она. – Ты всегда будешь игроком, а не фигурой на чьей-то доске.

* * *

Над Пуатье палило августовское солнце. Оно выжгло синеву с небес, и они побелели. Все поверхности разогрелись так, что к ним было не прикоснуться, блеск металлических деталей ослеплял любого, кто не проявлял должной осторожности. В знойном мареве нежились ящерицы. Собаки растянулись в тени под телегами, а люди в ожидании, когда солнце убавит свой пыл, попрятались в самую глубину своих жилищ.

В герцогском дворце, защищенном от жары толстыми каменными стенами, Алиенора держала совет. Рядом с ней был и Ричард в золотой диадеме на золотисто-рыжих волосах.

Переговоры с Францией все еще не закончились, то и дело вспыхивали вооруженные стычки, и Генрих из-за этого оставался в Нормандии. Благодаря усилиям Гильома де Танкарвиля, мятежников в Пуату утихомирили и положили конец угрозе, исходившей от братьев Лузиньян, по крайней мере, на какое-то время. Алиенора не надеялась на то, что их честолюбивые, воинственные устремления подавлены надолго, но пока установилось относительное спокойствие.

Следующим к ее помосту подвели недавно выкупленного из плена племянника Патрика Солсбери, Уильяма Маршала. В Пуатье он вернулся всего два дня назад, после того как его похитители получили требуемые тридцать марок.

Алиенора послала молодому человеку новую одежду из дворцовых кладовых, и он был одет в чистую рубашку из мягкого льна, котту рыжевато-красного цвета и узкие синие чулки-шоссы. Он вошел в тронный зал, слегка припадая на одну ногу – давала о себе знать рана, которую он получил в той схватке, когда погиб его дядя. Однако на колено опустился без затруднений и склонил голову. Алиенора с одобрением отметила, что он позаботился о своей внешности и помимо одеяния. Аккуратно подстриженные каштановые волосы, чисто выбритое лицо и свежий аромат трав говорили о том, что Уильям воспользовался услугами цирюльника и немало времени провел в купальне. Когда же поднял голову, она обратила внимание на темные круги у него под глазами и на то, что с их последней встречи он сильно похудел. Однако в нем чувствовался его прежний задор.

– Подойди, сядь рядом со мной. – Взмахом руки она указала на стул по левую сторону от себя, ниже, чем ее кресло, но все равно привилегированное место. – Теперь, когда ты снова с нами, мы должны подумать о твоем будущем.

– Госпожа. – Он исполнил ее повеление. Несмотря на длинные конечности, Уильям сумел сесть на невысокий стул почтительно и изящно.

– Я знаю, за душой у тебя ничего нет, – негромко начала она.

В его глазах промелькнула тревога. Алиенора понимала, в чем причина: рыцарь, у которого ничего нет, сам легко мог стать ничем. Помимо быстро скрытой тревоги, она разглядела еще и боль. Уильяму трудно было признавать, что своей свободой он обязан ее щедрости.